Раздельные постели - Спенсер Лавирль (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
По дороге домой Кэтрин вспоминала их заботливое отношение, тревогу, скрывавшуюся за их простыми замечаниями. Ей трудно было признать, сколько в них было внимания.
— Ты сегодня молчалива, — заметил Клей.
— Я думаю.
— О чем?
С минуту она молчала, потом вздохнула.
— Обо всем дне — каким он был. И как все члены твоей семьи принимали все как должное… Я говорю о том, что никогда раньше у меня не было такого Дня Благодарения.
— Такого — какого? Это был обычный День Благодарения.
— О Клей, ты действительно не понимаешь, да?
— Не понимаю чего?
Нет, он не понимал, и она сомневалась, что он вообще когда-либо поймет. Но она все же провела грань сравнения.
— Там, откуда я пришла, праздники всегда были предлогом для отца побольше выпить. К тому времени как садиться за стол, он уже был пьян, и неважно, проходил ли праздник в нашем доме или в доме дяди Фрэнка. Я не помню ни одного праздника, который не был бы испорчен его пьянкой. В доме всегда царило напряжение, и, несмотря на него, все старались поддерживать веселье. Я все время желала… — Ее голос сник. Она поняла, что не может сказать, чего она желала, потому что могло бы показаться коварным, если бы она сказала, что желала провести такой день, какой был сегодня.
— Извини, — тихо сказал он. Потом он протянул руку и нежно потрепал ее по щеке. — И пусть плохие воспоминания не омрачают сегодняшний день, о'кей?
— Сегодня твой отец был добр ко мне.
— Сегодня твоя мать была очень добра ко мне.
— Клей, я… — Но она снова остановилась, не зная, как сделать так, чтобы ее голос не дрожал.
Кэтрин была переполнена благодарности. Прошло совсем немного времени с тех пор, когда однажды Клей вернулся домой с четырехфунтовым пакетом попкорна.
— Четыре фунта! — воскликнула Кэтрин.
— Ну, я ужасно люблю воздушную кукурузу.
— Не сомневаюсь, — засмеялась Кэтрин.
В тот вечер они сидели на диване и готовились к занятиям, а между ними стояла ваза с попкорном. Вдруг Кэтрин высыпала горсть попкорна обратно в вазу. В глазах появился испуг, а книга выпала из рук.
— Клей! — прошептала она.
Он подался вперед, встревоженный.
— Что случилось?
— О Господи, — прошептала она, сжимая свой живот.
— Что случилось, Кэтрин? — Он придвинулся поближе, стараясь ее успокоить. Тревога была даже в его бровях.
Она закрыла глаза.
— О-х-х… — Она тяжело дышала, а он оглядывался по сторонам, в надежде найти номер телефона доктора, чтобы ему позвонить.
— Ради Бога, что с тобой?
— Что-то… что-то… — Ее глаза открылись, а в уголках губ затрепетала улыбка. — Что-то шевельнулось внутри.
Его глаза быстро устремились вниз на ее живот. Кэтрин держала живот, как будто готовилась к броску двумя руками. Сейчас он еле дышал.
— Снова движение, — отчитывалась она, закрыв глаза, как будто получая от этого большое наслаждение. — Еще раз… еще раз… пожалуйста, — умоляюще прошептала она.
— Он все еще движется? — прошептал он.
— Да… нет!… подожди!
— Можно мне попробовать?
— Не знаю. Подожди, вот опять — нет, исчезло.
Она освободила место для его руки на мягком холмике рядом с ее рукой. Они сидели, как загипнотизированные, долго-долго. Ничего не произошло. Она перевела взгляд на него. Теплота его руки разливалась по ее телу, но внутри не было никакого трепета.
— Я ничего не чувствую, — сказал он, чувствуя себя обманутым.
— Я думаю, все сделано…
— Тогда, что это было?
— Это, очевидно, стук моего сердца…
— Ох.. — Но он не убрал свою руку. Она тепло лежала рядом с ее рукой, и он спросил:
— Какое у тебя было ощущение?
— Не знаю. Как будто… как будто держишь котенка и через шерстку слышишь его мурлыкание, только каждый раз оно длилось всего лишь секунду.
Лицо Клея запылало. Он по-прежнему держал руку на ее животе. Его рука упрямо не хотела двигаться с места, пока ЧЕГО-НИБУДЬ не почувствует!
«Так приятно касаться ее», — подумал он.
— Клей, больше ничего не будет, я не думаю…
— Ох. — Расстроенный, он убрал руку. Но там, где лежала его рука, остались пять жирных полосок на зеленой хлопчатобумажной блузке.
— Ты поставил на мне печать, — пошутила она, вытягивая блузку за кайму и осознавая, какой приятной была его рука.
Он увидел молнию, которая была не до конца застегнута, и застежку, которая тоже была расстегнута.
— Да, на всю жизнь, — весело ответил он. Ему вдруг очень сильно захотелось ее поцеловать. Она выглядела такой женственной, такой удрученной оттого, что все так быстро произошло. — Пообещай, что ты скажешь мне, когда в следующий раз это случится?
Но она не пообещала. Вместо этого она отошла на приличное от него расстояние, потом что-то пробормотала по поводу того, что нужно убрать масляные пятна, пока они основательно не впитались, и направилась в ванную.
Когда она возвратилась, на ней было розовое платье и пушистые вязаные ботиночки. После того как она снова уселась на диване по другую сторону вазы с попкорном, Клею было трудно сосредоточиться на учебниках.
Сейчас Кэтрин уже хорошо знала, что Клей любит по утрам пить кофе. Спустя несколько дней он сидел на кухне, читая утреннюю газету, когда она спустилась. Он налил себе кофе, сделал глоток, посмотрел поверх газеты, и его губы отодвинулись от чашки, которая так и повисла в воздухе.
— Ну, ну, ну… посмотри-ка сюда, — вполголоса протянул он.
Она порозовела, резко бросила кусочек хлеба в тостер, повернувшись к нему спиной.
— Повернись, чтобы я мог на тебя посмотреть.
— Это всего лишь платье для беременных, — сказала она, обращаясь к тостеру, глядя на свое отражение в нем.
— Тогда почему ты так стесняешься?
— Я не стесняюсь, ради Бога! — Она резко повернулась. — Просто я чувствую, что это становится заметным, вот и все.
— Ты выглядишь в этом платье привлекательной!
— Привлекательной, — пренебрежительно пробормотала она. — Как слон Дамбо.
— Ну, в нем намного удобнее ходить, чем с расстегнутыми молниями и застежками. — Она снова залилась краской. — Ну, я не мог не заметить, когда прошлой ночью щупал твой животик.
— Я постоянно думаю о том, как увижусь с твоей бабушкой. Я буду в этом платье для беременных. Как подумаю об этом, так мне не хочется с ней встречаться как можно дольше.
Он положил газету, встал, чтобы налить себе еще кофе.
— У природы свои законы, и даже бабушка Элизабет Форрестер не в силах их остановить. Не жмурься так, Кэтрин.
Она повернулась, чтобы намазать маслом свой тост.
— Я не хочу думать о том, как встречусь с ней в первый раз в этой одежде.
Поддавшись порыву, он подошел к ней сзади и коснулся губами ее волос, продолжая держать в руке чашку.
— По всей видимости, ты ее не увидишь до Рождества, поэтому перестань беспокоиться. — Стоя лицом к шкафам, Кэтрин не могла понять, что она чувствовала сзади на своей голове, а потом, без предупреждения, его рука обняла ее за талию, а пальцы широко растянулись на ее животе. — Здесь еще происходят какие-нибудь движения? — спросил он.
Стоя сзади, он видел, как ее челюсти остановились. Она проглотила кусок тоста так, как будто ему трудно было упасть вниз.
— Не прикасайся ко мне, Клей, — предупредила она, тихо, напряженно, жестко, и ни один мускул не дрогнул. Его рука замерла, а комната, казалось, хрустнула.
— Почему? Ты моя же…
— Я не вынесу этого! — рявкнула она, бросая на стол тост. — Я этого не вынесу!
Он почувствовал, как кровь хлынула ему в голову, и ощутил сильную боль от ее неожиданного взрыва.
— Хорошо, я прошу, черт возьми, извинения.
Он с силой поставил чашку, выскочил из комнаты, не сказав ничего, кроме «до свиданья».
Когда дверь захлопнулась, Кэтрин склонилась над столом, поставила локти и закрыла лицо руками. Ей хотелось закричать: «Вернись! Вернись! Не верь мне, Клей! Мне так сильно нужны твои прикосновения. Вернись и сделай так, чтобы я позволила тебе прикоснуться, даже если буду спорить. Улыбнись мне и пожелай приятного „до свидания“, как это было всегда. Ты мне так нужен, Клей. Утешь меня, успокой, прикоснись ко мне, прикоснись. Только сделай так, чтобы все это было настоящим, Клей!»
