Новая хозяйка собаки Баскервилей - Миронина Наталия (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
У бывшей жены Евграфова было два слабых места – она не умела выбирать друзей и была невнимательна к близким. Вот и сейчас, вместо того чтобы закончить разговор, благо все, кто мог позавидовать, уже позавидовали, она, повысив голос, принялась рассказывать о том, как они с Валерочкой съездили в отпуск. «Как бы ее прервать и не огрести потом долгих обидчивых разговоров… – подумал Евграфов, у которого уже темнело в глазах. – Надо постараться вклиниться в паузу…» Он вздохнул, обвел глазами кафетерий и увидел, что ему подают знаки. Женщина, которая махала ему ладошкой, вроде была знакома. Евграфов в знак приветствия чуть-чуть привстал, а дама это истолковала по-своему и пошла к нему со словами:
– Я просто заскочила на минуту… Мне нужно найти…
Евграфов же, к всеобщему удивлению, встал, сделал шаг навстречу и крепко обнял даму.
– Извини, что заставил ждать, дорогая. Все, я уже освободился!
Не убирая рук с талии дамы, Валентин Петрович обратился к Майе:
– Я все понял, не волнуйся. Извини, спешу.
Из кафетерия Евграфов вышел в обнимку с дамой.
– Что это было?! – спросила в лифте изумленная спутница.
– Конспирация, и прошу простить меня за нее.
– Да пожалуйста. Даже приятно было. – Дама повернулась к зеркалу и поправила прическу.
– А вы? Вы – Наталья Владимировна? Мама Екатерины? Точно? Я вас сразу узнал, – Евграфов почти соврал.
– Да. – В тоне Натальи Владимировны прозвучало недовольство. – Неужели?
– Ну, в первый момент мне показалось, что вы как-то изменились, похорошели, что ли…
– А, спасибо. – Теперь в голосе прозвучало удовлетворение. Наталья Владимировна даже улыбнулась. Две недели массажа, немножко уколов и диета все-таки сделали свое дело.
– А куда мы едем? – спохватилась она.
– Ко мне на этаж. Я вас угощу фирменным чаем. Только я такой умею заваривать.
– Это в благодарность, что я вас спасла от этой особы?
– Я, как мужчина порядочный, не могу прокомментировать данную ситуацию, – важно произнес Евграфов, но по его улыбке было ясно, что в ее словах есть изрядная доля правды.
– А чай какой?
– С корицей и яблоками. Немного сушеных яблок и корицу заливаем кипятком. Даже сахар не нужен.
– Зачем нам сахар? Нам бы пирожное. – Наталья Владимировна не считала нужным деликатничать.
– Без проблем, только скажите. Вы Катерину ищете?
– Да, я ищу Катерину, потому что ее ищет следователь. А телефон она где-то забыла. Во всяком случае, на звонки она не отвечает. Мне пришлось домой к ним заехать, а там никого. Телефон не нашла. Магазин закрыт.
– Да, я в курсе. Она уехала в больницу.
– Куда? К этому Спиридонову?
– Видимо. Надеюсь, никто из ваших знакомых или родственников в больнице не лежит.
– Не лежит, но лягут, если эта история не прекратится.
– Вы волнуетесь?
– Ну, я-то сначала думала, что моя дочь влюбилась в вас. И, скорее всего, так и было. Но сейчас я думаю, что дело намного серьезней. А потому волнуюсь. – Наталья Владимировна закатила глаза, вытащила из холщевого пакетика дольку сушеного яблока и задумалась.
Она волновалась – дочь в последние дни совсем не занималась работой и сыном, а все больше разговаривала по телефону, закупала сдобные ватрушки и подозрительные беляши. И Катя получила постоянный пропуск на этаж, где лежал чиновник Спиридонов. Наталья Владимировна обнаружила, что вот уже и шумиха вокруг покушения поутихла, перестали мелькать журналисты у дома дочери, уже даже был назначен на место Юрия Спиридонова временно исполняющий обязанности – какой-то пышнотелый господин. Наталья Владимировна его сама по телевизору видела. Следствие шло своим ходом, а ее дочь все больше и больше времени проводила в больнице. И теперь отправлялась туда не в джинсах или спортивном костюме, а в кокетливых блузках, узких брюках и туфлях на каблуках. Наталья Владимировна все никак не могла решить – радоваться ей или огорчаться из-за подобных перемен. А пока она не определилась с реакцией на происходящее, предпочитала волноваться.
– Почему вы волнуетесь? Зачем? – вернул ее к действительности Евграфов. – Вам надо своими делами заниматься, а то не успеете моргнуть глазом, как запрягут вас на кухне, даче или огороде.
– Нет, вы мне это даже не говорите. Мне совершенно некогда – я ведь и преподаю, и в балетный класс хожу, и у нас общество книголюбов…
– Что вы говорите, – протянул Евграфов, делая изумленное лицо и думая: «У меня тоже – торговый центр, налоговая, санэпидемстанция. Дураки-совладельцы вроде Васюкова, интриганка Шадринцева. Забот полный рот, а променял бы я это дело на…»
– Как вы смотрите на кино? – Валентин Петрович повернулся к онемевшей Наталье Владимировне.
– В очках я смотрю на кино. Если можно так выразиться, – не растерялась та.
– А очки с собой?
– Конечно. – Катина мама хотела добавить, что без очков она теперь даже шарик мороженого в вазочке не найдет, но вовремя промолчала. Судя по всему, намечалось свидание.
– Тогда допивайте эту бурду, – Евграфов кивнул на им же заваренные яблоки, – и поехали.
– Сами же хвалили, – пробурчала Наталья Владимировна, вылавливая разбухшие яблоки из чашки.
– А вы хотели, чтобы я ругал то, что я делаю?
– Могли бы промолчать.
– Не мог. Я должен был вас увлечь, заманить в ловушку.
– Думаете, заманили?
– Я не настолько самонадеян, чтобы это утверждать, – Евграфов отступил от привычной военной прямоты.
– Какой вы!
– Какой я?
– Бойкий. А кстати, кто та дама в кафе?
– У этой дамы очень распространенное имя – Прошлое. Пошли уже отсюда, ну я прошу вас! Евграфов распахнул двери кабинета, и они прошествовали к лифту на глазах у изумленной публики.
– Браво! – сказал Валентин Петрович, когда они вошли в лифт.
– В каком смысле?
– В артистическом. Вы шли так, будто минуту назад в этом самом кабинете мы предавалась разврату.
– Господи, да что вы такое говорите! Я, между прочим…
– Преподаватель, – закончил за нее Валентин Петрович. – Знаем мы этих учителок.
– Какая я вам учителка! У меня студенты…
– Простите, Валентин Петрович, у меня два слова, тут арендаторы… – Толстая Шадринцева в неизменной черной вискозе вынырнула из-за угла.
– Все потом. Потом, – педалируя на слове «потом», ответил ей директор.
– Я понимаю, понимаю. – Глаза Шадринцевой забегали по Наталье Владимировне.
– Очень хорошо. Теперь можете идти.
Шадринцева опять исчезла за свой угол, а Евграфов со спутницей вышли на улицу.
– Господи, да сядьте вы наконец в машину, а то гражданка Шадринцева сейчас из окна выпадет. Она только что платочком не машет.
– Боже, да это какой-то марлезонский балет, – пробормотала Наталья Владимировна, залезая в узкой юбке в высокую машину.
«А ножки-то какие! С ума сойти!» – неожиданно про себя подумал Евграфов, закрывая за спутницей дверцу автомобиля.
Катя теперь ездила в больницу почти каждый день. «Почти» – это было для мамы. На самом же деле – каждый день, а иногда и по два раза. Раненого Юрия Алексеевича не выписывали, как он ни старался произвести хорошее впечатление на медицинскую профессуру, которую согнал к нему старший брат Вадим.
– Что вы?! Еще рано. Еще немного в стационаре, потом – санаторий. А потом… Ну, потом мы с вами решим, что надо делать… А пока лежать, спать, сдавать анализы, – говорил один профессор.
– Вы похудели. Почему? Надо глюкозку, усиленное питание. Ну и, конечно, покой. У вас здесь, – тут второй профессор обводил глазами палату, – хорошо! Покой!
– Так, я не разрешаю вам много читать. Глазам и голове нужен отдых. У вас был очень сильный наркоз. Да и само ранение не из легких. И к этому прибавьте стресс, – бубнил третий и в конце своей тирады удивленно добавлял: – А что это вы такой грустный?!
Юра пытался что-то сказать, но его не слушали, а слушали Варвару Сергеевну.
– Мама, хорошо, я еще останусь здесь, но прошу, никого ко мне не пускай.
