Ты (СИ) - Инош Алана (мир книг txt, fb2) 📗
— Кхе... Я вышла кое-куда ненадолго, уже еду домой... кхе-кхе, — прокашляла я.
Дальше — возвращение в тёплую квартиру, твои объятия, ингаляция, кружка грудного сбора, кусок пирога и несколько ложек "Цезаря". Прочь, прочь, ледяные миражи, оставьте мою голову, отяжелевшую от вновь поднимающегося жара...
Через три недели после этого я всё-таки решилась и начала выкладку первого и на тот момент единственного варианта "Слепых душ" на Прозу. К тому времени уже прояснилось, что же именно заставило тех придурков отойти от окна горе-суицидницы. Взрывы новогодних фейерверков разбудили Виктора, хозяина квартиры, расположенной по соседству с квартирой отца, и он, выйдя на балкон, крикнул нарушителям спокойствия пару ласковых. Те и не подумали угомониться, а только пьяно хохотали и матерились ему в ответ, и тогда Виктор вышел во двор и дал в морду одному из них. (Именно его зубы я и видела на снегу). Преподав безобразникам такой урок, мужчина ушёл к себе, а те стали думать, как ему отомстить. В их хмельные и дурные головушки пришла идея — запустить ракету в окно Виктору. Первый запуск был неудачен: ракета поразила не ту цель, а именно — квартиру отца. Это не обескуражило и не напугало хулиганов, и они спокойненько продолжили дело: взяли вторую ракету, примотали к отломанной от дерева длинной ветке, подожгли, прицелились получше и — бабах! Со второго раза ракета нашла нужную цель. Виктор получил ожоги, спрятавшихся парней вскоре нашли и забрали в кутузку, где они во всём сознались. Криминального прошлого у ребят не было, и они, как я узнала позже, отделались условным наказанием, но им присудили выплачивать материальный ущерб владельцам пострадавших квартир.
У Светланы на нервной почве по поводу пожара и сопряжённых с ним проблем обострилась язва желудка, а при более тщательном обследовании обнаружился рак. Ей сделали операцию. В итоге из-за всех проволочек и передряг квартира была отремонтирована только к маю, но в её ауре навсегда остался огненный след...
18. Безумное лето
Суббота. Пол-утра я не могла сосредоточиться ни на чём, но три таблетки обезболивающего немного отогнали гул в голове. Мы ехали на дачу, город опять душила нестерпимая жара. Автобус был полный, и нас прижало друг к другу. Я отражалась в твоих тёмных очках. От тебя пахло свежевыстиранной футболкой и чуть вспотевшей кожей. Родной запах, без которого не могла представить своей жизни.
Малиновые кусты — колючие, но если присесть, можно спрятаться от безжалостного солнца. Хорошо было сидеть на корточках в тенёчке, таская в рот висящие на нижних ветках ягоды... Ты, насторожив ухо, как локатор, слушала, где я шуршу, а я, пытаясь дотянуться до очень крупной и соблазнительной, но далеко висящей ягодки, чуть не упала в ландыши. Их в малине было много. С кряхтением я села на прохладную землю, а над головой раскинулось безумное лето, крышесносящая, убийственная жара, от которой даже небо выцвело, выгорело. Ты чуткими пальцами провела по веткам... и ягодки как будто сами потянулись к тебе. Одну — в рот, две — в ведёрко. А иногда — наоборот. У нас всегда так получалось: я в основном собирала, а ты — ела.
Но вот ты сморщилась: вместе с ягодкой тебе в рот попал жгуче-вонючий клоп, испортив удовольствие. Отплёвываясь, ты что-то проворчала, а мне стало смешно. Но я сдержалась, чтоб не фыркнуть.
— Что поделать, если клопы тоже любят малину, — сказала я сквозь улыбку.
Ведро набиралось медленно, жара прибывала. Потянувшись за очередной ягодой, я ощущала, как земля уходит из-под ног, а палящее небо будто давит мне на голову.
— Уфф...
— Лёнь, ты чего? — услышала я сквозь звон в ушах твой озабоченный голос.
Холодная минералка пролилась мне в горло: ты успела сбегать за ней в дом. Виски и затылок намокли, и ветерок, обдувая, холодил их.
— Пошли. — Твои руки помогли мне встать.
В доме ты стянула с меня футболку и обтёрла мокрым полотенцем, а мне вообще захотелось залезть в бочку с водой и погрузиться по шею. Обтирание перешло в ощупывание. Твои зрячие пальцы играли на мне, как на инструменте. И пахли малиной... А у губ был малиновый привкус.
Ведро, наполненное ягодами только на две трети, стояло на столе. Надо было добрать.
— Лёнь, ну, тебя ж удар хватит, — отговаривала ты. — К чему это геройство?
Всему виной — аномально жаркое лето две тысячи десятого. Сейчас, наверно, было уже плюс тридцать пять, если не больше. Но если малину вовремя не собрать — осыплется, а остатки засохнут на ветках. Жалко ягоду, и поэтому я снова нырнула в колючие заросли, а ты со вздохом — следом за мной, чтоб страховать на всякий случай — вдруг начну в обморок падать. Конечно, тебе тоже было жарко.
И вот, наконец — ведёрко полное. Я переложила всё в тазик, засыпая сахаром, а ты залезла в ягоды ложкой. Отправив ложку малины в рот, захрустела; я соблазнилась и сделала так же... А тебя соблазнили мои губы. Получился сахарно-малиновый поцелуй.
Варенье-пятиминутка попыхивало на плите. Я сняла розовую ароматную пену, подула и протянула тебе. Ты любила пенки с варенья и всегда просила их для тебя оставлять.
— Осторожно, горячая...
И снова поцелуй — карамельно-тёплый, пробирающий до самого сердца нежной до слёз сладостью.
Принесённые из дома простерилизованные банки стояли на столе рядком. Моя голова была как одна из них — пустая и звенела от боли. Но к чёрту, я не хотела тебе жаловаться. Такой хороший день нельзя портить нытьём.
От варенья, пузырившегося на плите, мне стало ещё жарче. Я разлила его по банкам, а ты сидела на диване, поглаживая ёжик на затылке.
— Утён, иди, помоги закатать, — позвала я. — У тебя сил побольше.
Твоё лицо напряжённо кривилось: налегая на закаточную машинку, ты закручивала банки. Я наблюдала за твоими лопатками и работой мышц спины, которые ходили ходуном.
Потом мы сидели в тени яблони, ели вишню и стреляли косточками. Листва колыхалась над нашими головами, а густой, горячий ветер совсем не охлаждал перегревшиеся тела.
— Завтра надо вишню пособирать, — подумала я вслух. — А то тоже засохнет на ветках. Компот вишнёвый люблю...
— По прогнозу завтра до плюс тридцати семи, — предупредила ты.
— А мы с утречка, пораньше. Тогда не так жарко.
В твоих глазах тревожно отражалось небо.
— Лёнь, ты бы не перенапрягалась... Тебе же днях — в больницу.
— Да нормально всё.
Но больница — потом, а пока мы соревновались, кто дальше выстрелит косточкой. Твои ловкие пальцы запускали их метров на семь, а то и десять, а ухо ловило звук падения. Ты вышла чемпионом по всем параметрам — в том числе и по умению завалить меня на травку, в тенёк, и сделать там со мной такое, отчего яблоки на ветках покрылись румянцем смущения.
— Фу, тут муравейник, — проворчала я.
А твои губы покраснели от вишнёвого сока и стали кисловаты на вкус. С малиной было лучше. Слаще.
Девять вечера. Оранжевые лучи солнца уже не обжигали: в них осталось только ласковое тепло, очень похожее на твоё. Пекло остыло, в воздухе была разлита нега и лень. Ванильные облака в светлом высоком небе и твоё дыхание, отдающее ягодной сладостью — чего мне ещё желать этим вечером? Твои пальцы переплелись с моими, ты щекотала мой живот вишенкой на черенке, а потом съела её. Вишенки-близняшки прохладно скользили по моей шее, а потом — по твоей. В голове от боли осталась только тупость и звон, да небольшая заложенность в ушах.
