Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Не слишком ли легко вы одеты для такой погоды? Синоптики снег обещают.
Люба вздрогнула, повернулась и увидела седого мужчину из кафе. Откуда он взялся? Словно из-под земли материализовался.
— Я вас напугал? Покорнейше прошу меня извинить, — сказал он и сделал шаг в ее сторону.
— Да нет, ничего, — пробормотала Люба и быстро зашагала дальше по тропке.
— И все же вы напуганы, — услышала она за спиной.
Люба резко остановилась и неприязненно спросила:
— Что вам от меня нужно?
Мужчина остановился, поднял руки и с дружелюбной улыбкой ответил:
— Все-все! Ухожу обратно к реке. Не дай бог, подумаете, что перед вами маньяк. Встретимся в гостинице. Всего доброго! — Он повернулся и пошел в противоположную сторону, к реке.
Люба хмыкнула и поспешила на открытую вершину холма.
«Вот ведь влипла, ненормальная! Сейчас не сезон. Народу здесь мало. Хоть закричись — никто не услышит», — ругала она себя, почти бегом взбираясь по петляющей тропинке.
Она совсем задохнулась, когда оказалась наконец на гребне холма. Здесь было безопасно. До ближайших построек рукой подать, да и место вокруг открытое, не заросшее кустарником. Сердце стучало сильно, но ровно. Люба остановилась, чтобы отдышаться. Она окинула взглядом просторную панораму, что расстилалась внизу, и не удержалась от восторга: «Ширь-то какая! И это только маленький кусочек страны. Хоть и не до того мне сейчас — бегу сломя голову от этого типа, словно напуганная лань, но все же не могу отказаться от ходульных слов: как велика и прекрасна ты, моя родина, как я люблю тебя!»
Вечером она сидела за тем же столиком, когда в зал вошел «твидовый» незнакомец, огляделся и прошел прямо к ней.
— Еще раз прошу прощения за инцидент на тропинке. Вы не сердитесь на меня?
— Я не придала этому такого большого значения, — язвительно ответила Люба, поднимая ко рту чашку с чаем.
— Можно мне присесть за ваш столик?
— Пожалуйста, — пожала она плечами.
— Не знаю, как вы, а я продрог у реки до костей. Неужели вам было не холодно? — спросил мужчина, усевшись напротив.
— Нет. У меня пальто из этой… не помню… не то ирландской козы, не то австралийской ламы…
— Да, разброс в географии довольно большой, — усмехнулся мужчина.
— Скорей всего, из греческой тонкорунной овцы, — продолжала расширять географию Люба.
— Тогда я спокоен за вас. Тонкорунные овцы, должно быть, очень теплые.
— Ну, не сами овцы, конечно. А их шерсть, — поправилась Люба.
— Валерий Аркадьевич, — представился мужчина, чуть привстав.
— Любовь Антоновна.
— Очень приятно. Вы, наверняка, тоже больны Поленовым, как и остальная публика, что собирается здесь?
— Нет. Им болен мой муж.
— Тогда почему вы гуляете одна?
— Он еще не подъехал.
— Понятно.
К нему подошла официантка, и Люба, воспользовавшись моментом, поднялась из-за стола:
— Всего доброго, — сказала она и пошла к выходу.
В номере она села в кресло и включила телевизор. Уставившись невидящими глазами на экран, она размышляла: «Вся моя жизнь была ожиданием этой встречи с ним. Я это здесь поняла. Если он не приедет, значит, все напрасно: и мое ожидание счастья, и моя жизнь. Я оглядываюсь назад без упрека, ни о чем не жалея. Но если нам не суждено пройти остальной путь вместе, я умру. Мне незачем жить. Господи! Что я говорю?! А дочь? Разве Анюта виновата, что мне приспичило умирать из-за несчастной любви? Нет, так нельзя! Надо жить. Во что бы то ни стало. Вопреки всему. Ведь я уже почти научилась жить без него. А тут вдруг вбила себе в голову, что можно все повторить. Нет, дважды в одну реку не войдешь. Давно, кажется, пора повзрослеть и перестать строить замки на песке».
Утром, после завтрака, она вновь пошла к реке. Когда начала спускаться с холма, увидела впереди себя Валерия Аркадьевича. Он шел медленно, видимо, боясь запнуться и упасть, так как внимание его было полностью сосредоточено на великолепных далях, открывавшихся взору со склона холма. У его подножия, внизу, такого обзора не было, там шли вперемежку березовые и ольховые куртины, а у самого берега густой тальник и ивы скрывали вид на реку. Чтобы выйти к ней, надо было двигаться все по той же узкой тропке или продираться сквозь колючий кустарник, рискуя порвать одежду или оступиться в незамерзший бочаг.
Люба замедлила шаг, почти остановилась. Ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Эти досужие разговоры нарушали внутреннюю гармонию, уводили от мыслей об Игоре, заставляли тратить душевные силы, так как в отличие от многих она говорила с людьми искренне, стараясь соответствовать интересам собеседника. Именно эта черта и привлекает любителей поговорить, не важно о чем, лишь бы нашелся внимательный слушатель.
Вдруг Валерий Аркадьевич оглянулся. Увидев Любу, расплылся в благодушной улыбке:
— Доброе утро, Любовь Антоновна! Сегодня серый день, но ваше лицо озаряет окрестности не хуже солнышка.
— Здравствуйте. В отличие от вас мое настроение не идет вразрез с погодой.
— Отчего, позвольте узнать? Плохо спалось? Головная боль?
— Да, что-то в этом роде.
— Жаль. А я хотел побеседовать о Поленове.
— Но вы можете просто говорить, а я послушаю.
— Ну-у, это не интересно. Я и так начитался этих лекций за свою жизнь дай Бог каждому.
— Вы лектор?
— По распространению знаний? Ха-ха-ха! Типа: есть ли жизнь на Марсе?
— Вы преподаете, — поправилась Люба.
— На этот раз в точку. Курс искусствоведения в Суриковском.
— О-о! Да с вами страшно не только об искусстве говорить, но и вообще рот раскрывать.
— Да бросьте, милая Любовь Антоновна! Я такой же человек, как и все. Природа на нас воздействует примерно в одинаковой степени, независимо от того, кто мы — академики или повара.
— Но выразить в словах это может не каждый.
— Вы знаете, чем дольше живу, тем больше мне хочется простоты, безыскусности. Во всем: одежде, еде, словах…
— То-то, я смотрю, балуетесь по утрам натуральным кофе и пышными булками с кремом.
— Грешен. Сознаю. Но кофе — это, пожалуй, единственное, что осталось от прежних радостей жизни. Кстати, давно хотел спросить: какую картину Поленова вы выделяете среди всех?
— А вот как раз в тему. «Кто без греха?» Ее любит моя дочь.
— Вот как? Представляю, какая она красавица, если судить по ее маме.
— Может, обойдемся без комплиментов?
— Любовь Антоновна, в моем возрасте комплимент женщине — это комплимент самому себе. Вот, мол, какой я еще орел!
— С вами не соскучишься. Да и ухо надо держать востро.
— Грош бы мне цена была, как преподавателю, коли за каждым словом в чужой карман лез. Так, значит, «Кто без греха?» Хм! Это делает честь вашей юной дочери. Один писатель, из современных, заметил, что прожить жизнь, не совершая грехов, это все равно, что пройти под проливным дождем без зонта и не промокнуть. А сегодня знатный морозец. Вам, наверное, тепло в вашем тонкорунном пальто? Мне, например, пришлось надеть два свитера. Вот вам и орел. Оперенье-то уже не ахти, повылезало.
Люба смеялась. Она уже не жалела о непредвиденной беседе. Уж лучше так, чем безутешной Ярославной плакать на берегу.
— А что это вы, если не секрет, так целеустремленно ходите на реку? Тут, я подозреваю, особая мотивация?
— Я жду здесь своего мужа.
— А он у вас капитан речного судна?
— Нет, сухопутный волк.
— Понятно. Значит, его появления надо ожидать скорее с суши. Надеюсь, мое случайное присутствие его не огорчит?
— Не знаю. Я даже не уверена, что он появится.
— Вы загрустили. Простите, что стал невольным виновником. А вы здесь впервые?
— Да. Но всю жизнь мечтала побывать. Мы с мужем мечтали.
— Вы, судя по всему, москвичка, а расстояние от Москвы до этих мест — сущий пустяк.
— Не все расстояния измеряются километрами.
Валерий Аркадьевич внимательно посмотрел на ее печальный профиль и сочувственно покачал головой. Они стояли на берегу, глядя на речную зыбь, темную, непроницаемую. Небо, тяжелое, сплошь в снеговых тучах, сливалось на горизонте с рекой. Внезапно посветлело — это пошел первый снег. Крупные снежинки неслышно парили в морозном воздухе, бережно укрывая землю, озябшую в долгом ожидании зимы.
