Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович (полная версия книги txt) 📗
Задремавший Миша пошевелился во сне, и Наташа снова уловила чужой запах, исходящий то ли от его волос, то ли от кожи. Она отняла голову от его плеча и с нежностью посмотрела на его тонкий профиль, а затем ее взгляд скользнул ниже, по плохо выбритому горлу, к воротнику рубашки.
На воротнике отчетливо виднелся длинный белый волос. Такой, как у Мишиной подруги Мары, истеричной блондинки, любительницы сладких духов.
В квартире Упыря было накурено, хоть топор вешай. На столе, стульях, полу стояли какие-то тарелки с объедками, воняющими кислятиной, однако эта довольно сильная вонь не вызвала у Наташи желания немедленно бежать в туалет. Наверное, перебивал табачный дым, на который она почему-то не реагировала. Из динамиков лилась музыка. Не привычный вой гитар, а знаменитое произведение Сары Брайтман и Андреа Бочелли, абсолютно неуместное в этой черной комнате. Поминутно спотыкаясь о разбросанное барахло, Наташа прошла в гостиную.
— Ну, наконец-то, — обрадовался Упырь, увидев Наташу и Мишу. — Уже час ждем. Девчонки, знакомьтесь. Это и есть наш убойный автор и по совместительству, одна из солисток группы.
Девочек было две, и обе Наташе сразу не понравились. Слишком уж хищными и прожженными были их порочные лица. Обе курили, смеялись не по делу, с Шершнем общались панибратски, а на Упыря смотрели с аффектированным восторгом.
Звали их по-простецки: Галка и Танька. Галка, худая волоокая брюнетка, с безумными глазами наркоманки со стажем обладала прекрасным голосом и даже принимала участие в одном из громких проектов на самом главном канале страны, но потом устроители выгнали ее, застукав в туалете с косяком. Полноватая блондинка Танька, с мощными бедрами и грудью третьего размера, смахивающая на Мэрилин Монро, никакими другими достоинствами не обладала, однако судя по обрывкам беседы, с Упырем давно была в близких отношениях.
— Михаил. Очень приятно, — сказал Миша. — А это Наташа.
Галка и Танька нестройными голосами представились и, судя по их скисшим физиономиям, Наташа никакого впечатления на них не произвела. Не заметив их реакции, Упырь хлопнул в ладоши и плотоядно оскалился.
— Девочки, у нас есть заказ. Крупный и довольно масштабный. Вы в курсе, что творится в мире?
Девочки помотали головами, все трое, и на сей раз синхронно. Наташа сидела за городом, не читала газет и не слушала радио. Галке и Таньке вообще было плевать на мировые события.
— Расскажи им, — велел Миша. Упырь снова оскалился, от чего его рот растянулся до самых ушей. Сходство с вампиром стало абсолютным.
Радикально настроенные товарищи решили выступить с протестом. На сей раз повод был выбран весьма существенным. В далекой Америке внешне благополучная семья, законопослушная и респектабельная, довела до самоубийства ребенка. Возможно, мировая общественность не содрогнулась бы от жестокости, и это дело так и не дошло бы до России, если бы не тот факт, что ребенок был русским. Усыновленный мальчик прожил в США около семи лет, и все эти годы подвергался истязаниям со стороны папаши и мамаши. Семья Джонсонов пыталась отрицать свою причастность к этому делу и, вполне вероятно, без особого труда бы доказали, что неуравновешенный русский мальчик сам довел себя до ручки, однако дотошные журналисты раскопали личный видеоблог ребенка. Пол Джонсон, носивший в прошлой жизни имя Паша Чердынцев, сперва рассказывал на английском, сколько раз и куда ударил его приемный отец, демонстрировал синяки и ссадины в камеру ноутбука, потом рассказывал, как мать лишает его обеда и ужина, заставляет спать на голом полу подвала, а потом, захлебываясь в слезах, на ломаном, подзабытом русском, сказал в камеру:
— Пожалуйста, спасите меня.
На последней видеозаписи в прямом эфире мальчик уже не плакал, и вообще производил впечатление сомнамбулы. Зрители в ужасе увидели, как ребенок неловко забирается на табурет к висящей с потолка петле, надевает ее на шею, а потом прыгает вниз. Агония русского мальчика длилась несколько секунд.
Скандал разразился почти сразу. В США вылетел известный российский правозащитник, специализирующийся на преступлениях против детей. Случай жестокого обращения с усыновленными детьми из России был далеко не первым. Правительство уже приняло закон, запрещающий гражданам США усыновлять русских детей, однако теперь радикалы решили взять реванш и потребовать, чтобы всех усыновленных вернули на родину, предлагая всем сознательным гражданам принять участие в акции протеста с гениальным в своей затасканности лозунгом «Спасем Россию и русских!»
— По-моему, это глупость, — равнодушно сказала Галка. — Если говорить о жестокости, так надо на своих посмотреть.
— Вот именно, — поддержала Танька, нервно поправив кудри. — Меня папаша лупил почем зря, я в синяках ходила лет до четырнадцати. И ничего ему не было, хотя я даже участковому жаловалась.
— А потом, что? Перестал? — хохотнул Шершень.
— А потом я в Москву уехала, — мрачно пояснила Танька. — Так что он щас над младшими измывается. Я иногда в страшных снах вижу: бегу, а он за мной с ремнем, а глаза бешеные… Полдетства, проведенные под кроватью, это, знаете ли много…
Танька замолчала и мрачно уставилась в пол.
— Почему под кроватью? — спросил Шершень.
— Потому что там он меня не мог достать, — пояснила она. — Кровать была железная, сдвинуть с места ее не хватило бы сил. Я забивалась в угол и сидела, пока он не угомонится. Так что я очень этого ребенка понимаю.
— То есть ты против акции? — поинтересовался Упырь. Танька пожала плечами.
— Почему же? Я — за. Пиндосам надо вставить по самые гланды. Они и так живут круто, да еще с жиру бесятся. Пусть своих усыновляют. Думают, если мы бедные, так над нами издеваться можно?
— Натах, а ты что думаешь?
— А?
Наташа вздрогнула, с трудом оторвавшись от малоприятной картинки, нарисованной в воображении. Там она видела не беспомощно болтающегося в петле мальчишку, а его заплаканное лицо, трясущиеся непослушные губы, выговаривающие мольбу о помощи.
— Ты участвуешь? — переспросил Шершень.
Она инстинктивно прижала руку к животу, где, возможно, уже зарождалась новая жизнь, а потом перевела взгляд с Шершня на Мишу.
Кто из них?
— Конечно участвую, — жестко сказала она, подумав, что в этой ситуации мог оказаться и ее ребенок. — А что надо делать?
— У нас есть план, — сообщил Упырь. — Но тут нужна песня. Такой хитяра, жалостливый, про детей и про смерть. Будем транслировать его в прямом эфире. Но сделать его надо за два дня, потому что выступать будем в воскресенье.
— На площади? — поинтересовалась Танька. — Или в клубе?
— Нет, кое-где еще, — оскалился Упырь. — И от вас, девочки, потребуется максимум актерского мастерства. Но это потом. Натах, помнишь, ты нам пела ту, с конкурса? Про запланированную смерть?
Она кивнула. Упырь вытащил из-под стола гитару и сунул ей.
— Давай. Девчонки, а вы послушайте. Надо ее на голоса разложить, ну и подыграть. Пой, Наташ.
Она побренчала по струнам, проверяя степень настройки, а потом надрывно заголосила, с первого куплета, ударившего в стены тяжким стоном умирающего ребенка. И от этих незамысловатых слов ей самой стало горько и плохо, как будто вся боль мира выплеснулась на нее горячей грязной волной чужих страданий, впитываясь в кожу, словно нефть.
Всё размеренно, по распорядку,
Стих последний испортит тетрадку,
И о том, что уже не успею…
Нет! Не жалко! Я не пожалею!
Не успею бутылок тринадцать,
Не успею, грустя, улыбаться.
Не успею я с миром смириться,
Не успею под ним надломиться…
Она пела и плакала в напряженной вязкой тишине, и, может быть, впервые в жизни поняла, почему великие актеры мечтали умереть на сцене, на пике этих чувств, дарующих истинное наслаждение, граничащее с оргазмом.
