Испанец (СИ) - Фрес Константин (полная версия книги .TXT) 📗
- У нас будет много детей, - сказал Эду, ласково поглаживая животик Марины. - Очень много.
- И все они будут похожи на тебя, - отозвалась Марина.
Неспешно, осторожно Эду избавил девушку от белоснежного белья, снял тонкие кружевные трусики, легко скользнувшие по бедрам, и с наслаждением провел ладонью меж подрагивающих ножек, поглаживая влажные губки. Его пальцы тревожили чувствительное местечко, Марина в нетерпении переступила с ноги на ногу, с трудом подавив стон, когда пальцы Эду нежно погладили горячую влажную дырочку. Эду запустил руку в волосы девушке и оттянул ее голову назад, целуя ее подрагивающие губы и продолжая поглаживать ее меж дрожащих ножек. Марина извивалась, поскуливая, когда пыльцы Эду проникли в нее и осторожно толкнулись глубже. Ее руки, дрожа, поспешно развязывали шелковый галстук Эду, торопливо пересчитывали пуговицы на его белоснежной сорочке. Одежда падала на пол, поцелуи становились все жарче и жаднее, Марина уже вскрикивала, когда руки Эду проникали в ее тело особенно откровенно и развратно.
- Моя злая колючка, - шептал Эду, уложив девушку в прохладные шелковые простыни, с удовольствием лаская зыком ее постанывающий ротик, - теперь навечно моя! Будешь терпеть меня, да?
- Да, - почти провыла Марина, извиваясь на руке Эду, когда его пальцы проникли в нее максимально глубоко и погладили изнутри жестко, на грани боли. Отыскивая чувствительные точки в теле девушки, Эду заставлял ее трепетать, едва ли не рыдая от слишком чувствительной ласки.
- Расставь ножки, нежная моя. Да, шире. Вот так. Разве тебе не нравится?
Марина не ответила Эду; ее бедра бесстыдно и быстро двигались, девушка ласкалась о его руку, позабыв о стыдливости и Эду сам едва сдерживал стоны возбуждения, рвущиеся у него из груди.
- Какая ты горячая… словно костер! Я хочу слышать, как ты хочешь меня! Я хочу знать это! Скажи, что хочешь меня!
- Я х-хочу…
Ее слова скатываются в жалкие жалобные стоны, тело извивается, дрожа, она зажимает трясущиеся бедра, но спастись от беспощадной ласки не может.
- Ты вся моя, злая колючка. Я заставлю тебя кричать всю ночь. Как сладко ты кричишь…
Его губы накрывают ее задыхающийся рот, стирают жалкие животные стоны, язык проникает внутрь и ласкает ее язык, отчего удовольствие лишь сильнее туманит разум, и Марина чувствует себя абсолютно беззащитной, утонувшей в наслаждении, которого чересчур много, которое остро, невыносимо, горячо как пытка. И девушка снова кричит, чувствуя, что рука Эду продолжает ее терзать и мучить.
- Достаточно, достаточно!
- Ну уж нет…
Его ладони жадно сжали ее бедра, чуть выше кружевных резинок чулок, там, где кожа пылала от жара. Эду нетерпеливо подмял под себя девушку; ему снова хотелось почувствовать под собой ее тело, отведать ее податливой слабости. Устраиваясь между ее разведенных, чуть подрагивающих коленей, он гладил и гладил ее мокрое раскрытое лоно, лаская нежную кожу самыми кончиками пальцев, делая ощущения девушки тонкими, острыми.
- Марина, - улыбаясь, произнес он ее имя, вслушиваясь в звуки собственного голоса, в то, как звучит имя любимой женщины в его устах. - Моя красивая. Моя желанная…
Он взял ее жестко, нетерпеливо и быстро, так, что она вскрикнула, ощутив его желание нежным нутром своего тела. Стирая с ее висков катящиеся слезы, Эду целовал девушку, приглаживая ее волосы, безжалостно терзая ее тело, заставляя ее шире раскрывать под ним ноги, жалобно стонать от его глубоких и сильных проникновений.
- Посмотри на меня, - шептал он, сильно толкаясь в ее мягкое тело, в ее бедра, прижимаясь к ее животику. - Открой глаза, глянь на меня! Я хочу увидеть, как тебе станет хорошо…
Марина постанывала, ее губы были расслаблены, мягки, и Эду ловил их, сладкими поцелуями прихватывал вместе с язычком девушки, проникал в ее ротик, заставляя ее ахать и томно извиваться под ним от чрезмерного возбуждения, от которого влага ее тела становилась все обильнее, запах возбуждения - все более пряный и нежный, как весенний аромат цветущих деревьев. Через силу ей удалось приподнять ресницы, но лишь затем, чтобы в следующий момент крепко зажмуриться, короткими рваными дыханиями выталкивая из груди крик наслаждения, разрывающего ее разум.
- Эду, - кричала она, чувствуя себя растерзанной, раскрытой, как раковина моллюска. Ей казалось, что он касается ее обнаженных нервов, и ее накрывал один за другим оргазмы, она билась под его телом так отчаянно, словно боролась за свою жизнь. - Я сейчас умру, Эду!
- Умрешь и воскреснешь, - шептал он, покрывая ее лицо поцелуями, заглушая ее рыдания от переполнивших ее эмоций. - Моя нежная. Моя красивая. Моя горячая…
Глава 17. А что потом?
Грасиела выпуталась из этой неприятной истории только потому, что отец ее вовремя сообразил, что по факту девчонка ни в чем не виновата. У нее не хватило духу все держать в себе, и она рассказала отцу тотчас, как приехала домой. Он отреагировал в своем стиле - быстро, четко обзвонив всех знакомых, которые могли помочь, и влепив Грасиеле оплеуху напоследок, когда стало ясно, что дело удалось утрясти.
- Зачем ты уехала, зачем увезла эту сумасшедшую с места преступления?! - кричал он, ярясь. Грасиела тупо молчала; в эти сутки было много звонков, в разговоре звучало имя врача, и девушка поняла - отец хочет представить все так, что она уехала с неудачливой убийцей потому, что была в шоке. Впрочем, это почти так и было. - Это все равно, что ты помогала ей скрыться с места преступления! Надо было вытолкнуть ее там, оставит ее на месте!
- Я испугалась, - рыдала Грасиела. - Она безумна, она могла и меня ударить! Она напала просто так, она заранее собиралась напасть! А я не знала, не знала что она замышляет…
Произошедшее действительно глубоко потрясло ее не только бессмысленной жестокостью, но и тем, что она невольно участвовала в нападении. Отец, выхлопотав у знакомых врачей подтверждение шокового состояния Грасиелы, едва ли не аффекта, тотчас велел ей идти в полицию и признаться.
Грасиеле было невероятно стыдно оттого, что теперь ей придется участвовать в следствии, по первому зову являться в полицию, отвечать на вопросы… и хуже всего было то, что это не удалось утаить от соседей, от знакомых. Каким-то образом все вокруг знали о том, кто напал на Марину, и зачем Грасиела поехала к Эду - все прекрасно понимали. И, как казалось Грасиеле, посмеивались, с интересом рассматривая ее. Ей оставалось только поспешно пробегать мимо любопытствующих, втянув головы в плечи, и уезжать прочь от из издевающихся взглядов, срывая машину с места так, что визжали шины.
Сплетников на свете хватает, а недоброжелатели Грасиелы говорили откровенно - она вешалась на шею Эду, но тот отверг ее, предпочтя ей свою русскую маленькую жену, и Грасиела - несомненно! - просто хотела так отомстить Марине. Она может в этом не сознаваться, может сколько угодно сваливать всю вину на безумную, нанесшую удар, но всем известно, какой у Грасиелы отец пройдоха. Это он подкупил полицию, это он научил дочь, что отвечать. А на самом деле Грасиела это все затеяла!
Грасиела, слыша эти разговоры за спиной, злилась. Невероятно злилась.
Клеймо неудачницы, жалкой отверженной девки, теперь навечно было с ней. Как это глупо, как унизительно - бегать за мужчиной, и остаться за дверями… Особенно если учесть, что таких поклонниц у него сотни, а женился он на той, которая была вовсе не из его фан-клуба. Грасиела почувствовала себя так, словно смотрела на чужую жизнь из-за заграждения. И все бы ничего, да только ее за этим заграждением все видели. И ее жалкую попытку прорваться за него, поближе к кумиру - тоже. И те, которые сами были бы не прочь встречаться с Эду, теперь смеялись над нею за ее неудачную, неловкую попытку устранить соперницу. Воображаемую попытку!
- Это не я, - шептала Грасиела, стирая злые слезы с пылающих щек. - Не я! Не было ничего!
Но кто ее слышал? Кто хотел это услышать? Девушке казалось, что издевательские взгляды испепеляют ее. И было еще кое-что, что не давало ей покоя.
