Жестокий роман (СИ) - Ангелос Валерия (книги онлайн полные версии .txt) 📗
Лил дождь. Градом. Бил по щекам.
А я разгребал грунт.
Глубже и глубже.
Рычал. Выл.
Я чуял.
Знал.
Но все равно отказывался поверить.
Это был деревянный ящик.
Гроб.
Я выдернул его из-под земли. Содрал крышку. И первое, что заметил — следы, царапины, четкие полосы от ногтей на внутренней поверхности.
— Страшно, — прошептал в голове родной голос. — Дышать совсем трудно.
А потом я увидел ее.
Там.
На дне.
— Когти, — сказала Амина. — Огромное множество острых когтей. Как будто сотни птиц раздирают на части. Тысячи.
Вокруг темно.
Душно.
И она одна.
Без меня.
Она… истекла кровью. Погибла. Умерла.
От дикого рыка сотрясалась земля. И я сотрясался. Дрожал. Жуткий вопль пробирал до мяса и до костей. Но почему-то я мог отчетливо различить там самое дорогое на свете имя.
Амина. Амина.
А потом победил мрак.
Глава 34
— Какого хрена?!
Я вырубил видео и схватил брата за ухо, намереваясь вытолкать за дверь поскорее. Малец опять влез куда нельзя. Дорвался до записи, которую ему рано смотреть.
— Марат, — пробормотал пацан. — Там… там сестра? Она уехала от нас, чтобы играть в кино? В фильмах ужасов?
— Потом поговорим, — отрезал я.
— Марат…
— Пусть смотрит, — произнес отец, входя в комнату. — Включи.
Я никогда не ставил под сомнение его приказы. Выполнял каждый. Не спрашивал, не уточнял. Просто делал. Он глава нашей семьи. Ему и решать, что правильно.
Но в тот момент я застыл. Это видео. Показать Рустаму?
— Включай, — повторил отец.
Мальчишке только исполнилось девять лет. В его возрасте я многое успел повидать. Боль. Смерть. Кровь. Насилие во всех проявлениях. Однако та самая запись… даже у меня от нее кишки выкручивало. Нельзя такое ребенку показывать.
— Он уже не ребенок, — угадал мои мысли отец. — Он должен понимать, за какие грехи последует возмездие.
Я нажал на кнопку воспроизведения. Отложил пульт и отошел в сторону. Подчинился, ведь это единственный путь. Слово старшего не обсуждается. Как сказал, так и будет.
— Рустам, твоя сестра никуда не уезжала, — заявил отец. — Это видео не фильм ужасов, а реальная жизнь. Амину похитили и убили.
— По правде? — пацан вздрогнул. — По-настоящему?
— Да. Она мертва.
— Но почему? — его глаза заблестели. — Кто?
— Смотри.
Кадры кошмара. Яркие. Четкие. Сочные. Голос моей сестры. Крики. Мольбы. Стоны боли. Хрипы. Звук врезался в память. Кромсал разум на части.
Ублюдок заботился о качестве видеосъемки. Стремился к своему больному идеалу, не скупился на аппаратуру, использовал только лучшую технику.
Хорошо, что его не оказалось в доме. Тогда. Иначе бы все закончилось быстро. Слишком быстро. В секунду.
Я бы его убил. Прямо там. Без разбора. На месте пришиб. Раздавил бы его башку голыми руками. И ничто, никакая сила на свете меня бы не удержала. Даже приказ отца. Я бы загрыз этого урода. Зубами бы ему жилы выдрал. Перекусил. Разодрал.
Ха. Легкая смерть. Почти пощада. Милость. Такого он не заслужил.
— Скажи, Рустам, чем должен заплатить виновный? — спросил отец, когда видео подошло к завершению и экран телевизора почернел. — Чем должны платить те люди, которые даже не пробовали его остановить?
Мой брат давно не дрожал и не плакал. Молчал. Сидел смирно. Прямо. Точно как столб. Каменный. Был белее полотна.
— Скажи, чем взять такой долг? — продолжал отец. — Скажи, сын.
— Кровью, — еле шевельнул губами мальчишка.
Я никогда столько крови не видел.
Горячей. Кипучей. Родной.
Алой. Ослепляющей.
Я обнял Амину. Сгреб в кольцо рук. Осторожно и бережно. Целовал ее скрюченные пальцы. Я чувствовал дыхание. Биение сердца. Думал, что чувствую. Хотел отогреть. Изгнать холод.
Реальность сгорала. Таяла. Плавилась на глазах.
Моя сестра была мертва. Дольше суток. А я не замечал. Не осознавал. Отказывался принимать истину до последнего.
Я верил, что еще успею. Сумею спасти. Помочь.
Держал бездыханное тело. Качал как собственное дитя. Как ребенка. Как в детстве, когда она плакала. То ли разбудить надеялся, то ли убаюкать пытался.
Унять боль. Забрать на себя. Весь ужас. Все страдание. Отобрать. Выбрать до капли. В свою грудь вогнать.
Вот чего я желал.
Выл. Ревел. Землю жрал.
Я бы свою жизнь за нее отдал. Не раздумывая. Обменял.
Да только кому эта черная жизнь нужна. Дьявол же чистое жаждет. Невинное. Непорочное. Гнилое мясо ему не подходит.
Парни уже подъехали, но в стороне держались. Никто из моих людей приблизиться не рисковал. Не окликал. Не отвлекал. Каждый понимал: раненного зверя трогать нельзя. Зашибу любого. Не замечу. Забью.
Я же бешеный был. Едва соображал что к чему. Границы потерял. Ничего толком не различал. Ясность потом пришла.
Ясность и ярость. Дикая. Шальная. Неутолимая. Такая, что аж кости мои ломала и жилы до предела натягивала.
Антон Стрелецкий. Тридцать два года. Безработный.
Черное пятно на репутации благополучной семьи. Вылетел из трех университетов, прогулял свою часть наследства, раскручивал на деньги брата и многочисленных любовниц. Патологический лжец. Убийца. Психопат.
Он пользовался успехом у женщин. Умел войти в доверие. Расположить. Очаровать. Глядя на его смазливую рожу, было трудно догадаться о том, что в свободное время ублюдок пытал девушек до смерти, а потом закапывал их на заднем дворе.
Тридцать семь могил. Тридцать семь видеокассет.
Амина стала тридцать восьмой.
Он наглел. Подошел поговорить со мной. Знал чей я брат. Кайфовал от этой беседы, упивался моим отчаянием и бессилием. Щекотал себе нервы.
Если бы я сразу схватил его, подчинился рефлексу, не дожидаясь доказательств, если бы прямо тогда сдавил горло, вжал бы урода в стену, выбил признание…
Амину бы это не спасло. Она уже была в гробу. В земле. Провела там всю ночь. Смерть наступила от удушья.
Моя сестра хотела жить. Боролась. Сражалась до последнего. Царапала крышку. Рвалась на волю.
Гад не дал ей ни шанса.
Я просмотрел запись первым. В одиночестве. Я не хотел делиться этим. Ни с кем. Я должен был увидеть сам. Понять, что ей пришлось вытерпеть. Как. Она ведь тоже оказалась одна. Тогда.
Я заперся в кабинете. Включил видео.
Я никогда прежде такого не видел. Ни на войне. Ни в бандитских разборках. Чтоб так медленно и методично истязали. Не ради мести. Не в устрашение. Не ради получения информации. Для удовольствия. Искреннего. Извращенного. Больного.
Еще и с такими разговорами.
Ох, он обожал говорить. Наслаждался звуком собственного голоса. Его грязный рот служил отдельным пыточным инструментом.
— Моя темная принцесса, — шептал ей на ухо.
Камера снимала крупный план.
— Венец моего творения, — широко улыбался.
И брал скальпель.
— Лучший среди моих экспонатов, — продолжал издеваться. — Твой брат высоко бы оценил подобный труд. Залюбовался. Даже вмешиваться бы не стал.
И совершал очередной надрез.
Он делал ей уколы. Постоянно. Накачивал препаратами. Наркотиками. Всякой дрянью, которая позволяла сочетать эйфорию и боль, замуровать на границе шока, удерживать человека в сознании.
У него хватало возможностей потренироваться. Провести опыты. Понять принцип действия разных веществ.
— Антон даже муху не обидит, — уверяла Стрелецкая. — Он медицинский бросил, потому что не выносил вида крови.
Глупая баба. Хреново же она знала мужниного брата.
Его возбуждала кровь. Дико. Он не боялся руки замарать. Знал толк в своем ремесле, пускай и не доучился до конца. Чертова мразь.
— Я не представляю, как она выживала так долго, — заключил доктор после осмотра тела моей сестры. — На ней живого места нет. Признаюсь, подобный случай впервые за мою практику.
