Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Господи, да помоги ты, помоги же ты! Её взгляд против воли скользнул к его губам, обветренным, сухим, и в голове вдруг шевельнулась мысль, заставившая её вздрогнуть: каково это, поцеловать Антона Калужного?

— О Господи, — она отпрянула вправо, к кровати, уронив на пол книгу, едва не упав сама. Быстро отвернулась, провела рукой по лицу, желая стереть оттуда всё: и жар, и румянец, и его дыхание, и даже глаза, чтобы больше не видеть, чтобы не помнить всего этого. Нужно. Быстрее. Стремительно развернулась, буравя взглядом высокую фигуру, и зло, бегло заговорила:

— Это противно, и вы противны! Не подходите ко мне!

— Да кому ты нужна, дура? — снова принял самую равнодушную позу из всех существующих. Снова совладал с собой быстрее, чем она.

— Да что вы есть без... без своих... без этих идиотских оскорблений?! Никто! Вы никто! — почти кричала она, чувствуя в голове звенящую, леденящую ярость. Лёд — это хорошо. Только бы не чёрный.

— Это ничего не значит, поняла меня? — прошипел он, обходя её и направляясь к ванной.

— Я вас ненавижу!

— Иди к чёрту, — и дверь ванной захлопнулась, оставив её, оглушённую, стоять, сжимая кулаки, посреди ослепительно белой квартиры.

Ты сошла с ума, Соловьёва. Всё.

На несколько секунд она застыла так же, как он её бросил: поджав руки, из которых выпала книга, к груди и дыша тяжело и быстро. Потом всхлипнула, раз, другой, ощущая нарастающий ком обиды в горле, но тут же прижала руку к лицу.

Потому что нельзя плакать. Нет. Никогда. Никогда в жизни она не станет плакать при нём. Она уже обещала, и, может быть, это будет единственным обещанием, которое она сдержит несмотря ни на что.

И спать на его диване она тоже не станет. Быстро, стараясь успеть до того, как он выйдет из ванной, Таня стащила с дивана голубой плед и пару подушек, постелила всё это на ковёр, вытащила из шкафа синюю большую футболку и лосины, мгновенно — побыстрей бы — переоделась, прошлёпала босыми ногами к выключателю, и квартира погрузилась в блаженную темноту. Спокойную темноту. Будто ничего и не было. Никакого Калужного, никакой Тани.

Только вода в ванной шумела.

Таня натянула носки, завернулась в плед и подошла к окну, отодвинув тюль. Невский был погружён в темноту, несмотря на то, что официально приказов о затемнении не издавалось: всё равно при нынешней оснащённости самолётов это было практически бесполезно. Даже машин совсем не было.

Интересно, сколько он заплатил за эту квартиру в самом центре, да ещё и с окнами на Невский? Сам ли он устраивал её в таких светлых тонах?

Вода в ванной затихла, и Таня мгновенно юркнула в своё гнёздышко. Слава богу, от огромной кровати оно было отгорожено диваном. Закрыть глаза, свернуться в клубок, накрывшись пледом — что-то у него холодно. Ведь всё так просто.

Она непроизвольно сжалась, когда дверь ванной открылась. Через несколько секунд полоска света, падающая на тёмный паркет, погасла. Тихий шорох: на пол упала какая-то ткань, и не дай бог чтобы это было его полотенце, но, видимо, так и есть, потому что сразу после этого щёлкнула резинка пижамных штанов, и всё замерло.

— Ты что, умерла, Соловьёва? — голос полон насмешки, и она без труда могла представить себе его сейчас, хотя и не видела: вот он стоит, запуская свои длинные, красивые пальцы в отросшие мокрые волосы.

— Можешь не прятаться, я вижу твои уродливые носки, они светятся на всю квартиру. Слышишь меня, дура-Соловьёва? — процедил он.

— Прекрасно слышу, — Таня упёрлась взглядом в обивку дивана, подтягивая ноги в носках к груди, и закусила губу. — Думаю, какой вы идиот.

— Взаимно, Соловьёва.

— Если я захочу, я всё расскажу Ригеру, — пробурчала она себе под нос.

— Если я захочу, я нахер выселю тебя отсюда, — кровать промялась, и он, судя по звукам, лёг.

— И выселяйте, я не хотела тут жить. Я сделала это только ради дяди Димы.

— Ты не поверишь, я тоже.

Она замолчала, не зная, что ответить, и уткнулась носом в шерстяной плед.

— Молчишь? Что, не хочешь расстраивать своего папочку? — ядовито выплюнул он.

— А что, вы тоже? — шикнула Таня. — Хотите сыграть в любовь? Неужели?

— Ты проиграешь.

И она позволила себе смолчать. Ещё часа полтора лежала, глядя в потолок сухими глазами и пытаясь понять, что это, что, блин, вообще сегодня случилось. В половине второго ночи всё-таки села, выглянув из-за дивана: Калужный лежал на боку, накрытый идеально-белым одеялом. Лица его она не видела — могла разглядеть только тёмные ладони, лежащие сверху. Дышал он тяжело.

Таня вздохнула, легла на спину и закрыла глаза.

Утром его уже не было. Сперва она осторожно выглянула из-за дивана: кровать была аккуратно застелена. Потом, не вставая, Таня вытянула шею и взглянула в сторону кухни: Калужного не было и там. Вода в ванной не шумела. Бушлат и берцы пропали.

Только тогда она выдохнула по-настоящему спокойно и отправилась чистить зубы. Распахнула дверь в ванную.

Ну зачем человеку, который не живёт дома, такая огромная ванная? Размером с их кубрик. Белый кафель, душевая кабинка, какие стояли у них в училище, только новее и больше, стиральная машинка, раковина, куча подсветки и — о боже — большая угловая ванная. Её мечта. В такую можно забраться с руками, ногами и головой и лежать в горячей воде, пока кожа на пальцах не сморщится.

Зубы были почищены, а волосы, которые она опрометчиво не заплела на ночь в косу, почти причёсаны, когда Таня услышала звук открывающейся входной двери. Причём, кажется, открывающейся с ноги.

Замерла на секунду, сжав расчёску до боли в пальцах. Этого ещё не хватало.

— Да блин, Тон, что за идиотизм?! Они бы ещё с меня отпечатки пальцев сняли! — голос был женский, и, выползя бочком из ванной, Таня увидела перед собой разъярённую сестру Калужного в распахнутой военной шинели. Военной? Ещё и она военная? Ну и семейка.

— Здрасте, — тихо пискнула Таня, прижимая руки с расчёской к груди.

Мия, метая молнии взглядом, обернулась к ней, и тут же лицо её до неузнаваемости изменилось: с него будто сняли маску злости и неудовольствия. Маску, столь присущую её брату. Только он с ней не спешил так легко расставаться.

— А, это ты, — приветливо и чуть удивлённо начала она, подходя и снимая шинель: под ней оказались погоны медицинской академии.

— Извините, что так получилось, — глупо промямлила Таня.

— Нет, Тон предупреждал меня. Говорил что-то о том, что здесь будет кто-то жить некоторое время и что будет охрана.

Кто-то. Понятно. Что ещё ждать от этого… идиота.

— Ещё раз извините за беспокойство. Не думала, что причиню столько хлопот.

— Нет, это я без предупреждения… Нас в отпуск не отпустили, так хоть в увольнение выбилась, а Тона, я смотрю, нет. Ну и ничего, не больно-то он мне нужен, — Мия бодро прошествовала на кухню, и уже оттуда послышался её звучный голос: — Что, он даже еды тебе не оставил? Хорош хозяин, нечего сказать. Да ты иди сюда, не стой.

Таня подошла, неловко взобралась на высокий стул у барной стойки и стала наблюдать за проворно снующей туда-сюда сестрой Ан-тона Калужного.

Мие на вид было лет двадцать, и, только раз взглянув на неё, можно было сказать: вот сильная, красивая, уверенная в себе девушка, которая спокойно и легко идёт по жизни и всегда так будет идти. Уверенность в собственной красоте сочеталась в ней с милым, кротким выражением лица, сила и устойчивость — с хрупкостью. Внешне Мия Калужная показалась ей копией брата — то есть идеальной.

— Он тебя голодом решил заморить, — проворчала она, отодвигая все ящики подряд и качая головой. — Сам-то в столовке поест, конечно, а что ты будешь есть — он и думать не думает.

— Да я не голодная, — Таня постаралась улыбнуться, не слушая урчащий желудок.

Ну да, как же. Вчера с утра в училище в последний раз ела подгоревшую кашу. Мия достала из недр какого-то шкафа пачку макарон и, наскоро засыпав их в кастрюлю, принялась процеживать воду через фильтр.