Полночь и магнолии - Пейсли Ребекка (читать полную версию книги txt) 📗
Сенека похлопал в ладоши, и белка прыгнула ему прямо в руки.
— На тебе нет твоей короны, — пробормотал Сенека, поглаживая зверька по пушистой шерстке.
— Может быть, она решила, что белке нельзя носить атласную корону с кристаллами от канделябра, а может быть она уже решила, что ты больше не член королевской семьи, — рассуждал Сенека о Пичи.
Белка перебирала своими крошечными лапками у Сенеки на груди и жалобно попискивала. Сенеке показалось, что голос у белки очень печальный. Он прижал зверька к своей груди, ощущая его тепло при соприкосновении. Сенека подошел к окну и посадил белку на подоконник. Он выглянул из окна и осмотрел все вокруг. Перед его памятью проплыли времена, когда он бывал здесь ребенком и так же вот выглядывал из окна.
— Иногда ветер будет доносить их смех сюда, в башню, — сказал он белке. — И я буду смеяться с ними, правда, не знаю, над чем. А может быть, просто потому, что захочу смеяться.
Сенека вздохнул, а эпизоды из детства все волновали и всплывали вновь.
— Иногда дети видели меня, как я махал им. Робкие дети убегали, а те, что посмелее, приносили мне пасхальные цветы. А потом они возвращались к своим играм. Как правило, дети играли в прятки, а я из башни видел потайное место каждого. Но мне очень хотелось поиграть в прятки с теми детьми, — говорил он, не переставая, белке.
Сенеке показалось, что белка прекрасно понимает его и выглядывает из окна, чтобы поискать спрятавшихся детей. Он наклонился так, что они стали с белкой вровень, и Сенека сказал:
— Вот каким «большим» был я, когда открыл для себя эту башню. Затем я подрос. Даже когда я вырос, я тайно приходил сюда, — поведал он белке.
Белка, как бы не желая дальше слушать его исповедь, спрыгнула с подоконника на деревянный сундук, что стоял у окна. Сундук был пыльный, и от прыжка белки Сенеке ударило пылью в нос. Он два раза громко чихнул. А потом белка вспрыгнула Сенеке на плечо. Сенека уставился на деревянный сундук. Ему не было надобности открывать его, так как он прекрасно знал, что было там внутри. Он знал, что там были связанные серебряные ложки. Он открыл сундук. Серебро уже почернело, но ложки все также блестели. Сенека дотронулся до одной, за ней потянулась другая, и третья, и четвертая. Все они были связаны кожаными ремешками.
— Ты знаешь, что это, моя дорогая? — спросил он у белки, показывая ей связку ложек. — Это — моя рогатка, очень дорогая, должен сказать. Леди Макрус не разрешала мне приносить палки во дворец, поэтому для своих забав я использовал то, что находилось под рукой. Мне было восемь лет, когда я утащил эти ложки. Утащил так, что Тиблок ничего не заметил. Он обыскивал замок целый месяц, но, глупый, не мог догадаться, чтобы заглянуть в эту башню, — говорил он белке.
Сенека вспомнил, как он делал себе из ложек рогатку. Он брал две ложки, связывал их буквой «У» и натягивал между ними резинку. Получалась очень даже приличная рогатка, из которой он мог стрелять. А стрелял он из мелких камешков, которые тайком приносил сюда и складывал в сумку матери. Он и сейчас начал искать ту сумку, поскольку знал, что она была где-то тут, в этой комнате. Он пошел в темный, дальний угол комнаты и обнаружил там «свой клад камешков».
— Я это тоже утащил, — похвастался он белке, указывая на сумку из-под лекарств. — А вообще я был воришкой в детстве и мечтал стать разбойником с большой дороги, когда вырасту. Но, конечно же, де мог этого сделать, так как мне надо было стать королем, — повествовал он белке.
Вдруг Сенеке захотелось раскрыть окно и выстрелить из рогатки, как в детстве. Он раскрыл окно, взял свою рогатку из ложек, вложил в нее свой камень и прицелился… Нет, он не будет стрелять на улицу. Он выстрелит здесь, в комнате. На этот раз он будет целиться медленно, в свое удовольствие. Он выстрелил в темный угол противоположной стены и услышал глухой стук. Камень о что-то ударился, но только не о стену. Он решил поднести лампу, чтобы посмотреть, обо что ударился камень. Это был квадратный предмет, затянутый голубым бархатом. Сенека тяжело вздохнул. Он забыл о портрете. Это был Ее портрет. Портрет его ангела! Он вновь захотел ее увидеть. Единственное существо в его жизни, которое по-настоящему любило его, слушало его. О, Боже! Как много времени он проводил, беседуя с ней, изливая свою душу ей!!! Это был его ангел! Его лучшая подруга во всем мире!
Он подошел к бархатной раме. Золотой свет лампы высветил золотую тень его ангела. Сенека не мог дышать, не мог говорить… Он только созерцал. Ангел… его ангел… с роскошными золотисто-рыжими волосами. Ее кожа… нежная кожа с… запахом магнолий… Легкая усмешка на лице… Ярко-алые губы… И ее глаза… Изумрудно-зеленые глаза, в которых отражается ее любовь к нему.
Его ангел была в белом, а над головой сиял светящийся круг — нимб. И еще — грациозные крылья! Небесный свет струился через ее волосы и мерцал на ее прекрасном лице. Глаза Сенеки стали закрываться самопроизвольно, но он не желал этого. Это портрет… его ангела… Это был портрет Пичи. С ног до головы было поразительное сходство.
Теперь он понял, почему у него было постоянное ощущение того, что он уже где-то видел Пичи, где-то разговаривал с нею, что он уже знал ее много-много лет. В ней он увидел своего ангела! Ее образ и образ его ангела — это было одно целое. И его ангел, который знал все его секреты, который любил его (не принца), вернулся к нему в образе Пичи.
Пичи. Она сказала как-то ему, что хочет с ним подружиться. Но он отказал ей в этом. Она старалась поговорить с ним, но он не сказал ей ни слова. Она захотела узнать мужчину перед тем, как получит титул, но он не позволил ей этого сделать.
Она захотела подарить ему свою любовь, но он отказался.
А что он ей сказал? Я не хочу твоей любви, это — твоя обязанность.
Сенека расстроился. Она сделала так, как он ее просил. Она теперь стала леди, копия его матери, Каллисты. Он тяжело вздохнул. Он потерял своего лучшего друга во второй раз.
Глава 14
Виридис стояла, чуть наклонив голову. — Пичи, Сенека ни в чем не сможет тебя упрекнуть. Ты по-настоящему превосходна, девочка моя!
Пичи посмотрела в большое зеркало, что стояло в углу ее комнаты. Ее искусно сшитое платье из светло-золотой ткани было ей к лицу. Платье было отделано красивым кружевом. Но ничего не могло прикрыть ей грудь. Она, действительно, не должна была делать глубоких вздохов из-за опасения того, чтобы грудь не вывалилась совсем. На ней были золотые и бриллиантовые украшения. На голове у нее была корона Королевы Диандры.
— Я одета для бала, — пробормотала Пичи. — Моя грудь… да ладно… А как насчет короны? Я думаю, что ее надевают в особых случаях, — возразила она Виридис.
— Но ведь это и есть особенный случай, — сказала ей Виридис. — Я выбрала наиболее красивое платье из тех, что у тебя есть. Я уверена, что все оценят твой «шарм». Помни, что наша цель — очаровать Сенеку. После просмотра выставки уже стемнеет, и мы отправимся ужинать. А после ужина, в музыкальном салоне послушаем музыкантов и, я думаю, Сенека пригласит тебя танцевать вальс. Он должен знать, что ты освоила все сложные «па», — говорила Виридис.
— Да, к нам присоединится король, — добавила она. — А теперь, Пичи. послушай меня внимательно. Его Величество король захочет испытать тябя. Он любит это делать. Я знаю его уже на протяжении многих лет. Сегодня самый трудный день для тебя, Пичи, — закончила Виридис.
Августа встала со своего кресла и вручила Пичи персикового цвета розы.
— Ты сегодня очень элегантна, Пичи, — сказала Августа.
Пичи приняла букет и спросила:
— Что-нибудь не так. Августа?
— Нет, все в порядке… Пичерс, — ответила она.
Виридис всплеснула руками.
— Пичерс? Да каким именем называешь принцессу, Августа? — воскликнула она. Августа заглянула Пичи в глаза.
— Пичерс — это имя Ее Королевского Величества. Она однажды попросила меня называть ее этим именем, вот я и называю. А потом, она же назвала меня Джусси, — сказала Августа.
