Фиктивный брак - Стюарт Алекс (полные книги .TXT) 📗
— Мисс Симпетт, а вы не скажете, как отличить эту молодую леди?
«И тут, — как позже восторженно щебетала мисс Энни Симпетт, — он стащил с дивана огромную подушку, сел у моих ног — я с ужасом спрашивала себя, что подумают другие — и говорил, говорил, говорил».
5
Сестра французского графа думала:
«Боже мой, что за шуты эти англичане».
В отличие от брата она мало общалась с англосаксами, и для нее этот раут явился богатым полем исследования всяческих странностей.
Заинтригованная маленькая леди уселась на мягкий диван мадам Жанны, поджав губки, и дала волю своим голубым глазкам. Она отметила в комнате английские перестановки (неправильности, как она их называла). Каждый стул стоял не на своем месте, каждая фотография в серебряной рамке, каждая ваза с цветами находилась именно там, куда французская хозяйка их никогда бы не поставила. Все окна широко распахнуты, несмотря на проникающие с улицы жару, пыль, шум моторов.
Она впервые наблюдала священную церемонию английского чаепития. Стол с серебряным чайником, и эта длинная серебряная трубочка (как у ангела в Судный день), чтобы загасить пламя, и эта кипящая вода, чтобы согреть чашки и затем наполнить их холодным молоком. А с какой серьезностью они говорят: «Покрепче, пожалуйста… О, спасибо! Как раз то, что нужно… Его прислали от Туайнингов… Восхитительный чай!»
Вот такой ритуал устроили из чаепития англичане (в других случаях вовсе не склонные пунктуально выполнять церемонии). Широко известно, что они не достигли высот в искусстве приготовления пищи, как и в искусстве любви, — и лишь в отношении чая они настоящие фанатики! «Впрочем, может быть, — слегка задумалась она, — ив искусстве любви у них есть свой шарм? Интересно…»
Она обратила особенно пристальный взор на юную мадам Траверс. Ее платье, пожалуй, простовато для такого случая, но достаточно красиво… бледные чулки-паутинка… бриллиантовое кольцо… прохладная свежесть двадцати лет… Застенчива, как тринадцатилетняя француженка… не красит губы…
Она отметила, что мадам Траверс вызывала восхищение у элегантного романиста, с богемным видом расположившегося на ковре и говорившего сразу со всеми. Однако молодая хозяйка относилась к чествуемой знаменитости примерно так же, как к своему племяннику, обносившему гостей гренками.
Баронесса не обошла вниманием и английскую леди, настолько шикарную в свои 47 или 48 лет, что ею пленился юный англичанин, сидевший за фортепьяно. Леди же предпочитала длинного, сухого, кокетливого английского офицера (мужчины этого типа делают женщину несчастной, и француженка мысленно дала полковнику отставку).
Ее голубые глазки вновь обратились к юной мадам Траверс, которая деловито исполняла роль любезной хозяйки дома. Здесь было над чем поразмыслить. Она рассмотрела в счастливой новобрачной что-то такое, что заставило наблюдательную француженку пылко произнести:
— Боже мой, что за шуты эти англичане!
6
Джой, которой вердикт мадам был неизвестен, чувствовала, что пока прием идет хорошо. Среди этого вавилонского столпотворения: смешения языков — французского, английского, франко-английского и очень англо-французского, джазовой музыки, извлекаемой из фортепьяно знакомым миссис Форд (Джой надеялась, что, по крайней мере, Мелани на своей кухне будет помнить о наставлениях и не разразится песней!), и беседы о том, как могло случиться, что она не играет в бридж, — она была всецело занята двумя вопросами.
Во-первых: как она могла затрепетать при звуке открываемой двери и, стоя спиной, почувствовать, что входит Джеффри Форд?
И во-вторых: когда вернется Рекс?
Она нервно прислушивалась в ожидании его шагов.
И не только она…
7
Для Персиваля Артура Фитцроя этот прием был наказанием за «прегрешения» на Корсике. Ему пришлось вспомнить хорошие манеры; на сей раз он был одет в стиле «gigolo»; с головы до ног в белом, с волосами, покрытыми тонким слоем бриллиантина (даже руки были чистые), он обносил присутствующих угощениями, приносил, раздавал, ходил и очаровывал. И с выражением притворной кротости слушал старух, обращавшихся с ним как с маленьким мальчиком и называвших его «дорогой».
— Во что больше тебе нравится играть, дорогой, в крикет или футбол?
— Тебе страшно повезло, что живешь здесь с дядюшкой и тетушкой! Тем не менее я полагаю, что ты скучаешь по своим маленьким школьным приятелям, не так ли, дорогой? Они все еще усердно трудятся, я думаю? (Да, одно из этих розовых пирожных.)
— Какие у тебя любимые предметы? Арифметика? Дорогой, дорогой! Всем нам иногда приходится делать не то, что нравится, не правда ли? А поэзией, ты интересуешься?
— Пожалуй, интересуюсь, — бодро отвечал Персиваль Артур, в котором странно сочетались пристрастие к Херрику-Херрику Роберту (1591 — 1674) — был такой английский поэт, один из представителей «Поэзии кавалеров», и не менее сильная страсть к дешевым бульварным романам в мягкой обложке. — Мне очень нравится одно стихотворение о Ланкашире, правда, я помню только последние строчки:
И тотчас же, повернувшись в другую сторону:
— Горячей воды? Сейчас принесу.
И всякий раз резво устремлялся на кухню к Мелани, словно зяблик, с шумом влетевший в распахнутое окно за крошками с бабушкиного подноса, и мчался обратно, чтобы услужливо вертеться и не спускать глаз с оживленных взрослых.
В этот момент кошмарный Форд поднялся с пола, чтобы закурить сигарету, и, когда он наклонился к руке хозяйки, держащей спичку, со словами: «О, спасибо, Джой», — Персиваль Артур бросил на него свирепый взгляд.
«Что за самоуверенность, — подумал он. — Что за неистребимая жизнерадостность! Разве не мог этот тип просто сказать „миссис Траверс“? На замужнюю даму не подобает смотреть так пристально, черт побери».
Чувство оскорбленного достоинства заставило его нахмурить брови, крепко сжать губы и исказило нежное, чистое, веснушчатое лицо неприятной гримасой.
«Неужели этот Форд не понимает, что он здесь никому не нужен? Какого черта мотает головой и ухмыляется, вместо того чтобы сказать: „Нет, спасибо“, когда я сунул ему сандвич. Смотрит на хозяйку, подвигается ближе, чтобы поговорить с ней… Называет ее Джой».
