Другое утро - Макарова Людмила (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
Ира молчала.
– Ну так что, брать заказ? А то мне сказали, ты Ирке все-таки звякни, вдруг она там чего-нибудь получше надумала, может, она первой леди хочет стать. А, Ир?
Хочешь первой леди? С такими данными вам можно сделать не раскрутку, а песню, принцесса Диана в гробу перевернется. Только свистни, мы поможем, свои ж люди, журналисты, должна ж быть корпоративная солидарность.
Ира молчала не потому, что ей не хотелось ничего сказать этому Клинцову. Хотелось, еще как! И слова она нужные нашла бы. Ее просто колотило, трясло и корежило от желания высказать все, что она думает об этом Клинцове и о тех, кто обложил ее красными флажками, кто бы они ни были. Но перед ней стояло и мешало отвечать дергавшееся лицо Аксенова с закушенной губой на давно прокрутившейся пленке. Она буквально физически ощутила момент, в который поняла, что то, что она сейчас скажет, значит больше, чем она, больше, чем Аксенов, больше, чем их любовь, больше, чем ее судьба. Много больше. Она не отдавала себе отчет, что же такое может значить больше этого. Она не знала этому названия, но именно в этот момент она, трясущаяся от злости, услышала словно со стороны свой голос. В меру повышенный тон, абсолютно точно, словно на сцене Малого, расставленные интонации. Все на своих местах.
– Ну ты вовремя образовался! А я тут сижу в полном трансе, на себя любуюсь, гадаю, кто мне такую свинью подложил. Как будто мне одной сегодня мало!
– А что случилось? – резво откликнулся Клинцов.
– Что-что! Предупреждали же меня люди. Так нет, как дурой родилась, так дурой и помру. Я уже квартиру продала, на чемоданах сижу, можешь себе представить? А он позвонил и говорит, мол, прости-прощай, дорогая, мирюсь с женой. Он, видите ли, решил политикой заняться, и бракоразводные дела ему теперь ни к чему. Ему сказали, что это имиджу его не соответствует, и посоветовали для имиджа срочно вызвать из джунглей жену и взять парочку сирот на воспитание. Так что ему на эти пленки теперь плевать. Первая, сам понимаешь, его не интересует. А вторую можно только на пользу повернуть, глядите, какой крутой мужик, не хуже американского, надоели эти импотенты. Насчет первой леди ты прав, только ко мне это никакого отношения не имеет. Можешь, конечно, опустить скромную детскую писательницу, если тебе это интересно…
Клинцов молчал.
– Слушай, Игорь! А может, провернем промоушен?
Я тогда на эротические романы переквалифицируюсь. – Ира вздохнула. – Может, хоть это какую-никакую денюжку принесет, а то я же теперь бездомная.
В трубке запищали короткие гудки. На автопилоте Ира встала из-за стола, молча прошла мимо Настеньки, добралась до метро, села в вагон и через десять минут оказалась на станции «Тургеневской», на улице Мясницкой. За Центральным телеграфом она открыла тяжелую дверь переговорного пункта, купила карточку и набрала номер Аксенова.
Она не знала, зачем ему звонит, не думала, что ему скажет.
Ее по-прежнему трясло, колотило, буравило, но очень глубоко внутри. А внешне она выглядела совершенно спокойной, словно кто-то невидимый не просто руководил, а делал за нее каждое движение, выверенное до миллиметра, говорил каждое слово, единственно верное.
– Алло, – ответил женский голос. Маргарита.
– Здравствуйте, Маргарита. Это Ира беспокоит, могу я поговорить с Александром Николаевичем?
– Здравствуйте, Ирина Сергеевна, – отчеканила Маргарита. – У Александра Николаевича сейчас совещание, он сказал, если вы будете звонить, передать, что сам попозже перезвонит, и спросить, вы на работе или дома.
– Но я не могу ждать! – Ире было слышно, что она говорит повелительным, капризно звенящим на поворотах тоном. Как трамвай, которому все обязаны уступать дорогу. Она никогда раньше так не говорила и даже не подозревала, что может говорить. – Почему, когда он мне срочно нужен, у него обязательно то совещание, то заседание? Мне это надоело! Можете ему передать, что сидеть у телефона и ждать его звонка я не собираюсь.
Маргарита молчала. Ира тоже молчала. Ждала, что будет дальше. Она не думала о том, как должна быть потрясена Маргарита таким обращением с Аксеновым. Самим Аксеновым! Ира вообще ни о чем сейчас не думала, просто стояла и не вешала трубку, и если сейчас кто-нибудь заглянул бы в телефонную кабинку, то увидел на ее лице вполне соответствующие сказанному поджатую губу и вздернутые брови.
– Ирина Сергеевна, будьте любезны, подождите одну минуту. – На этот раз профессиональная выдержка изменила Маргарите, и за тысячи километров ее искаженный электрическим преобразованием голос все же доносил истинные чувства по поводу этой себялюбивой московской стервы, не стоящей и мизинца ее обожаемого Аксенова.
– Хорошо, но только минуту, – сделала одолжение Ира, и Маргарита запустила ей в ухо музыкальную паузу.
Шопен. Та самая музыкальная фраза, на которой тогда, давным-давно, сто лет назад спотыкался Аксенов в гостинице сибирского городка.
– Привет! – засмеялся в трубке Аксенов. – Ты что такое Маргуше сказала? Ворвалась как ошпаренная на совещание, бросила на стол телефон, говорит: «Вас Ирина Сергеевна, очень срочно». Ты обиделась, что ли? Но я утром не мог позвонить, уезжал рано, а потом сразу совещание.
– Что ты! Я и не думала обижаться. – Теперь Ирин голос был теплым и ласковым, губы складывались трубочкой, лицо расслабилось и обмякло. – Просто мне нужно с тобой поговорить.
– Ириш, нам там немного осталось, закончим – я тебе сразу перезвоню.
– Нет, я не долго. Я только хотела тебе сказать, что не приеду. – Она говорила еще теплее и еще ласковее, но Аксенов все равно разозлился:
– Все? Я перезвоню попозже!
Она еле успела заговорить, пока он не положил трубку. Но успела, потому что должна была успеть, потому что не могла не успеть. Иначе кончится этот неизвестно откуда взявшийся автозавод и ей придется что-то делать самой. Но она не знает что!
– Саша, ты меня не понял. Я совсем не приеду, и ты ко мне не приезжай и не звони. Я тебе не говорила, но у меня был роман с моим коллегой, его Максим зовут. Ну вот… Мы поссорились, а тут ты. Сам понимаешь, это лестно и все такое… Но Максим вернулся, и я поняла, что не смогу к тебе уехать. В общем, понимаешь… Прости, что так получилось, я не хотела тебя обидеть.
Последнюю фразу она договаривала уже в пищащую короткими гудками телефонную пустоту. Аксенова на том конце провода уже не было, а ее автозавод еще несколько секунд не кончался. «Хватило, слава Богу, хватило!» – первое, что подумала она, и ощутила такую тяжелую, такую неподъемную усталость, что до Ленкиного дома тащилась два с половиной часа.
***
Ленка, в ветровке, джинсах и кроссовках, стояла в прихожей и смотрела в зеркало – собиралась на дачу за Валеркой: во вторник, через два дня, в школу.
– Леночка, что я сделала? – спросила Ира у Ленкиного отражения.
Ленка резко обернулась, окатила тревожным светом зеленых глаз:
– Что?
– Я больше его не увижу.
Это казалось Ире сейчас самым главным – не видеть его. Как в песне из ленкомовского спектакля, популярной во времена ее ранней юности: «Я тебя никогда не увижу…» Нет, в песне было проще, ее герои по крайней мере могли попрощаться. А тут… Когда человек умирает, его нельзя больше увидеть, потому что его больше нет.
Когда он уезжает далеко и надолго, даже на войну, даже в тюрьму, – можно ждать возвращения. Когда кончается любовь – видеться незачем. Но Аксенов не умер, не сгинул в чужих краях и не разлюбил ее, а видеть его нельзя, дотронуться до него нельзя, говорить с ним нельзя.
Для других он – живой человек, а для нее фантом, виртуальная реальность. Это непонятно, странно, нелепо, это как-то не по-человечески.
– Ты только не пугайся, но мне сейчас было бы легче, если бы он умер, – сказала Ира, но Ленка все равно испугалась, ахнула, выронила ключи. – Не пугайся, я знаю, что так нельзя говорить. Я не думаю так. Это пройдет. Это так, на минутку. На одну минутку.
