Как заарканить миллионера - Биварли (Беверли) Элизабет (е книги .TXT) 📗
— Почему ты раньше времени ушла с работы? — поинтересовался он, старательно делая вид, что спрашивает просто из любопытства.
Ответила она не сразу — сначала тяжело, покорно вздохнула (такие вздохи Лукасу были уже хорошо знакомы) и села в кресло-качалку у окна, футах в десяти от своего собеседника.
— Я ушла с работы, — тихо заговорила она наконец, — потому что плохо спала всю неделю, и теперь это сказалось.
Халат ее распахнулся, обнажив колени. Лукас очень старался не глядеть на ее ноги.
— Плохо спала, говоришь? Странно: меня тоже всю неделю мучает бессонница. — И невинно он взглянул ей прямо в глаза:
— Ума не приложу, с чего бы это?
— Обычно бессонница меня не беспокоит, — ровным голосом сообщила она.
Лукас хмыкнул:
— Меня тоже. Обычно я сплю как убитый.
— Я не это хотела сказать, — пояснила она. — Я всегда сплю мало, но обычно это мне не мешает. Только на этой неделе почему-то…
— Почему ты мало спишь? — прервал он ее.
— Просто не люблю спать, — ответила она, не глядя ему в глаза.
— Почему?
— Это потеря времени.
— Угу…
— Ты не уйдешь, пока я не объясню, почему так вела себя в тот вечер? — напрямую спросила Эди.
Не видя причин ходить вокруг да около, Лукас честно ответил:
— Да.
«И когда объяснишь, не уйду», — добавил он про себя, рассудив, что Эди знать об этом пока необязательно.
Она кивнула:
— Хорошо. Это не такой уж большой секрет. Даже Линди знает о моем прошлом. Когда она брала меня на работу, я рассказала, что имею приводы в полицию. Она должна была об этом знать.
— Приводы в полицию? — с нескрываемым изумлением воскликнул Лукас. — За что? Перешла улицу на красный свет? Припарковалась в неположенном месте? Выгуливала собаку без поводка?
Эди покачала головой; лицо ее было бесстрастно, словно у античной статуи.
— Проституция Воровство. Употребление наркотиков.
У Лукаса буквально отвисла челюсть. Он понимал, что вид у него дурацкий, но нимало об этом не беспокоился. Если уж Сладенькая Эди оказалась матерой преступницей, Лукасу Конвею сам бог велел выглядеть дураком!
— У нас с тобой как-то был разговор о несчастном детстве, — воспользовавшись его замешательством, продолжала Эди. — Помнишь?
Он кивнул. И каким-то чудом ухитрился закрыть рот.
— Что же было у тебя? — спросила она. И, прежде чем он успел возразить, добавила:
— Я собираюсь излить перед тобой душу, и самое меньшее, что ты можешь для меня сделать, — отплатить тем же.
Пожалуй, она права. Сквозь зубы, стремясь поскорее с этим разделаться, Лукас начал рассказ:
— У моего отца была маленькая ферма в Висконсине. Дохода она не приносила. Вообще. Сколько я себя помню, мы жили на грани разорения. Отец работал на износ, дневал и ночевал в поле, но не мог выбиться из нищеты. Мать пила без просыпу и твердила, что мы с сестрой разрушили ее жизнь. Пьяная, она была… не самой ласковой из матерей. Отец нас защитить не мог — он почти не бывал дома. Мне было одиннадцать, и я уже учился давать сдачи, когда мать объявила, что встретила мужчину, который сумеет о ней позаботиться, и укатила с ним неизвестно куда. Три года спустя она умерла в Денвере, в больнице — одна. Все хозяйство легло на меня и сестру. А несколько лет спустя отец умер от сердечного приступа прямо за плугом. Все, что у нас оставалось, отобрали власти в счет неуплаты налогов. А нам с сестрой сказали: «Живите как знаете». Мы и жили, как умели, — голодали, брались за любую работу, чтобы прокормиться… — Он осекся и замолчал. — Ну а потом я выбился в люди. Вот и вся история Лукаса Конвея. На «мелодраму года» не тянет — не хватает какой-нибудь неизлечимой болезни, но для слезливого ток-шоу сойдет. Теперь твоя очередь.
Эди долго молчала, прежде чем заговорить.
— Как ни странно, у нас с тобой есть нечто общее. Мой отец — приемный отец — был наркоманом. Как и твоя мать, он ушел из семьи. Мать тоже была не подарок, но, в отличие от твоей, не пила. И колотила меня не со злобы, а просто ради развлечения. Когда мне было шестнадцать, она на своем «Мерседесе» врезалась в бетонное ограждение. Конец семейного счастья. После похорон я узнала, что у меня нет ни гроша и идти мне некуда. Отец за несколько месяцев до этого умер от передозировки. Меня взяли к себе дядя и тетя. Скоро я убедилась, что они ничем не отличаются от мамы с папой, и сбежала из дому. Это долгая история: я не буду тебя мучить и расскажу только самое главное. Я росла дикой и озлобленной. С тринадцати лет пила, а оказавшись на улице, скоро подсела на кокаин. Попросила помощи у дружков отца, а они «уговорили» меня продолжить семейную традицию… — горько усмехнулась она. — Я опускалась все ниже и ниже и наконец превратилась в классическую маленькую бродяжку. — Лицо ее передернулось судорогой. — Я стараюсь не вспоминать, кем я была и что делала, а когда вспоминаю, начинаю ненавидеть себя.
Чувствуя, как внутри у него сжимается тугой тяжелый комок, Лукас проговорил с усилием:
— Эди, если не хочешь рассказывать — не надо…
— Я хочу, чтобы ты знал, — ответила она, поворачивая голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Мне важно, чтобы ты все знал.
Снова отвернувшись, она продолжала:
— Я… зарабатывала на жизнь проституцией. Иногда подворовывала. Жила одним днем; все мысли были об одном — где раздобыть денег на наркотики? И знаешь, что самое страшное? Что я об этом не забуду. Никогда. Весь этот мрак, вся грязь и ужас навсегда останутся со мной.
— Эди… — начал он.
Но она продолжала, словно не слыша его:
— Тот, кто этого не испытал, не поймет. У наркомана нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни совести. Только жажда и страх. Он как животное: только животными управляет инстинкт, а наркоманом — его пристрастие. Но я больше не такая! — воскликнула она вдруг, словно опасаясь, что Лукас до сих пор этого не понял. — Я с этим покончила много лет назад!
Лукас открыл рот — и снова закрыл, не зная, что сказать.
— За пару недель до моего восемнадцатилетия, — продолжала она тихо, не глядя на него, — один мужчина… клиент… жестоко меня избил. Я попала в больницу. Там познакомилась с одной женщиной, социальной работницей, по имени Элис Донахью. Не знаю, как и почему, но чем-то я ей понравилась. И она начала бороться за меня. Поначалу было очень трудно — и мне, и ей. Но Элис не отступала, не опускала рук. Она верила, что за меня стоит сражаться, и я, Глядя на нее, доверила, что я чего-то стою.
— Где она теперь? — хрипло спросил Лукас. Привычный мир его опрокинулся, и он пытался хоть за что-то зацепиться.
— Она умерла, — ответила Эди, — Несколько лет назад. Неоперабельный рак груди. Врачи слишком поздно поставили диагноз. Как несправедливо, — почти прошептала она, — она спасла мне жизнь, а ее никто не спас. — Тяжело сглотнув, она продолжала:
— Перед смертью она взяла с меня обещание…
Голос ее дрогнул и затих.
— Какое же? — подбодрил ее Лукас.
— Что я… что я проживу свою жизнь достойно. Ради нее. Так я и делаю. Стараюсь жить достойно — ради Элис и ради себя.
Лукас покачал головой, не зная, что ответить. Всю жизнь он работал со словами, но теперь как никогда ясно понимал, что слова не всемогущи. Самая патетическая речь, самая остроумная шутка не смогут рассеять мрак прошлого Эди, снять с ее плеч тяжелую ношу. Даже собственную горечь он не в силах разогнать словами, а ведь его беды не идут ни в какое сравнение с бедами Эди. Она — милая, добрая, чистая — вышла из такого ада, какого он и вообразить не мог. Она тонула в бездонной пропасти — и вознеслась к сияющим высотам. Она видела вокруг столько горя и зла, но сумела окружить себя покровом добра и света…
Что за необыкновенная девушка эта Эди Малхолланд!
А он-то, глупец, воображал, что за ее оптимизмом стоит наивность и незнание жизни. В ней видел глупенькую девчонку, в себе самом — этакого умудренного жизнью мэтра, который огонь и воду прошел и знает что почем… Как можно было быть таким слепцом?!
