Кристина - Куксон Кэтрин (читаем книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Почему я не вышла замуж за Сэма? Ответ очень простой — я боялась. Легко рассуждать, что, мол, если бы я вышла за Сэма, Дон бы уже ничего не мог сделать. Но я хорошо знала Дона — так же хорошо, как и свои недостатки. Я знала, что какая-то часть его разума, которую было так трудно определить, поражена безумием. И единственное, что я могла сделать, чтобы защитить Сэма, было не выходить за него замуж. Не то чтобы мысль о таком замужестве не приходила ко мне и я не желала, чтобы он предложил мне жить с ним — напротив, мне очень хотелось этого. Замужество могло бы облегчить мою жизнь, я смогла бы противостоять увлечению алкоголем. Но, вероятно, что-то мешало Сэму решиться, а во мне еще немало оставалось от прежней Кристины, которая ни за что не сделала бы первый шаг.
С той самой ночи, как Дон оказал мне «услугу», вызвав у меня выкидыш, мы не разговаривали ни разу. Мы не раз встречались на улице, но я не знаю, смотрел ли он на меня, потому что сразу опускала глаза. А вот с Констанцией он никогда не прекращал болтать. Очень скоро я поняла, что чем больше шпыняю дочь и запрещаю ей ходить к соседям, тем чаще она ходит туда. Сначала я убеждала ее спокойно, потом стала говорить на повышенных тонах, кричать. В конце концов отец взорвался:
— Ничего ты так не добьешься, она будет делать это назло тебе!
В конце концов я поняла, что он прав, и заставила себя меньше говорить на эту тему. Но по мере того как Констанция взрослела, она начала осознавать мое отношение к Дону и стала прятать те вещи, которые он ей дарил. Как-то раз я, стараясь говорить спокойно и небрежно, спросила:
— Почему ты не показываешь мне, что тебе дарит дядя Дон?
С этого дня дочь стала показывать мне его подарки. Ей было тогда восемь лет; каждый год Дон покупал ей то, что соответствовало ее возрасту. Своими подарками он покупал ее симпатию, даже любовь, выражавшуюся в том, что она начала защищать его. Одна мысль об этом вызывала во мне чувство тошноты.
— Почему ты не разговариваешь с дядей Доном, мамочка? Другие тоже ругаются, но не молчат после этого много-много лет.
— Ты любишь дядю Сэма? — тихо спросила я.
— Конечно. Конечно, я люблю дядю Сэма.
— Больше, чем дядю Дона?
Констанция состроила гримасу.
— Они разные. Я не смогу этого объяснить. Дядя Сэм такой спокойный, а дядя Дон — веселый. Я люблю их обоих, но каждого по-своему.
Время от времени Констанцию беспокоил вопрос: кто ее отец. Первый раз она поинтересовалась этим, когда ей было лет десять. Как-то она пришла из школы, бросила на стол ранец и, не поцеловав меня как обычно, напрямую спросила:
— Почему вы не женаты, мамочка?
Вопрос был настолько неожиданным, что я не нашла что ответить и только стояла открыв рот.
— Дядя Сэм мой отец?
Вот теперь я заговорила, закричала изо всей силы:
— Нет, нет же! Твой отец погиб на войне. Он был летчиком.
— Как его звали?
— Джонсон, — вырвалось у меня. Эту фамилию я только что прочитала в рекламе муки, напечатанной на обложке какого-то журнала, лежавшего на столе. — Почему ты задаешь мне все эти вопросы?
— Потому что хочу знать. Как он выглядел?
— Ты очень похожа на него, — мой голос прозвучал тихо и устало.
Мои ответы вроде бы удовлетворили ее, и она вернулась к этой теме лишь два года назад. Стоял летний вечер. Я допоздна просидела в одном из баров «Короны». Заведение было полно обычных субботних завсегдатаев, и мы смеялись и шутили до закрытия. Молли не было, она больше не ходила туда. Но в тот субботний вечер я чувствовала себя особенно счастливой и баззаботной. И дело было не только в действии спиртного. Когда-то алкоголь помогал мне позабыть все мои тревоги, переносил в иной мир, где не существовало ни забот, ни проблем, а будущее рисовалось в розовом свете. Иногда по совершенно необъяснимой причине спиртное заставляло спорить, скандалить, причем в такие периоды мне всегда хотелось грязно ругаться. Я и мысли облекала в эти слова — куда было до них словарю Молли! Первый раз я поругалась с одной из женщин — завсегдатаев заведения, но она вела себя достойно. И именно поэтому мне нестерпимо захотелось врезать ей по губам. Это агрессивное чувство даже усилилось, когда я в темноте нетвердой походкой поднималась по склону холма. Отец встретил меня тем самым взглядом, который приберегал для подобных оказий по субботам.
— Какого черта ты на меня так смотришь? — набросилась я на него. — Да, я напилась. И что такого? Это единственный способ сбежать из чертовой клетки. Да, это тюрьма, и ты в ней тюремщик. Я бы сбежала из этой дыры много лет назад, если бы не ты. Я могла бы работать ради дочери, обзавестись своим домом, а вы держали меня здесь — ты, и Сэм, и эта сволочь по соседству.
И тут отец ударил меня — первый и последний раз в жизни. На следующее утро я встала, согнувшись под тяжестью стыда, и твердо решила взять себя в руки, но в субботу вновь очутилась в баре.
Когда подобное агрессивное чувство, вызванное выпивкой, овладело мною вторично, оно было целиком направлено на Дона Даулинга. Я смутно помню, что стояла в кухне с хлебным ножом в руке, уверяя себя, что если сейчас ворвусь в соседнюю кухню, то захвачу его врасплох — он и руки не сможет поднять. Не знаю, что удержало меня от моего намерения.
В один из субботних вечеров Констанция вновь заставила меня вернуться в прошлое, но в тот раз настроение у меня было прекрасным, и я была в ладах со всем миром. В сумерки я шла через мост, мурлыкая песенку, которую услышала в тот день в баре: «Вот и настал час расставанья…» И тут я увидела Констанцию, которая разговаривала с двумя девушками. При виде меня она демонстративно отвернулась. Но я все равно решила подойти.
— Ч… что… ты делаешь… здесь… втакоепозднеевремя? — начала я, пытаясь расставить паузы между словами. — А? Давай-ка живо домой.
Констанция даже не посмотрела в мою сторону, зато две другие девушки изумленно уставились на меня. Я уже собиралась было добавить: «И вам тоже пора спать», как она метнулась прочь. Я сурово кивнула девчонкам и двинулась дальше, пытаясь идти как можно ровней, поскольку знала, что они смотрят мне вслед.
Но когда я вошла на кухню, Констанция уже поджидала меня. Ее бледная кожа казалась еще белей, карие глаза потемнели и пристально смотрели на меня:
— Ты!.. Ты!.. Позоришь меня. Как ты вела себя на мосту? А Джин и Олив, они из моего класса… о… — Это «о» получилось у нее как-то устало, потом она добавила — Я ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Ты слышишь?
Где-то в глубине моего мозга быстро собирались нужные слова, но выговорить их я не могла. Словно им надо было перепрыгнуть через некую пропасть, а они были не в состоянии сделать этого.
— Я услышала о тебе еще кое-что, — продолжала дочь. — У тебя был и другой ребенок, верно?
Ощущение радости, вызванное моим добрым другом виски, покинуло меня. И хотя я была пьяна, меня вновь наполнила боль, которую я испытывала обычно в трезвом состоянии. Только сейчас она была еще больше.
— Ты всех позоришь, ты порочная особа. Тетя Филлис права, от тебя всегда были лишь одни неприятности. Ты перессорила дядю Сэма и дядю Дона, разрушила ее семью, а сейчас… сейчас… как я посмотрю им в глаза в понедельник? Я ненавижу тебя! Слышишь? — последние слова она произнесла слишком тихо, чтобы я сочла их просто девичьим гневом. Это было взвешенное, обдуманное заявление.
Я уже обрела дар речи и готова была защищаться, но вместо этого, не сказав ни слова, обошла ее и направилась в подсобку. Констанция поднялась к себе, с грохотом захлопнув дверь комнаты. Пять минут спустя из гостиной пришел отец. Я сидела, уставившись в огонь.
— А чего же ты ожидала? — просто спросил он.
Я не ответила, даже не повернулась к нему, и он ушел обратно в комнату, прикрыв за собой дверь. Но закрыл он ее тихо.
Ночь была бессонной; утром я слышала, как Констанция встала и ушла на раннюю службу. Когда она вернулась, я уже, как обычно приготовила завтрак и молча поставила перед ней тарелку с яичницей и беконом. Отвернувшись к плите, я услышала ее шепот:
