Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Письмо вам! Заказное, распишитесь в получении, — буркнула она.
Конни, с трудом удерживая карандаш в руках, поставила кривую закорючку — и схватила письмо, словно боясь, что его отберут. Почерк на конверте незнакомый, корявый, но адрес написан очень старательно… Отправлено из города Белевска. Она даже не знала, что такой город есть где-то.
Как тряслись пальцы, пока она неловко, торопясь, разрывала конверт! Как стучало сердце, когда она увидела знакомый почерк — Сашин, несомненно, Сашин! Конни глубоко вздохнула и принялась читать:
Вот уже скоро будет три года, как мы с вами не виделись. Сказать даже не могу, как скучаю… Если вы не забыли еще наше с вами знакомство, то приезжайте скорее! Погода стоит жаркая, и можно в речке купаться — не так, как в море, в Крыму, но все-таки хорошо. Огурчики свежие уже появились, так что на зиму будет что засолить. Скоро грибов в лесу будет видимо-невидимо, совсем как в то лето, когда мы с вами ездили в Дивеево. На базаре земляника по пятнадцати копеек фунт, так что полакомитесь вволю, вы же сладкое любите. А если еще и сливочек прикупить, то и вовсе хорошо будет. В палисаднике у нас зацвели флоксы, и запах такой стоит… В общем, приезжайте, сами все увидите.
Остаюсь ваша верная
Конни отложила в сторону густо исписанный листок и сжала виски, пытаясь собраться с мыслями. Грибы, огурцы, цены на базаре… Глупость какая-то, нелепая ошибка! Она никогда не была в городе Белевске и не знает никакую Анну Филимоновну! Ошибка? Но адрес верный, неизвестный корреспондент называл ее по имени и откуда-то знал про Крым, про поездку в Дивеево и про то, что она любит землянику со сливками. Почерк, конечно, Сашин, но как он мог написать такое?
Да не важно. Главное — раз написал, значит, жив.
Конни перевернула конверт, еще раз прочитала адрес, написанный почему-то чужой рукой. Странно это все, очень странно… Будто письмо с того света! Но, судя по штемпелю, отправлено всего две недели назад.
Надо ехать туда, в этот самый Белевск, ехать немедленно! Конни почувствовала лихорадочное нетерпение, словно каждая секунда, проведенная в четырех стенах, грозила отнять последнюю надежду.
Она вскочила, оправила помятое платье и почти выбежала на улицу.
Поезд прибыл в Белевск рано утром. Конни постояла недолго на перроне, потом подхватила свой чемоданчик и решительно зашагала через вокзальную площадь.
Улицу Коминтерна она отыскала быстро. Вот и домик в три окошка с цифрой 16, крупно и четко выведенной черной краской, как будто специально для нее, чтобы не сбилась с дороги. В палисаднике возился какой-то мужчина — высокий, худой, с согнутыми плечами. Фигура его казалась нелепой в слишком широкой рубахе, явно с чужого плеча, и коротковатых брюках. Лица видно не было, но в его фигуре, движениях ей сразу же почудилось что-то знакомое.
Услышав ее шаги, мужчина обернулся. Седые волосы, запавшие глаза, заострившиеся скулы… «Господи, милый, что же с тобой сделали!» — подумала Конни, и чемоданчик выпал из рук.
— Саша! — крикнула она каким-то не своим, враз осипшим голосом. — Сашенька…
Силы оставили ее. Конни почувствовала, как подкашиваются ноги. Он подхватил ее, бережно обнял за плечи.
— Тише, милая! Не кричи, пожалуйста. Пойдем в дом, я все тебе расскажу.
Вот и ночь наступила… Но Александр и Конни все никак не могли оторваться друг от друга, насмотреться, наговориться. Лежа в одной постели под цветным стеганым одеялом, они шептались, чтоб не услышала Анна Филимоновна за тонкой перегородкой.
— Что же ты будешь делать? Город маленький…
— Медсестрой пойду работать. Есть же здесь больница — хоть какая-нибудь? Я ведь была сестрой милосердия, помнишь? По крайней мере, это живое дело, настоящее, не то что бумажки перебирать.
Она говорила так спокойно, словно давно уже все для себя решила.
— Но послушай… — он приподнялся на локте, и кровать жалобно скрипнула, — неужели тебе не жаль оставлять Москву? У тебя там комната, хорошая служба, друзья, наконец?
— Саша! — Конни посмотрела на него почти гневно. — Как же ты можешь говорить такое? У меня — только ты. К тому же… — она лениво потянулась, — к тому же и службы больше нет. Сократили.
Конни вовсе не выглядела опечаленной от потери работы, но очевидная несправедливость увольнения возмутила Александра.
— Как — сократили? И Яша не вступился? Как он мог? Ведь твой отец…
Конни невесело усмехнулась:
— Что было, то прошло! А сейчас… Как говорится — своя рубашка ближе к телу. Знаешь, что такое «комиссия по чистке»? Товарищ Горский тоже жить хочет, и хорошо жить. А я — жена осужденного… Точнее, теперь — уже вдова!
Конни теснее прижалась к нему, словно желая ощутить, что он жив, и тихо сказала:
— Ну да бог с ним, с Горским. Лучше скажи — как нам дальше быть? Мы ведь теперь друг другу никто!
— Да, верно… — задумчиво протянул Александр. Сама мысль о том, что они могут быть чужими, была такой нелепой! Но Конни права, совершенно права.
— Пойдем, поженимся завтра же! Или, как сейчас говорят, «распишемся».
Она с сомнением покачала головой:
— Странно это, Сашенька… Не по-людски как-то. Мы же венчаны с тобой, а теперь я вроде как при живом муже за другого выхожу!
Он осторожно пригладил ее растрепавшиеся волосы, поцеловал тоненькую синюю жилку на виске.
— Ничего, милая, не печалься об этом! Время такое — смутное, Господь простит. Эту власть обмануть не грех… Мы же не в церковь пойдем, а в этот, как его… В Шкраб!
— В ЗАГС, — поправила Конкордия и засмеялась его ошибке. — Шкраб — это школьный работник! Сам учителем был, а не знаешь.
— Какая разница! — Александр отмахнулся. — Путаюсь я в этих новых словах. Мне кажется, что они все одинаковые — нелюдские.
Они еще пошептались немного, и Конни уснула, положив голову ему на плечо. Александр еще долго лежал, боясь пошевелиться и потревожить ее, смотрел на любимое лицо — и не мог насмотреться, словно утолял многолетнюю тоску, как усталый путник утоляет жажду у источника.
Только сейчас он увидел, что в темных густых волосах уже мелькают кое-где тонкие серебряные нити, что маленькая морщинка появилась между бровей, и даже сейчас из-за нее лицо выглядит скорбным, что щеки запали и уже не круглятся по-девичьи… И все равно она казалась ему прекрасной, как никогда раньше!
Летние ночи коротки. Когда Александр, наконец, сумел забыться сном ненадолго, за окнами уже брезжил рассвет и первые лучи солнца пробивались сквозь ситцевую занавеску.
Это что же получается? Выходит, бабушка дважды была замужем — за одним и тем же человеком! Вот почему пана назывался Александром Сидоровичем… И бабушкины слова про то, что дед его искал русскую Трою, — совсем не пустые фантазии.
Почему-то теперь, когда стало окончательно ясно, что Александр Сабуров — и есть его дед, Максим почувствовал странный, почти необъяснимый прилив гордости. Можно сколько угодно говорить о том, что сословные предрассудки — это чушь, пережитки прошлого, утеха снобов и людей, которым больше нечем гордиться, но знать наверняка, что принадлежишь к одному из древнейших и славных родов, — это как-то обязывает!
«В течение последующих двух лет жизнь наша протекала мирно и почти счастливо. Конни на удивление быстро устроилась на новом месте — не прошло и недели, как она успела съездить в Москву за своими вещами, оставить комнату ближайшей подруге Вале, у которой как раз стала налаживаться личная жизнь с каким-то товарищем Весьепольским, и оповестила немногочисленных знакомых, что выходит замуж и уезжает жить к мужу.
Здесь, в Белевске, она действительно устроилась работать медсестрой в больницу, и главный врач Михаил Петрович относился к ней с большим уважением. Видно, хорошо же учили сестер милосердия при Иверской общине!
С Анной Филимоновной они подружились. Появились у них даже какие-то свои, особенные, женские тайны и общие разговоры. Нередко, приходя домой, я заставал их сидящими у стола с вышитой скатеркой, и радостно было видеть двух женщин — старую и молодую, — которым хорошо и тепло подле друг друга.
Продолжалось это до того дня, как Анна Филимоновна получила серый казенный конверт из лагеря — извещение о смерти сына».
