Без взаимности (ЛП) - Сэффрон Кент А. (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Но если честно, в последние несколько дней я совершенно не думала о Калебе. Что заставляет задуматься, был ли Томас для меня таким же отвлекающим фактором, как и я для него?
— Подкупать меня нет нужды, знаешь ли.
— Я не думал, что ты захочешь меня видеть… после всего, что я тебе наговорил.
— Почему ты сразу мне не признался? — шепотом спрашиваю я, чувствуя, что не в силах говорить нормальным голосом. Слишком устала. Даже дышать тяжело. И мне просто хочется остановиться: перестать убегать и преследовать. Перестать обвинять.
— Я не знал, как, — сцепив руки вместе, говорит Калеб.
— Но я же не посторонний человек, Калеб. Это же я. Мы выросли вместе. И ты мой лучший друг. Неужели ты не считал меня своим другом?
Это такой жалкий и детский вопрос. «Считаешь ли ты меня таким же близким другом, как и я тебя?». Тем не менее этот вопрос ощущается куда более важным, чем «Ты любишь меня?». И внезапно понимаю, что отрицательный ответ меня уничтожит. Его дружба значит для меня больше, нежели любовь.
Калеб издает неуверенный смешок.
— Как ты можешь такое спрашивать, Лей? За последние два года я скучал по тебе каждую минуту. Я… — он проводит рукой по волосам, — чувствовал себя виноватым. И одиноким. Очень не похоже на самого себя. Но я не знал, как встретиться с тобой, после того… что сделал. После того как воспользовался тобой и твоими чувствами. Бросил тебя.
Видеть его сожаление нелегко. Мое сердце словно свернулось в клубочек от боли. Калеб во всем винит себя — так же, как привыкла делать я. Но мне не хочется, чтобы он продолжал в том же духе. И вспоминать о произошедшем я тоже не хочу — это слишком удручает. Настало время разделить вину пополам и двигаться дальше.
— Я прощаю тебя, — говорю я. — Правда. За все, что случилось. А ты простишь меня?
Калеб берет мою ладонь в руки и мягко сжимает.
— Да. И прощать мне тебя не за что, Лей.
Я улыбаюсь сквозь слезы. Ну вот и все. С этим наконец покончено. Я чувствую себя одновременно парящей в воздухе и крепко стоящей на земле.
Весь следующий час мы проводим обмениваясь новостями. Калеб рассказывает, как тяжело ему было в школе и что он ощущал себя белой вороной. Как боялся, что отец никогда не примет его таким, какой он есть. Я отвечаю, что это глупо, ведь на дворе двадцать первый век! Кого в наши времена беспокоит, что ты гей? Сама же рассказываю, как все было плохо после его отъезда и как мама хотела отправить меня в реабилитационный центр, но я избежала этой участи, выбрав учиться здесь. Рассказываю ему о Каре. О своей башне и об Эмме.
Единственный, о ком я умалчиваю, — это Томас Абрамс. Впрочем, о чем я могла бы рассказать? Он мой преподаватель. Он привил мне любовь к чтению, и благодаря ему я теперь знаю, что слова невероятно важны. Я спала с ним, а теперь между нами все кончено. Я позволила ему погубить мое тело, сердце и мечты. Стала его шлюхой, но плевать. Он ведь не просил этого. И даже наоборот — предупреждал меня о себе и своей жестокости. Так что от собственных моральных принципов я отказалась добровольно.
Я отдала Томасу всю себя, но ему ничего не было нужно.
— Я соскучилась по Нью-Йорку, — ни с того ни с сего говорю я.
— Тогда возвращайся, — с надеждой во взгляде зеленых глаз отвечает Калеб. — Да! Переезжай. Тебя легко примут в Колумбийский и переведут твой студенческий кредит. Жить можешь со мной, к матери возвращаться вовсе не обязательно.
Улыбаясь, я рисую в своем воображении жизнь с Калебом. Мы сможем вечерами смотреть кино. Играть в видеоигры. Как в старые добрые времена. У меня будет новый дом. Дом, который я сама для себя создам.
Но потом, прямо посреди кофейни, субботним неспешным утром, у меня случается озарение, которое пробирает до костей. Я понимаю, что лучше стану бездомной, нежели окажусь вдалеке от этого места.
— Я не могу, — качая головой, шепотом говорю я.
— Почему? — поняв серьезность моего тона, спрашивает Калеб.
— П-потому что мне нужно быть здесь.
— Объясни, почему?
— Потому что… — я делаю глубокий вдох, поскольку переживаю, что могу потерять сейчас сознание, — я влюбилась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Снег растаял — а кое-где еще не до конца, — и под ним теперь проступает земля, мокрая и уродливая, но все равно каким-то непостижимым образом красивая. Мне нравится думать, что эти перемены устроили мы с Томасом. Наши движущиеся в унисон тела высекли искру, которая растопила снег и мороз.
Потому что наше единение было волшебным. Оно заставило меня снова влюбиться.
Возможно, эту историю я вспомню перед собственной смертью. Как Падшая влюбилась в Огнедышащего. Их история была красивой и идеальной. А еще неправильной и уродливой — прямо как земля под ногами. Их отношения были исступленными и полны трагизма. Я всегда верила, что именно такой и бывает любовь.
Но на этот раз я собираюсь поступить правильно. Собираюсь измениться и стать лучшей версией самой себя. Мне невыносима мысль, что моя любовь что-то разрушает. Она слишком чиста для подобного — чище, чем любая другая, что существовала до меня или случится у кого-то после.
Чтобы дойти до места назначения, мне нужно всего пятнадцать минут. И вот он, дом с нависающим над крышей деревом. Томаса сейчас тут нет — он в Нью-Йорке на конференции, — но его присутствие все равно ощущается. Его недовольство замедляет мои шаги. Я знаю, он рассердится, если узнает, что я приходила сюда, да еще и без приглашения. Но мне необходимо это сделать. Моя любовь дает мне силы, а не топит в слабости.
Я стучу в дверь — сначала один раз, а потом еще — и жду, обхватив себя руками.
Когда дверь распахивается, на пороге стоит Сьюзен, женщина, с которой я познакомилась несколько дней назад самым что ни на есть нестандартным способом. Я неуверенно ей улыбаюсь, а она озадаченно хмурится.
— Д-добрый день. Я Лейла, — представляюсь я, хотя уверена, Сьюзен и так помнит. Разве она могла забыть? Я та девушка, которую Томас привел ночью, когда его жены не было дома.
— Томас уехал, — поджав губы, говорит Сьюзен.
— Я… Я знаю. Именно потому и пришла, — в ужасе вытаращив глаза от того, как именно это прозвучало, я решаю поправиться: — Нет. Я не это имела в виду. Случайно оговорилась, — делаю глубокий вдох. — Послушайте, я знаю, что вам не симпатична. Сама я себе тоже не особенно нравлюсь. Мне просто… Просто нужно увидеться с Ники, — Сьюзен открывает рот, чтобы ответить, но я поспешно добавляю: — Вы можете стоять рядом. Знаю, моя просьба необычная, и у вас есть причины мне не доверять, но обещаю, что не причиню ему вреда. Я обожаю этого мальчика, и, знаете, он тоже меня любит. С детьми у меня обычно отношения не складывались, и я совсем не понимаю, как с ними себя вести, но он такой… Ники мне как друг. Я всего лишь хочу поговорить с ним, извиниться, и вы меня больше никогда не увидите.
— Что ты ему сделала? За что собираешься извиняться? — смерив меня взглядом, интересуется Сьюзен.
— Я… м-м-м… предпочла бы сказать это ему. Прошу вас.
Видимо, мое отчаянное желание поговорить с семимесячным ребенком возымело свое действие, или же Сьюзен просто сжалилась над девушкой в слезах. Кивнув, она дает мне войти в дом.
— У тебя пять минут. И все это время я буду находиться рядом.
— Да. Конечно, — с облегчением отвечаю я.
Во второй раз я вхожу в дом Томаса, и этот визит кажется еще менее уместным. В комнату, где в своей кроватке играет одетый в желтые ползунки Ники, розовощекий коротышка, пробиваются солнечные лучи, подсвечивая его волосы мягким сиянием.
Малыш с мокрым от слюны подбородком и всклокоченными темными волосами занимает все мое внимание, будто пространство комнаты начинается с него и им же заканчивается. По отношению к его отцу я всегда чувствовала то же самое. Я питаю к Ники некое подобие материнской любви, и это самое странное, что случилось в моей жизни. Я не только не мать; меня и взрослой-то можно назвать с трудом. Но когда подхожу к кроватке, у меня руки ноют от желания взять мальчика на руки и прижать к груди.
