Тысяча слов (ЛП) - Браун Дженнифер (книги TXT) 📗
А через два ряда от миссис Моузли, в последнем ряду, сидел Мак, подперев коленями спинку кресла перед собой. Один наушник свисал с его рубашки. Он казался заинтересованным и удивленным.
Я его не знала. Нет. Но я знала о нем достаточно. Я знала, что он в своей жизни потерял гораздо больше, чем я когда-либо. Я знала, что он не ноет по этому поводу. Он не прогибался, не бесился и не осуждал. Он продолжал жить, занимался своими делами, держался.
А еще я знала, что он получил сообщение, но не посмотрел, и это всё, что мне нужно было знать о нем. Он не смотрел.
Я пробралась в последний ряд и села рядом с ним. Он поприветствовал меня, отсыпав «Тик-Так» мне в ладонь.
Собрание по-тихоньку началось. Секретарь прочитала протоколы; приступили к некоторым проблемам бюджета, рассказала какие изменения в учебниках хотели сделать в следующем году. Люди нервно ерзали на своих местах, скрещивая и распрямляя ноги, ожидая, пока комитет доберется до причины, ради которой они все здесь – пикантные подробности.
Наконец, председатель совета огласил новое дело.
– Как вам известно, – начал он, глядя на лист бумаги перед ним, – Есть вопрос… ээмм… об отставке управляющего Мейнарда… эээмм… за неправильное решение проблемы с смс-перепиской…ээммм…. в Честертонской средней школе. Даем возможность комментировать.
Неправильное решение проблемы? Что он имел в виду под неправильным решением? Папа конфисковал телефоны, он связался с полицией, и он, мой собственный папа, согласился на то, чтобы меня отстранили от занятий. Как еще он мог поступить? Попахивает подставой. Председатель хотел, чтобы папа ушел, и они все здесь ради этого.
К микрофону подошла женщина и поправила свитер. Она наклонилась вперед, словно думала, что ее рот должен быть прямо на микрофоне, чтобы ее услышали. В результате все ее «П», «T» и «С» разразились громом в наших ушах.
– Моя дочь учится в средней школе Честертона, – начала она, – И хотя она не получила сообщение, фотографию ей показал один из мальчиков в ее классе...
Слушая ее болтовню о том, как расстроилась ее дочь из-за фотографии, мои руки сжались в кулаки, а плечи начали болеть от напряжения. После того, как она закончила говорить, поднялась другая женщина, а затем мужчина после нее. Все, так или иначе, изображали из себя жертв и все обвиняли папу.
Когда четвертый человек встал и направился к микрофону, Мак стукнул меня в плечо.
– Валим отсюда, – прошептал он.
Я покачала головой.
– Мне нужно быть здесь.
– Между прочим, у меня кое-что есть, – сказал он, наклонился в сторону и поднял с пола свернутую кучу бумаг.
Он развернул один лист. Это был маленький плакат. Сделанный из фотографии, которую я использовала для своей брошюры, с надписью на подушке: «Фотография стоит тысячи слов». Только он изменил надпись, добавив: «Но они не рассказывают всю историю».
Я моргнула, и перечитала несколько раз, мои губы вытянулись в улыбке. Это было идеально.
Из кармана джинсовой куртки он достал два рулона скотча, и протянул один мне. Я взяла его.
Поднявшись и, не обращая внимания на людей, которые разворачивались на своих местах, с любопытством поглядывая на нас, мы начали медленно продвигаться в толпе, приклеивая плакаты на стены.
– Молодой человек, – сказал председатель, заметив, что присутствующие начали суетиться. – Молодой человек, вы не можете нарушать работу собрания...
Его мы тоже проигнорировали, повесив еще один плакат, прилепив куском скотча. Когда вокруг нас зашептались, мы умотали из зала заседаний, смеясь. Мои руки дрожали, но я чувствовала себя прекрасно.
– Спасибо за это, – сказала я, и мы приклеили еще два листа на каждую дверь переговорной комнаты, потом вышли на улицу и воткнули сложенные копии под все «дворники», которые увидели на стоянке. Затем сели на скамейку и ждали, пока собрание не закроется. Мы разделили наушники Мака, его шляпа была небрежно надвинута на макушку.
Наконец люди начали выходить из здания, некоторые из них смотрели на нас, некоторые выглядели удивленными. Мама и папа покинули здание последними, держась за руки. Правление проголосовало и решило – не единогласно – не принимать пока дальнейших мер. Папе так и не довелось произнести свою прощальную речь. Он не уйдет в отставку. По крайней мере, не сегодня. Не из-за этого.
ДЕНЬ 30
ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ
Я купила обед. Впервые с того дня, как выбросила свой пудинг в урну, я купила и съела обед за своим старым столом с поднятой головой. Сэндвич с индейкой, картошка фри, брауни, шоколадное молоко. Будто в начальной школе.
В этот же день раньше какие-то девушки обозвали меня шлюхой, проходя мимо моего шкафчика, и я не знала, или дело было в заседании школьного совета накануне, или в плакатах, или во фруктовом мороженом, которое позже сделал папа, чтобы отпраздновать, но внезапно меня это всё достало. Надоело быть жертвой.
– Эй, – позвала я их. Они обернулись, нагло ухмыляясь и закатывая глаза, будто смотреть на меня было мучительно. – Вы можете называть меня, как хотите. Меня это больше не беспокоит. Но если вам становится легче, обзывая меня шлюхой, вам стоит с этим разобраться, потому что у вас проблема.
Они не ответили. Просто кивнули мне, и ушли, перешептываясь. Но мне было пофиг. В любом случае, я ликовала, и решила, что устала ходить голодной, потому что слишком боялась обедать.
Я взяла поднос, рассчиталась на кассе за обед, затем встала у входа в столовую, осматриваясь.
Сначала мой мозг воспринял окружающее пространство, как это виделось мне неделями: пугающее, холодное, одинокое. Но я напомнила себе: если вчера я смогла расклеить плакаты на заседании правления, я могу сделать что угодно. Если я смогла дать отпор тем девушкам в коридоре, я могу сесть за обеденный стол. Я могла бы вернуть свою жизнь. Так я и сделаю.
