Дальняя дорога - Спаркс Николас (книги хорошего качества txt) 📗
– Целуй меня сколько вздумается, только не забудь отвезти домой.
– А если я тихонько проберусь в твою комнату?
– Исключено, ведь дома сестра. Это уж как-то слишком.
– Если бы я знал, что ты не останешься на ночь, то, может, вообще не поехал бы.
– Не верю.
Люк рассмеялся, а потом опять посерьезнел.
– Я скучал.
– Нет, не скучал. Ты слишком занят, чтобы скучать. Каждый раз, когда я звонила, ты что-нибудь делал. Между работой и тренировками тебе даже некогда обо мне думать.
– Я скучал, – повторил Люк.
– Знаю. И я скучала. – Она коснулась его лица. – Но к сожалению, нужно собираться. Завтра мы ждем тебя на ланч, помнишь?
Вернувшись в Северную Каролину, Люк решил удвоить усилия. Первое выступление в сезоне предстояло через две недели. За два дня, проведенные в Нью-Джерси, он отдохнул и впервые за долгое время почувствовал себя в форме. Единственной проблемой было то, что в Каролине стояли такие же холода, как и в Нью-Джерси, и Люк с ужасом предвкушал мороз в сарае, когда вышел из бунгало.
Он как раз включил свет и разминался перед первым заходом, когда услышал скрип открывшейся двери. Люк развернулся и увидел, как из теней показалась Линда.
– А, мама, – с удивлением сказал он.
На ней, как и на сыне, был теплый свитер.
– Я заглянула к тебе, а ты уже ушел. Тогда я сообразила, где ты можешь быть.
Люк ничего не сказал. Мать молча вступила в выстланный пеной круг, проваливаясь на каждом шагу, и встала по другую сторону механического быка. Неожиданно она протянула руку и коснулась тренажера.
– Помню, как твой отец привез домой эту штуковину, – сказала она. – Тогда был настоящий бум. После того старого фильма с Джоном Траволтой все мечтали стать ковбоями, и почти в каждом баре установили механического быка, но интерес угас через пару лет. Когда один из таких баров сносили, твой отец решил купить быка. Он обошелся ему недорого, но все-таки дороже, чем мы могли себе позволить, и, помнится, я страшно разозлилась. Он в то время был в Айове, или в Канзасе, или еще где-то, а потом прикатил домой, выгрузил эту махину, развернулся и поехал в Техас выступать. Он обнаружил, что бык не работает, лишь когда вернулся. Пришлось разобрать его на винтики, и у отца ушел целый год, чтобы привести его в рабочее состояние. Затем родился ты, а отец почти перестал выступать. Бык стоял в сарае и собирал пыль, пока однажды он не посадил на него тебя… Кажется, тебе было два года. Я опять рассердилась, хотя бык едва двигался. Я поняла однажды, что ты пойдешь по стопам отца. А я этого не хотела. Мне всегда казалось, что это не лучший способ зарабатывать деньги.
В голосе матери Люк услышал непривычную горечь.
– Почему ты ничего не сказала?
– А что я могла сказать? Ты такой же упертый, как твой отец. В пять лет ты сломал руку, когда объезжал теленка. Но тебя это не напугало. Ты расстроился только потому, что пришлось на несколько месяцев сделать перерыв. Что я могла поделать? – Не ответив на вопрос, Линда вздохнула. – Я долгое время надеялась, что ты перерастешь. Наверное, я была единственной матерью в мире, которая молилась, чтобы ее сын-подросток заинтересовался девочками, машинами и музыкой. Но напрасно.
– Машины и девочки мне тоже нравились!
– Не исключаю, но скачки на быках были для тебя смыслом жизни. Именно этим ты хотел заниматься больше всего, ни о чем другом не мечтал, и… – Она закрыла глаза. – Ты прирожденный ковбой. Я против собственной воли признавала, что талантов, желания и мотивации тебе хватит, чтобы стать лучшим в мире. Я гордилась тобой. Но все-таки страдала. Не потому что думала, будто ты не справишься. Просто я знала: ты готов рискнуть жизнью, чтобы исполнить свою мечту. Я снова и снова видела, как ты получаешь травмы – и опять выходишь на арену. – Линда переступила с ноги на ногу. – Не забывай, что для меня ты навсегда останешься ребенком, которого я когда-то, младенцем, держала на руках.
Люк молчал, охваченный знакомым стыдом.
– Скажи, – попросила Линда, глядя сыну в лицо. – Ты и правда не можешь без этого жить? Ты по-прежнему хочешь быть лучшим?
Он долго рассматривал свои сапоги, а потом неохотно поднял голову и признал:
– Нет.
– Мне так не показалось.
– Мама…
– Я знаю, зачем ты рискуешь. Так же как и ты знаешь, почему я возражаю. А еще я знаю, что не могу тебя остановить, хоть ты и мой сын.
Люк сделал глубокий вдох и заметил вдруг усталость на лице матери. Смирение, словно облако, окутывало Линду.
– Зачем ты сюда пришла, мама? – спросил он. – Не затем же, чтобы сказать, что ты возражаешь.
Та грустно улыбнулась.
– Нет. На самом деле я пришла, чтобы посмотреть на тебя и проверить, все ли нормально. И узнать, как прошла поездка.
Мать хотела узнать что-то еще, и Люк это понимал, но тем не менее ответил:
– Все было отлично. Хотя и мало. Такое ощущение, что я больше времени провел в машине, чем с Софией.
– Да уж наверное, – согласилась мать. – Как тебе ее семья?
– Приятные люди. Очень дружные. Мы столько смеялись за ужином.
Она кивнула, скрестила руки на груди и поежилась от холода.
– Хорошо. Как там София?
– Отлично.
– Я-то вижу, как ты на нее смотришь.
– Да?
– Сразу понятно, что ты чувствуешь, – твердо сказала мать.
– Да? – повторил Люк.
– Успокойся. София – необычная девушка. Я очень рада, что мы познакомились. Думаешь, у вас что-то получится?
Он переступил с ноги на ногу.
– Надеюсь.
Линда серьезно взглянула на сына.
– Тогда расскажи ей.
– Я уже рассказал.
– Нет, – мать покачала головой. – Про то самое.
– Про что?
– То, что сказал нам врач. – И Линда продолжала, не трудясь выбирать слова: – Скажи Софии, что если ты не бросишь ездить, то скорее всего умрешь через год.
Глава 20
Айра
– Бродить по дому ночью – это совсем не то же, что читать письма, – внезапно говорит Рут.
– Что ты имеешь в виду?
Я пугаюсь, вновь заслышав ее голос после долгого молчания.
– Картины не похожи на дневник, который ты написал для меня. Я могла прочесть все письма, а ты не видишь все картины. Многие сложены в тесных комнатах, и ты годами их не видел. И на те, что лежат в ящиках, ты не смотришь. Сейчас ты их даже не сумеешь открыть.
Она права.
– Я позову кого-нибудь, – говорю я. – Сменю картины на стенах. Как ты обычно делала.
– Да, но когда я вешала картины, то знала, как добиться максимального эффекта. Тебе недостает вкуса. Ты просто заполнил свободные места чем попало.
– Предпочитаю эклектику.
– Это не эклектика. Это пошло, громоздко и пожароопасно.
Я ухмыляюсь.
– Значит, хорошо, что никто не приходит в гости.
– Ничего хорошего, – возражает Рут. – Ты, конечно, застенчив, но всегда черпал силы, общаясь с людьми.
– Я черпал силу у тебя, – говорю я.
Хотя в машине темно, я вижу, как она закатывает глаза.
– Я говорю о покупателях. Ты обращался с ними по-особенному. Вот почему они оставались твоими преданными клиентами. И поэтому магазин разорился, как только ты его продал. Потому что новых хозяев больше интересовали деньги, чем качество услуг.
Рут, возможно, права, но иногда я думаю, что причиной тому стал скорее меняющийся рынок. Еще до того, как я отошел от дел, магазин начал привлекать все меньше покупателей. В других районах Гринсборо открывались крупные торговые центры с большим ассортиментом, и, когда люди начали массово переселяться в пригороды, магазины в старых кварталах стали хиреть. Я предупредил об этом нового владельца, но он намеревался двигаться в ногу со временем, и я ушел, зная, что поступил с ним честно. Пусть магазин и не принадлежал больше мне, я ощутил острое сожаление, когда узнал, что он вот-вот закроется после девяноста лет бурной торговли. Старые галантерейные магазины – одним из таких я заправлял несколько десятилетий – канули в прошлое вместе с фургонами переселенцев, антеннами на крышах и дисковыми телефонами.
