Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Лада плакала! Забыв об отдыхе (вздремнуть ей удалось пару часов), Олянка вскочила, сбросила рабочую рубашку и переоделась в чистую, натянула кафтан и свои меховые сапоги. Шаг в проход — и она очутилась на полянке перед домиком, в окошках которого её ждал свет. Совсем как тогда, когда она чувствовала себя лишней... Сейчас её здесь ждали с беспокойством и слезами, и она тихонько проскользнула внутрь.
Топилась печь, Лада пекла блины и начиняла их солёной красной рыбой, из которой уже были тщательно выбраны кости. Её заплаканные глаза покраснели, носик шмыгал, но она деловито сновала от печки к столу и обратно. Пока поджаривался блин, она заворачивала начинку в предыдущий, клала его к прочим на блюдо и бросалась переворачивать жарящийся. От негромкого стука прикрываемой двери она вздрогнула и повернула лицо к Олянке.
— Ладушка, — протягивая к ней руки, улыбнулась та.
Лада молча влетела в её объятия, забыв о блине на сковородке. Их закружила череда поцелуев, жадных и крепких, Олянку пьяно шатнуло от любимого запаха, окутавшего её густой завесой сладких чар. И не только запах крепким хмелем ударял ей в голову, но и вот это осязаемое, живое, тёплое ощущение любимой женщины у себя в руках. После холодных объятий моря это было живительно и сладостно — чувствовать её всю, её мягкую прильнувшую грудь, изгиб её спины, все её округлости, её медовое дыхание. Олянку точно ударило чем-то, дёрнуло мощно, мышцы каменно сократились, руки сомкнулись стальным охватом — может быть, слишком сильным для Лады, но Олянка не могла иначе, просто не владела собой. Она огромными глотками пила поцелуй, не могла им насытиться, и Лада, сдавленно пискнув, выдохнула ей в губы всё своё облегчение и радость, всю жаркую взаимность. Будь у неё на пальцах когти, они больно впивались бы в плечи Олянки ястребиной хваткой. Между их обоюдно крепко вжатых, пьющих друг друга уст и волосок бы не прошёл.
— Ладушка, у тебя блин сгорит! — спохватилась Олянка, на миг высвободившись из шелковистого плена ненасытно целующихся губ девушки.
— Ай, да ну его! — воскликнула та и опять со всей страстью впечаталась в рот Олянки новым поцелуем. Запустив пальцы в её волосы и почувствовав, что что-то не так, она оторвалась от её губ, посмотрела и ахнула. — Ты что ж наделала?! Зачем?!
Спасая блин, Олянка сама его перевернула, потом шлёпнула на дощечку рядом с миской, полной солёной сёмги, подцепила кусочек рыбы и завернула. Лада не сводила с неё влажных глаз, прижав пальцы к дрожащим губам. На её лице было написано такое горе, будто Олянка не остриглась, а по меньшей мере совершила у неё на глазах жестокое убийство. Ну да, убийство... Косу зарезала страшным ножом для разделки китового мяса. Огрехи той грубой «стрижки» были уже поправлены, волосы обрамляли голову круглой шапочкой. Подравнивание потребовало их укоротить ещё немного, но уши они прикрывали.
— Ну, ну, Ладушка, неужто твоя любовь зависит от того, сколько волос у меня на голове? — Посмеиваясь, Олянка снова заключила девушку в объятия, крепко прижала к себе. — Неудобно с ними, работать мешали, вот и отрезала.
— Я любила твою косу! — воскликнула Лада с солнечно-яркими росинками слёз и стукнула кулачком по плечу Олянки. — Зачем ты так?!
— Милая, ну что ты, не горюй так по пустякам... — Олянка щекотала дыханием её лицо, ловила губы, которые сердито отворачивались.
Она их всё-таки поймала, и Лада не отвертелась от поцелуя.
— Сладкая моя, радость моя, счастье моё, — быстро шептала Олянка, чмокая всё её милое личико кругом. — Прости, что не пришла на первый зов, забот много было, не смогла вырваться. Я всё лето работать буду, моя ягодка.
— Какая ещё работа, тебе беречься с дитятком надо! — возмущённо сверкнула глазами Лада, и её ладошка скользнула Олянке под кафтан.
Олянка замерла на миг, дыша возле её ушка и утопая в щемяще-нежном, вкусном, тёплом запахе. Невелик ещё был животик, но она жадно прижимала к нему волшебную руку Лады, веря в её всемогущее, весеннее, животворящее тепло.
— И что твои раздумья? Что же ты решила? — спросила она с холодком волнения.
— Жить будем и дитятко растить, что ж ещё! — Лада закатила глаза с таким видом, будто бы говоря: «Вот ты глупая, ну неужели могло быть по-другому?!»
Отлегло от сердца, согрелось оно, встрепенулось жаркой благодарностью и безгранично, беззаветно, беспамятно любило кудесницу с подснежниковыми глазами, от чьей ладошки было так тепло под кафтаном.
— М-м-м... — Олянка крепко-крепко вжалась губами в её щёчку, чмокнула. — Пташка моя маленькая, росинка моя, звёздочка моя...
Не хотелось ни на миг выпускать её из рук, но Ладе непременно нужно было допечь блины. Для неё, для Олянки ведь старалась, ждала её, угощение готовила... В первый раз ждала — не дождалась, беспокоилась и плакала, переживала, не случилось ли беды.
— Всё хорошо, Ладушка, я жива и здорова, — успокоительно коснулась Олянка её ушка губами. — Просто отлучиться не могла.
— Что у тебя за работа такая, что отложить нельзя? — нахмурилась Лада.
— Потом расскажу, горлинка, — уклончиво ответила Олянка. — Это только на лето.
Ненасытный зверь не знал, чего больше хотел — блинов или Ладу. По Ладе он истосковался до протяжного воя, но сейчас была ночь, и когти не прятались. Утолить своё желание, подвергая Ладу опасности, он не мог, поэтому набросился на блины с удвоенной страстью. Лада, присев рядом, немного испуганно смотрела на это жадное насыщение.
— Бедненькая... Ты там голодная? Давай, я тебе съестное стану носить?
— Уррр, — проурчала та, впиваясь в очередной блин. — Не нужно, голубка, мне хватает.
Какое там «хватает»... Живот Олянки часто подводило от голода, но она гордо терпела. Всё, что она успевала в себя закидывать, горело, как в какой-то сумасшедшей раскалённой топке. Сожрав топливо вмиг, пламя требовало ещё и впустую обжигало нутро.
— Олянушка, но ты же просто зверски голодная, я ведь вижу! — воскликнула Лада.
— Ничего, ничего... Вот сейчас наемся впрок и... — Олянка замолкла, заткнув рот новым блином.
— Тебе не впрок надо наедаться, а каждый день хорошо кушать, — заботливо проговорила Лада, прильнув к её плечу и вороша пальчиками короткие прядки над шеей.
Остановилась Олянка, только когда уже стало трудно вздохнуть. Набитый живот немного выпирал, она отяжелела и осоловела. Завалившись на лежанку, застеленную лоскутным одеялом, она протянула руку:
— Ладушка, побудь со мной... Соскучилась я по тебе...
Лада забралась на лежанку, проворно перелезла через Олянку к стенке, стараясь не придавить сытый живот. Подпирая рукой голову, она любовалась Олянкой с нежной улыбкой и серебристым блеском росы между пушистых ресниц.
— Родненькая моя, хорошая моя, — ворковала она, щекоча её подбородок и щёки.
Олянке оставалось только ловить и целовать эти шаловливые пальчики — на большее сейчас не осталось сил. Да и нельзя: когти. Тугой живот был точно камень. Кровь отлила от головы к желудку, и резко захотелось спать: сказывалась напряжённая тяжёлая работа.
— Ладушка, коли я усну, разбуди меня на рассвете, — попросила она, смежая веки и сквозь них ловя любимый облик.
Когда она проснулась, в окошко уже струились янтарные лучи зари. Подскочив, Олянка принялась натягивать сапоги.
— Что ж ты меня не разбудила, Лада?!
Её любимая красавица сама ворочалась и нежилась в постели, зевая и потягиваясь.
— Ты так сладко спала, что жаль было будить... Тебе нельзя так утомляться!
Изящно потягиваясь спросонок, Лада выгибалась соблазнительным прекрасным телом, очертания которого округло и женственно проступали под сорочкой. Мягкие полушария груди, орешки-соски, живот с тёплой ямочкой пупка, лакомая ложбинка между ног, в которую так хотелось нырнуть языком... Сейчас бы понежиться с ней, полениться, потом долго ласкать, тонуть в поцелуях, в тепле, в сладком медовом разнотравье её запаха. Много-много поцелуев, длинных, неспешных, в полную глубину, досыта, допьяна... Зверя обожгло, хлестнуло дрожью желания, но времени на это не было. Ну не пытка ли?!