Завтра будет вчера (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (чтение книг .TXT) 📗
Где-то сбоку громко просигналили, и я отогнала мрачные мысли и посмотрела на время на телефоне, шагнув к "зебре". Рядом раздался визг тормозов, и непонятно откуда взявшийся черный джип вдруг настолько резко остановился возле меня, что я лишь успела отшатнуться назад.
А потом я будто попала в один из тех кошмарных снов, в котором вы видите себя словно со стороны, видите каждое действие, но не можете помочь сами себе — только наблюдать, как открывается задняя дверь, и чьи-то сильные руки начинают тянуть вас в машину. И вы можете сколько угодно биться и кричать, окружающим плевать. И тому, кто тянет вас внутрь — тоже. Всем плевать на вас. А самое страшное — вы не можете проснуться.
Я сидел возле нее на стуле, перевернув его спинкой к себе, и, подперев подбородок кулаком, сжимал тремя пальцами правой руки бокал с коньяком.
Ждал. Когда сама очнется и откроет глаза. Можно было ее привести в чувство, но я не хотел. Я никуда не торопился. Наоборот, я смаковал каждую секунду… именно сейчас, пока она спит. Не дал никому прикоснуться. Когда прижал к ее лицу платок с хлороформом и уложил голову к себе на колени, почувствовал именно вот это спокойствие. Я думал, все будет иначе. Я думал меня начнет раздирать от сумасшедших эмоций, от желания разорвать ее на части… а я наслаждался. Но не так, как наслаждаются встречей после долгой разлуки. Нееет. Я наслаждался своим триумфом и тем, что игра с ней выходит на новый уровень. Думал, увижу ее и с ума сойду… я сошел с ума, но с какой-то адской уверенностью, что именно так и должно было быть. Вот сейчас все правильно. Пригладил ее волосы и провел костяшками пальцев по скуле. Как же я любил к ним раньше прикасаться. Очерчивая линию от уха до подбородка. Гладкая. Такая гладкая.
Ненависть спокойная и стальная, холодная, вместе с обжигающим покалыванием в кончиках пальцев от прикосновений к прохладной коже. Затишье перед апокалипсисом. Сам отнес ее в дом и сам уложил на кровать… в ее комнате, которая теперь станет ее тюрьмой. Здесь все приготовлено именно для этих целей. Я ждал этого дня.
А сейчас смотрел, на нее, затягиваясь сигаретой и сбивая пепел в стоящую на полу пепельницу.
Совсем не изменилась за эти годы. Только стала более взрослой, женственной, мягкой и, где-то все равно кольнуло яростью, не со мной.
Меня она замуровала за решетку и ни разу, сука, не вспомнила. Наклонился к бутылке коньяка, плеснул себе в бокал и залпом выпил, продолжая смотреть на ее лицо. Такое же безмятежно спокойное, как и в тот день, когда оставил ее спящей в своей квартире. В последний наш день.
Боль возвращалась волнами. Чудовищными приливами и отливами… Пока что я наслаждался отливом и ледяной яростью… Но будет и прилив. Очень скоро. И тогда станет больно и ей. Я больше не хочу тонуть в своей боли один.
Мне казалось, я плыву. Только нет никакого мягкого покачивания на волнах, нет ветра, ласкающего лицо… есть только головокружение и чувство тошноты… а еще навязчивое желание открыть глаза. Только я пока не могу. Пытаюсь разлепить ресницы, и что-то мне не дает сделать это, сбивает с толку, заставляя вдыхать все глубже и глубже, пока не пронзает острым осознанием, почему мне так плохо сейчас. Его запах… его запах, смешанный с другим, каким-то явно медицинским. Он забивается в ноздри, он встает в горле комом при каждом следующем вдохе. Я узнаю из тысячи других. Его запах, шлейф которого навсегда остался во мне и теперь с радостью бился под кожей.
Распахнула глаза, глядя в белый потолок над головой и стараясь полной грудью вобрать в себя воздух, чтобы перебить… чтобы заставить исчезнуть эти чертовы воспоминания, которые, как всегда, настигают неожиданно и зло. Всегда зло, яростно и бескомпромиссно, окуная в прошлое, сотканное из самой чистейшей боли. Потому что это неправда. Это просто наваждение. Продолжение того самого кошмара.
Краем глаза заметила силуэт сидящего рядом мужчины и зажмурилась снова, рвано выдохнув, чтобы не заплакать… потому что теперь не просто узнала… почувствовала. По тому, как затаил дыхание, повернув ко мне голову и замерев. Это сон… Конечно, сон. Сколько таких снов за эти пять лет я увидела? Нет, за последний год… после того, как начала получать его письма. Сколько раз просыпалась в ледяном поту от ужаса и жадно глотала воду, стараясь унять сердцебиение и успокоиться, чтобы снова уснуть. Сколько раз сбегала от него, чтобы никогда не оказаться тут… вот так. Потому что реальность оказалась хуже любого кошмара. Слезы катятся из глаз, и я сжимаю руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль. Нужно причинить себе боль, чтобы очнуться, выкарабкаться из этого кошмара.
Повернула к нему голову и открыла глаза, стиснув челюсти, чтобы не закричать, наткнувшись на его ледяной взгляд. Страшные… его глаза… они никогда не были такими страшными. Даже в день вынесения приговора… Тогда я захлебывалась той ненавистью, что плясала в них. Сейчас меня заколотило от той пустоты, которая сковала его взгляд. Он никогда не смотрел на меня так. Лучше бы продолжал испепелять яростью.
Я молчал. Искренне наслаждался этим ужасом, отразившимся на ее лице. Потому что знал, что именно его я и увижу… знал с того момента, когда она, получив мое первое письмо, собрала вещи и умотала в другой город, так, как будто сам дьявол за ней гнался. Наверное, именно в этот момент я и стал ее дьяволом. Она сама его создала. Собственными руками. А теперь я ее с ним познакомлю. С другим Артемом. Не с тем, которого она знала раньше.
И мне нравилась эта пауза. Она пугает ее больше, чем если бы я сейчас заговорил. Мне нравится слушать немые вопли панического ужаса. Прикурил вторую сигарету от первой и, чуть прищурившись, продолжал на нее смотреть. Ну что скажешь, мышка? Давай, покричи для меня. Только уже не от наслаждения, а от страха.
Это болезнь… Это самое настоящее безумие — панически, до дрожи бояться его и в то же время жадно разглядывать его лицо, выискивая изменения, отмечая появившуюся морщинку на лбу, к которой вдруг захотелось прикоснуться так, что зачесались пальцы. Стиснула их сильнее, приподнимаясь на кровати медленно, едва не охнув, когда закружилась голова.
Он все это время молчал, не сводя с меня глаз — потемневших, серьезных, опушенных длинными темными ресницами. И в голове молнией — как же мой сын похож на него: у него такой же взгляд, когда изучает что-то новое. Он так же иногда смотрит из-под длинных ресниц — тяжело и задумчиво. Все так же медленно сесть и обхватить колени руками, притянув их к груди. Какая тяжелая голова…
Сложить голову на руки и внимательно наблюдать за ним, ожидая, когда скажет хоть слово. Но он молчит, продолжая все так же сверлить меня пустотой синей бездны, и я облизываю пересохшие губы и решаюсь нарушить эту давящую тишину. Мне страшно рядом с ним таким.
— Зачем? — сама вздрогнула от своего хриплого голоса, разнесшегося по комнате, — Зачем тебе это?
Рассматривает меня, а у меня прилив начинается. Тот самый, когда от боли сводит все тело. Я его каждым нервом чувствую. С такой силой, что начинает пульсировать вена на виске. С некоторых пор я ее всегда чувствую, когда нарастает напряжение.
В ее взгляде что-то изменилось… я не мог понять, что именно. Меня начало накрывать, и я резко взял бутылку и плеснул себе еще коньяка. Покрутил в пальцах и сделал большой глоток, "закусывая" сигаретным дымом и не сводя с нее взгляда. Острожная и грациозная, как и всегда. Брюки плотно обтягивают стройные ноги, которые она обхватила тонкими руками, и у меня челюсти сжимаются все сильнее. Я не думал, что голод по ней вернется с такой невыносимо болезненной силой вместе с обжигающей ненавистью, от которой дрогнули пальцы.
— Я так захотел. Располагайся, Нари. Добро пожаловать домой.
Сильнее сжать руками колени, чтобы скрыть от него дрожь, в которой тело начинает захлебываться. Мне снова холодно. Мне так холодно рядом с ним, как не было никогда без него. Потому что впервые не могу прочесть, не могу понять ни одной его мысли. Да и разве ты могла когда-нибудь, Нарине? Ты видела то, что он показывал тебе… или, точнее, то, что с готовностью предпочитала додумывать сама. Глупенькая девочка, нарисовавшая в своем воображении жизнь, которой никогда не было, а после рыдавшая кровавыми слезами, когда эту иллюзию разорвало на ошметки первым же сильным порывом ветра реальности.
