Одна крошечная ложь (ЛП) - Такер К. А. (электронные книги без регистрации TXT) 📗

— Почему ты не внизу?

Он взбалтывает жидкость.

— Дерьмовый день был.

— У меня тоже.

Допив остатки, Эштон ставит стакан на тумбочку.

— Хочешь, чтобы я помог забыться? — Возбуждение между бедрами тут же подтверждает, что мое тело будет этому только радо. Взгляд карих глаз, в конце концов, поднимается к моему лицу, но в них нет и намека на веселье. В них нет ничего, кроме покорной грусти и небольшого остекления. — В этом я хорош, правда же. — За этими словами скрывается смысл, который я не могу полностью уловить.

— Я знаю, что ты нашел фотографию.

Он склоняет голову.

И теперь, когда я стою здесь перед Эштоном, смятение, с которым я боролась на протяжении многих недель, растворяется. Впервые за всю свою жизнь я точно знаю, чего хочу. И ни капли не сомневаюсь в правильности этого желания.

— Сегодня я тоже тебе кое-что дам.

Я отталкиваю кружащихся в животе бабочек, полностью сосредоточиваясь на том, что собираюсь сделать, на том, что собираюсь ему отдать, если он это примет, и выскальзываю из туфель. Не знаю, легче или сложнее было бы, не наблюдай он, но я расстегиваю те четыре пуговицы, которые оставила Рейган, и облегающая блуза падает на пол. Пальцами я быстро добираюсь до пуговиц на юбке, и та тоже оказывается у моих ног.

Словно он борется с желанием воспротивиться и проигрывает, Эштон поднимает взгляд, осматривая меня, а потом отводит глаза в угол комнаты.

— Господи Иисусе, Айриш, — бормочет он сквозь зубы и руками сжимает край матраса, стараясь обуздать себя. — Я не смогу остановиться.

В ответ я завожу руки за спину и расстегиваю застежку на бюстгальтере, дав ему упасть на пол. За ними тут же следуют чулки. Вскоре, я стягиваю с себя все до последнего элементы смехотворного костюма, но Эштон так на меня и не смотрит. На самом деле, его глаза и вовсе закрыты.

Я сглатываю и протягиваю руку, обводя кончиком пальца птицу на его предплечье, намеренно избегая прикосновения к шраму.

— Скажи, что она значит. — Это не вопрос. Я не оставляю ему выбора.

Повисает длительная пауза, пока он молчит.

— Свободу.

Я перевожу палец на другую татуировку, на плече. И снова требую:

— А эта? Скажи мне, что она значит.

Немного громче.

— Свободу.

В ответ я целую ее.

Я развязываю его полотенце, убирая концы в стороны. Молча сажусь сверху на его колени. Эштон все еще ко мне не притронулся, но теперь его глаза открыты, и со странным выражением лица, которое мне непонятно, он изучает мое тело. Его выражение напоминает удивление или благоговейный трепет, словно он не верит, что это происходит на самом деле.

Я опускаю ладонь на символ на груди Эштона, чувствуя биение его сердца.

— Свобода?

Его взгляд мгновенно поднимается к моим глазам. Его голос теперь более уверенный, более непокорный, чем прежде.

— Да.

Я не даю ему отвлечь себя, соскальзывая рукой на то место, где, как я знаю, набито мое имя. Мне даже не нужно спрашивать у него значение татуировки, ведь я и так, не сомневаясь, знаю. Он уже сказал мне об этом столькими способами.

— Свобода, — произносит он без побуждения с моей стороны.

У меня нет всех элементов пазла, чтобы собрать этого прекрасного, загнанного в ловушку, сломленного мужчину. Но один элемент есть точно, и лишь у меня есть право его отдать. На одну ночь, на все ночи. Как долго он будет его желать.

Себя. Без остатка.

Я знаю, что мне следует сделать дальше. Не знаю, как он отреагирует. Хорошая ли это идея или плохая, но мне нужно это сделать. Удерживая его взгляд, пытаясь глазами сказать ему, что все будет хорошо, я тянусь к его запястью, к браслету-ремешку, к удерживающей его застежке. В выражении лица Эштона мелькает паника, а мышцы шеи напрягаются. Мгновение мне кажется, что это плохая идея. Но я стискиваю зубы, прикладывая всю накопившуюся во мне злость на его отца и то, что он сделал и продолжает делать с ним, а неумышленно и со мной, и рву этот чертов браслет, отбрасывая в другой конец комнаты.

— Сегодня я отдаю тебе твою свободу, Эштон. Так что, черт побери, возьми ее.

Я ни на секунду об этом не жалею.

Ни когда он переворачивает меня на спину.

Ни когда без колебаний входит в мое тело.

Ни когда я вскрикиваю от того самого момента боли.

И определенно ни тогда, когда он берет свою свободу.

И дарит мне часть моей.

* * *

В темноте, с затихающими внизу слабыми отзвуками вечеринки, Эштон совершенно спонтанно приоткрывает завесу тайны настолько, чтобы оттуда выскользнуло воспоминание.

— Она пела на испанском эту песню. — Он водит пальцами по моей спине, а моя голова покоится у него на груди. Я слушаю стук его сердца, все еще испытывая благоговейный трепет перед ним, собой и нами вместе. Это было…невероятно. И ощущалось настолько правильно, как ничто прежде. — Слов не помню и до сих пор не знаю, что они значат. Помню только саму мелодию. — Щека вибрирует от низкого, мелодичного урчания, когда Эштон начинает без слов напевать.

— Красиво, — шепчу я, поворачивая лицо так, чтобы поцеловать его идеальную грудь.

— Да, — соглашается он. Его рука замирает. — Когда он заклеивал мой рот скотчем, мне не оставалось ничего другого, кроме как напевать. Так что, я напевал часами. Это помогало.

Часами.

— Это мое любимое воспоминание о маме.

Приподнявшись на локтях, я вглядываюсь в его лицо и вижу стекающие из уголков его глаз слезы. Мне так сильно хочется спросить, что с ней случилось, но сейчас я не могу заставить себя это сделать. Все, чего мне хочется, — поцелуями стереть его слезы.

И помочь ему забыть.

* * *

Мы узнали, что если игнорировать стук, через пару минут он прекратится. Уже трижды это сработало. Сейчас полдень, а мы с Эштоном лежим, запутавшись телами в мягких, белых простынях, мое тело ноет в таких местах, где никогда прежде не ныло, и я надеюсь, что это сработает и в четвертый раз. Потому что у меня нет желания покидать эти четыре стены. Ведь в них мы отбросили все свои страхи, обязательства и ложь. В них мы оба нашли свою свободу.

— Как себя чувствуешь? — шепчет мне на ушко Эштон. — Сильно все болит?

— Немножко совсем, — лгу я.

— Не ври, Айриш. Тебе на пользу это не пойдет. — И словно доказывая свои слова, он прижимается своей эрекцией к моей спине.

Я смеюсь.

— Ладно, может, для этого и немножко чересчур все болит.

Он садится и полностью сдергивает с меня одеяло. Уложив мои ноги, он, не торопясь, нагло осматривает мое тело, и с каждой секундой страсть в его взгляде все увеличивается.

— Я хочу запомнить каждый сантиметр твоего тела и выжечь эту картинку в голове, чтобы она пылала в мыслях все сутки напролет.

— Разве отвлекать не будет? — дразню я, но не стесняюсь под его испытующим взглядом. По-моему, мое тело начинает его страстно желать. Теперь я уж точно не такая скромная рядом с ним. Не после двенадцати часов, проведенных рядом с обнаженным Эштоном.

Он проводит своим крупными ладонями вверх и вниз по моим бедрам и бормочет:

— В этом вся суть, Айриш.

— Даже мои ступни? — Игриво хихикая, я поднимаю ногу и провожу большим пальцем по его подбородку.

Эштон перехватывает ее. Хитро улыбнувшись, он крепко ее сжимает и проводит языком по ступне. Я зажимаю рот ладонями, чтобы не разразиться хохотом, и пытаюсь вывернуться, но это бессмысленно. Он слишком силен.

К счастью, он прекращает меня мучить и забирается обратно, укладываясь на бок рядом со мной. Рукой он убирает волосы с моего лица, а я пальцем провожу по тому месту, где на его теле выбито мое имя.

— Расскажи, почему называешь меня «Айриш».

— Разумеется, но обо всем по порядку. — Он многозначительно выгибает бровь.

— Господи, какой ты упертый! — Я тяжело вздыхаю. Если учесть, что я лежу совершенно голая рядом с мужчиной, думаю, уступлю ему, чтобы узнать правду. Сжав губы, чтобы они не растянулись в усмешке, я бормочу: — Ладно. Может, я тебя и хочу.