О нём (ЛП) - Лорен Кристина (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
У него на лице читается лишь сплошное терпение и доброта. И я уже заранее вижу, каким идеальным миссионером он станет. Себастьян всегда слушает по-настоящему внимательно, но при этом он… несколько отстранен.
Я встречаюсь с ним взглядом.
— Ты когда-нибудь представлял меня в своей жизни? Например, после окончания этого семестра.
На мгновение Себастьян выглядит сбитым с толку. Это все потому, что будущее для него всегда было чем-то абстрактным. Естественно, у него есть планы — книжный тур, миссия, возвращение, окончание университета, знакомство с какой-нибудь милой девушкой и воплощение с ней Божьего замысла, — но по-настоящему обо всем этом он никогда не задумывался. Разве что мимолетно рано утром или где-нибудь в секретном уголке души, но не примеряя всерьез к реальности.
— Я мало что себе представлял, — с опаской говорит Себастьян. — Как пройдет книжный тур, я не знаю, потому что подобного опыта у меня не было. То же самое и с миссией. А еще у меня не было вот этого опыта, — он показывает на нас обоих, а тон кажется недовольным, как будто в эти отношения втянул его я.
— Знаешь, чего я не понимаю? — устало проведя рукой по лицу, спрашиваю я. — Если ты не хотел, чтобы о нас узнали — и о том, что наши отношения означают нечто хоть сколько-нибудь серьезное, — тогда зачем выставил меня на обозрение перед своей семьей и церковной общиной? Надеялся случайно попасться?
В выражении его лица что-то промелькнуло, и отстраненное спокойствие испарилось. Неужели это никогда не приходило ему в голову? Себастьян открывает рот и тут же закрывает.
— Я… — начинает он, но этот разговор больше не предполагает простых ответов или цитирования подходящих цитат из Писания.
— Я помню, ты рассказывал, как молился, а Бог сказал тебе, что в твоих отношениях со мной нет ничего неправильного, — в ответ на это Себастьян разрывает зрительный контакт и оборачивается убедиться, что мы по-прежнему одни. Сдержав растущее разочарование — в конце концов, это он сейчас ко мне подошел, господи боже! — я с нажимом продолжаю: — Но скажи, по окончании молитв подумал ли ты хоть немного о том, как именно я впишусь в твою будущую жизнь? И считаешь ли ты себя геем? И что значит быть геем в твоем случае?
— Я не…
— Да знаю я! — недовольно перебиваю его я. — Понял уже. Ты не гей. Но ты когда-нибудь действительно заглядывал себе в душу во время молитвы, чтобы понять, кто ты, вместо того чтобы снова и снова просить у Бога лишь разрешения взглянуть?
Себастьян ничего не отвечает, и у меня опускаются руки. Мне хочется уйти отсюда. Поскольку я не имею ни малейшего представления, зачем он сейчас пришел, то и исправить сложившуюся ситуацию никак не могу . Себастьян скоро уедет, и мне нужно его отпустить.
Впервые за несколько часов я встаю. Когда кровь приливает к ногам, едва не падаю, но двигаться все равно приятно. Тем более что передо мной стоит важная задача: поговорить с Отем.
Проходя мимо Себастьяна, я останавливаюсь и наклоняюсь к его уху, улавливая его ставший таким знакомым аромат.
— На самом деле, мне плевать, что ты разбил мне сердце, Себастьян, — шепотом говорю я. — Ввязываясь в эти отношения, я знал, что подобное могло произойти, но это меня не остановило. Мне просто искренне не хочется, чтобы ты разбил еще и свое. Ты так много места в своей душе выделяешь для Церкви… Есть ли в ней место для тебя самого?
***
Как только выхожу из машины, я слышу музыку. Окна небольшого двухэтажного дома Отем закрыты, но в рамах отдаются вибрации басов ее любимого дэт-метала. Значит, она перестала грустить и прятаться под одеялом, раз врубила музыку.
Хороший знак.
Обычно я из тех, кто затягивает со стрижкой газона до самого лета, но лужайка у дома Отем требует ухода уже сейчас: пучки растущей вкривь и вкось травы вылезли на дорожку. Не забыть бы в конце этой недели принести газонокосилку… если, конечно, Отем мне разрешит. Еще не известно, будем ли мы разговаривать.
Сделав успокаивающий вдох, я нажимаю на кнопку звонка, понимая при этом, что Одди, скорее всего, из-за грохочущей музыки его не услышит. Никто не открывает. Тогда я достаю телефон и набираю ее номер. И вздрагиваю, когда впервые за все это время мой звонок не отправляется на голосовую почту. Впрочем, Отем не отвечает, и меня все равно перекидывает туда. Я оставляю очередное сообщение: «Отем, это я. Пожалуйста, перезвони».
Убрав телефон в карман, я звоню в дверь еще раз, после чего сажусь на верхнюю ступеньку, готовый к длительному ожиданию. Я знаю, она дома; мне просто нужно подождать.
Мимо проезжают двенадцать машин, выгуливают одну за другой двух собак, проходит почтальон, и музыка наконец резко выключается. От наступившей тишины звенит в ушах.
Оборачиваюсь и вижу выглядывающую Отем. У нее красные глаза. Я вскакиваю так резко, что чуть не падаю с крыльца, от чего уголок ее губ еле заметно приподнимается.
Мою грудь распирает от зародившейся надежды.
— Я видела, как ты подъехал, — говорит Отем, и, прищурившись от яркого дневного света, выходит на крыльцо. Получается, она знает, что я здесь уже целый час. — И подумала, что лучше открою, иначе соседи увидят сидящего на ступеньках незнакомца и вызовут копов.
— Я тебе звонил.
— И это видела, — со вздохом говорит она, оглядывает двор, а потом, опять прищурившись, смотрит на меня. — Может, зайдешь?
Я с готовностью киваю. Распахнув дверь пошире, Отем делает шаг в темную прихожую и зовет меня взмахом бледной руки.
Гостиная похожа на крепость из одеял, которую строят себе маленькие дети: шторы закрыты, телевизор включен без звука, на диване грудой свалены подушки и пледы, а рядом лежит пакет чипсов, словно разодранный группкой оголодавших хорьков. На журнальном столике лежит телефон, экран которого светится от пришедших сообщений и уведомлений о звонках. Готов поспорить, что все они от меня.
В доме Одди я бывал тысячу раз — ужинал, делал уроки, смотрел бесчисленное количество фильмов, сидя на этом самом диване, но еще никогда мне не приходилось находиться здесь и чувствовать, что между нами с Отем выросла целая гора неловкости и недосказанности. И я не знаю, как эту гору одолеть.
Молча стою и наблюдаю, как Отем подходит к дивану, спихивает пледы на пол, садится и машет мне подойти. Вот только поговорить нам тут вряд ли удастся. В гостиной мы обычно смотрим кино, на кухне едим, но все наши разговоры — с тех пор как мы стали лучшими друзьями — проходят в ее комнате.
Впрочем, я не уверен, готов ли кто-нибудь из нас войти туда снова.
Внутри у меня все скручено в один большой узел. Зачем надо было сидеть в школе все утро и пытаться себя успокоить, если я все равно не могу придумать, что сейчас сказать?
Я смотрю на Отем и пытаюсь сосредоточиться. Когда пришел сюда вчера, на ней была черная с розовым пижама. Это воспоминание влечет за собой вопрос: она потом оделась? Или сразу же пошла в душ?
Попыталась ли смыть со своего тела произошедшее точно так же, как и я?
Сейчас на Отем спортивные штаны и толстовка университета Юты, которую мы получили на игре прошлым летом. Универ играл против УБЯ, и мы так сильно хотели, чтобы последний был повержен, что даже загадывали желание и кидали монетки в фонтаны. Кажется, это было сто лет назад. Я еще раз оглядываю Отем: ее мокрые на вид волосы собраны в косу на боку. Почему я чувствую облегчение от того, что она приняла душ? Внезапно мои мысли принимают иной оборот, и я вспоминаю, как волосы Себастьяна щекотали мне лицо, когда он осыпал поцелуями щеки и спускался к груди, но при этом совершенно не могу вспомнить, собраны были волосы Отем вчера или распущены, и вообще — ощущал ли я их прикосновение.
Появившееся снова чувство вины побуждает меня заговорить:
— Когда я пришел к тебе вчера, у меня не было намерения… — смахнув слезу, я начинаю заново: — Я не планировал… произошедшее. Мне было плохо, я ни черта не соображал, но вовсе не хотел воспользоваться тобой, и…
