Клуб грязных девчонок - Валдес-Родригес Алиса (читать книги полные .txt) 📗
– Ты говорил лишние пять минут.
– Вот что я сейчас сделаю, – сказал Хуан. – Поднимусь и починю твою идиотскую течь в ванной. Потому что это бесконечное кап-кап – такое же навязчивое, как твое новое красное меховое пальто. Где оно? Здесь, в шкафу?
Я поднялась, чтобы не позволить ему открыть шкаф.
– Нет уж, сиди, – рассмеялся Хуан. – Я люблю тебя, глупая. Знаю, ты даже не оторвала ярлык. Печально. Моя одежда достойна презрения. Тебе не по нраву моя куртка и дешевые ботинки, но за них по крайней мере уплачено сполна. Теперь я поднимусь наверх, а когда вернусь, ты дашь мне ответ. О'кей? Я пошел. Привет.
Я смотрела кино и плакала. Плакала целых пять минут, пока Хуан не вернулся.
– Ну как? – Капли больше не стучали – Хуан ликвидировал течь.
– Без кольца предложение не настоящее.
– Отлично. – Он поднял руку, как полицейский, намеревающийся утихомирить толпу. – Оставайся на месте. – Вышел и вскоре вернулся с кухни с витым крендельком. – Пока довольно и этого. – Хуан мял его, ронял и снова подбирал. – Ведь какое бы кольцо я ни подарил, ты все равно будешь разочарована. Поэтому прими вот это и поверь: дело не в кольце. Важны сами мужчина и женщина, их любовь и то, что, даже утратив кольца, они вечно останутся преданы друг другу. Ты понимаешь это, Нейви? Возьми чертово кольцо. Я слушаю ответ.
– Мура, а не кольцо, – ответила я.
Хуан рассмеялся. Воздел над головой руки и закричал во всю силу легких:
– Я люблю тебя, женщина! Неужели этого недостаточно?
Я обдумала его вопрос. Знала, что ответ придется ему не по душе.
– Нет. Недостаточно.
Хуан сник. Закрыл лицо руками. А когда снова посмотрел на меня, в его глазах стояли слезы. На щеках чернели пятна от водопроводных труб. Он повернулся к двери:
– Ты сделала выбор. Теперь очередь за мной.
И ушел.
Да, mi'ja, никак не ожидала, что он так поступит.
КВИКЭТЛ
Апрельский День дураков – самый жестокий праздник в нашем культурном словаре. Когда еще мы с таким ликованием перечеркиваем надежды окружающих нас людей? Обычно я избегаю разговаривать со знакомыми в День дураков. Но на этот раз мне пришлось позвонить своей приятельнице Квикэтл. Помните такую? Рок-музыкантша, которую раньше знали как Эмбер. Вчера, в День дураков, мне попался на глаза «Биллборд» [159], точнее, мое внимание на него обратил человек, пишущий в «Газетт» на музыкальные темы. На обложке красовалась она – Квикэтл. Статья прогнозировала продажи ее альбома, выходящего в свет. Они обещали превзойти все мыслимые ожидания. А пара заслуженных рок-критиков восхваляли Квикэтл как очередное заметное явление в американской поп-культуре. Я не могла поверить в это и позвонила ей. Квикэтл убедила меня, что это не первоапрельский розыгрыш, и я чуть не задохнулась от радости. И зависти. Урок нам всем: нужно бороться до конца.
Мы с Гато просматривали «Биллборд». Он открывался латиноамериканскими рейтингами. И там номером один за сингл и за альбом стояла я – Квикэтл. Я пролистала журнал дальше, где приводилась сотня самых горячих хитов по стране, и снова наткнулась на себя. На 32-м месте по системе выборочного голосования. И это среди всех американских альбомов, на английском и на испанском. Я пригубила чай, посмотрела на Гато, и мы расцеловались.
– Ты сумела. Ты своего добилась. – Его голос звучал невыразительно. Совсем не так, как обычно. Глаза остановились на гитарном чехле в углу. Руки повисли.
– Что я такое сумела? – Я взяла Гато за подбородок и повернула к себе. Его лицо обратилось ко мне, но взгляд скользнул мимо. Но он по-прежнему глядел не на меня, а на стену за моей спиной.
– Стала номером один. – Его лоб горестно наморщился. Отчего он так расстраивается?
– Гато, – позвала я. Он высвободился из моих рук. – Гато, посмотри на меня.
Он встал, вздохнул и пошел к своему инструменту.
– В чем дело? – спросила я. – Почему ты так себя ведешь?
Гато вынул из чехла гитару, прошелся к двери, вернулся обратно.
– Не знаю.
– Чего не знаешь?
Наконец он перестал метаться, и наши глаза встретились. Я заметила, что его глаза покраснели. Большую часть ночи Гато провел без сна – ворочался, постанывал или впадал в дрему на грани своих обычных кошмаров, о которых никогда не рассказывал.
– Не знаю нас, – ответил он, снова вздохнул и скрестил руки на груди. До нынешнего дня с «нами» не было никаких проблем. Никогда. Гато сгорбился, и я поняла, что с тех пор, как ко мне пришел успех, его плечи поникли, грудь впала и давила на сердце. Он оказался недостаточно сильным, чтобы перенести то, что случилось со мной. Стал маленьким, а маленьким быть не хотел.
– Ничего не изменилось, Гато. – Я старалась, чтобы мой голос прозвучал мягко и совсем не настойчиво. Любому мужчине трудно перенести такое. А мексиканцу – тем более. Я встала и подошла к нему. Он снова отстранился – раздвинул висящие бусины с нарисованным образом Пресвятой Девы Гваделупской и сел в столовой на грубый, ручной росписи стул. На столе стояла оставшаяся от его завтрака чашка холодного травяного чая. Я последовала за ним и повторила свои слова. Захотела, как верная гейша, растереть ему плечи. Но в висящем напротив зеркале в чеканной жестяной раме заметила, какая я высокая. Слишком высокая. И ссутулилась, стала маленькой. Готова была на все, что угодно. Поцеловала Гато в макушку, как любящая мать. Что-то во мне сопротивлялось тому, что я делала. Я хотела остаться наедине с гитарой.
– Так ничего не изменилось? – переспросила я.
– Изменилось все, – прошептал Гато, не глядя на меня. И сбросил мою руку так, словно я была заразной.
Я осталась с разинутым ртом, как моя мать, когда видела в магазине бирку с ценой, казавшейся ей слишком крутой.
– Шутишь?
– Какие там шутки. – Гато встал и опять зашагал от меня. Я снова поспешила за ним.
– Изменилось только одно, Гато, – это деньги. Все прочее осталось, как прежде.
– Вот именно.
– Что ты хочешь сказать?
– Разве ты не слышала, что о тебе говорят? – Гато оперся руками о стоявший между нами стол. Его глаза стали злыми.
– Кто?
– В движении. Люди из нашего движения.
– Что? – Адреналин выплеснулся изнутри, словно под грузом того, что сказал мне Гато. Мои братья обсуждают меня за моей спиной!
– Знаешь, они правы: ты погналась за деньгами. Позабыла о своих корнях.
– Что за чушь! Какой абсурд!
– Об этом говорилось на «Красной зоне» и в других передачах нашего радио. Ты больше не слушаешь его. Слишком занята: крутишь настройку, надеешься, что твои песни исполнит какая-нибудь из сорока топ-станций.
– Глупости! Я не слушаю радио, потому что много работаю. Как можно такое говорить обо мне? Какие у них доказательства?
– Ты пишешь песни на английском, – покачал головой Гато.
– И что из того? И английский, и испанский – европейские языки. Английский – мой первый родной.
Гато презрительно рассмеялся: – Раньше ты божилась, что никогда не станешь записываться на английском.
– Но ты сам сказал, что это законный компромисс. Необходимая жертва, чтобы донести наши послания до как можно большего числа людей. Ты сам так говорил. Английский – всемирный язык. Он распространен по всему свету.
– Это было до того.
– До чего?
– До всего.
– Все – это что?
– Ты разочаровала La Raza. Говорят, ты блещешь своим пупком по всему MTV. Стала ничуть не лучше Кристины Агилеры.
– Что?! – Ярость охватила меня. – Ты же прекрасно понимаешь, я нисколько не похожа на нее.
– Неужели? А ты не слышала, Эмбер, что ремикс «Брата-полицейского» крутят в «Джек-ин-зе-бокс»? [160]
– Эмбер?
– Сохрани это имя. Оно тебе больше подходит.
159
«Биллборд» – еженедельное издание, посвященное проблемам музыкальной жизни США: публикует программы музыкального радиовещания. Известно своим хит-парадом
160
«Джек-ин-зе-басс» – сеть закусочных, торгующих гамбургерами. Рассчитана на обслуживание в автомобиле