Некоторые парни… (ЛП) - Блаунт Пэтти (книги полностью бесплатно txt) 📗
Глава 27
Грэйс
После худшего дня в школе (я продолжаю думать, что новый день не сможет оказаться хуже предыдущего, но всегда ошибаюсь), мне приходит смс – странно, ведь у меня не осталось друзей. Включаю телефон, вижу сообщение от папы – еще более странно, потому что он никогда не пишет сообщения.
Папа: Не забудь про вечеринку Коди. Я не хочу, чтобы ты его разочаровала.
Ого, что?
Разве я когда-нибудь его разочаровывала? Я люблю этого малыша, даже несмотря на то, что его родители – сволочи. Я мирилась со всем этим дерьмом от Йена, чтобы накопить денег для подарка. Кроме того, вечеринку отменили.
Разве не так?
Грэйс: Вечеринку официально перенесли обратно на субботу?
Обжигающее ощущение в горле вернулось. Оно уже стало мне другом. От этой мысли из груди вырывается смешок. У меня есть друг. И имя ему Флегма.
Мой сотовый снова вибрирует.
Папа: Конечно она в субботу! Ты это знала. Почему ты играешь в игры?
Швыряю телефон в стену. Он приземляется на ковер неподалеку от лестницы без каких-либо повреждений. Это сотовый эквивалент среднего пальца. Она отменила мое приглашение. Кристи на самом деле отменила мое приглашение. И она, вероятно, сказала моему папе, что я сама не захотела приходить.
Матерь Божья, она действительно меня ненавидит.
Почему? Что я ей сделала? Кристи была моей учительницей. Мы платили ей за то, чтобы она давала мне уроки танцев, а не за что, чтобы она соблазнила моего отца. Кристи сама заманила его в ловушку, забеременев спустя несколько месяцев. Я не делала ничего из этого. Заезжаю кулаком по диванной подушке и кричу. Все случившееся – ее вина, не моя. Все – оскорбления, нацарапанные на маминой машине, бойкот в школе, унижения, потеря друзей, Йен. Если бы я не была так расстроена, так зла на нее, то позволила бы Заку обнять и поцеловать меня, выслушивать, как я плачу? Увидела бы истинный мотив, скрытый за его жалкими попытками соблазнения? Сработала бы моя интуиция, если бы я так не напилась?
О, Боже.
Нечто накатывает на меня, в меня, через меня, нечто тяжелое, слишком тяжелое, невыносимо. Я падаю на диван, потому что мне кажется, я знаю, что это такое. О, Боже, я знаю, что это. Это моя вина. Моя. Я позволила этому случиться. Я должна сейчас тусоваться с Линдси и Мирандой у нее в подвале, смотреть кино и выбирать платья для выпускного, а мы с Йеном...
Я не могу, просто не могу так больше. Бегу на кухню. Брошюра с информацией о семестре за границей прикреплена к холодильнику магнитом, но Европа недостаточно далеко. Мне нужно сбежать.
Мне нужно уйти туда, где никто меня больше не достанет.
В одном из шкафчиков на верхней полке мама хранит бутылки алкоголя, которые дарят гости, но никто не пьет. Мне иногда кажется, будто они размножаются в темноте, и у них появляются маленькие бутылочки. Запихиваю несколько бутылок в карманы – какая разница, что в них? Необязательно, чтобы вкус был приятный.
Главное, чтобы я перестала чувствовать.
В лесу холодно, темно и пахнет как на кладбище. Листва хрустит под моими сапогами; я включаю принесенный с собой фонарик, стукнув по нему пару раз. Не помню, как сюда добралась – к месту преступления, в которое никто не верит – но добралась. Ложусь на сырую землю, спиной к железнодорожным рельсам. Ага. Тем самым рельсам. Открываю первую бутылку, залпом отпиваю, что бы там ни было. Ром. Пожимаю плечами. Как я и сказала, не важно. Останки множества вечеринок захламляют поляну: пустые банки, бутылки, пластиковые ручки от упаковок пива и... фу, презерватив. Как много таких же девушек, вроде меня – девушек, которые перепили, выбрали неправильную одежду, произнесли неправильные слова, и в итоге очутились здесь, сидя на земле и глядя в бутылку?
Звучит свисток поезда. Я подбираю чью-то пустую пивную бутылку, бросаю ее в дерево. Что-то переворачивается у меня в груди, когда она разбивается на миллион осколков, потому что я завидую. Я реально ей завидую. Поднимаюсь, отхлебываю больше рома, нахожу другую бутылку, тоже швыряю ее. Выстраиваю шесть бутылок на рельсах, пытаюсь проверить, как быстро смогу бросать, брать новую, опять бросать. Дуга света, исходящая из фонарика, с блеском отражается от осколков. Калейдоскоп узоров. Мне бы хотелось поменяться с одним из них местами.
Только я не разбиваюсь подобно стеклянным бутылкам. Я наклоняюсь и изгибаюсь... чувствую все, что в меня летит, и я устала. Просто хочу разбиться, чтобы больше никогда ничего не чувствовать.
Очередной глоток рома, и тут я замечаю кое-что.
Большой осколок, с зазубренными острыми краями в центре луча света, словно на сцене.
Соблазнительный.
Поднимаю этот осколок, с минуту его поглаживаю, провожу им по коже. Он холодный и гладкий. Я понимаю: всего один взмах руки, и он ужалит. Будет больно. Однако вряд ли я почувствую себя хуже, чем сейчас, а когда все закончится, со мной тоже будет кончено.
Крепче обхватываю осколок, мой паспорт в свободу. Закрываю глаза, представляя это, представляя покой, конец боли, просто... конец. Сжимаю еще сильнее, и неровный край обнажает свои зубы. Мои руки дрожат. Дыхание перехватывает.
Нет.
Бросаю стекло, падаю на колени, накрываю ладонями лицо.
– Иисус Х. Христос, ты меня до жути напугала.
Свечу фонариком вокруг. Йен выходит на мою поляну. Может, Бог существует. Может – нет. Что-то привело Йена сюда как раз в тот момент, когда я готова сломаться, и я гадаю: он здесь, чтобы меня спасти или добить самому? Он недоволен – это ясно. В его глазах заметны тени, лицо напряжено. Поднимаю свою бутылку и пью, затем снова растягиваюсь на земле, прислонившись спиной к дереву.
– Что ты делаешь, Грэйс?
Я вскидываю брови на его до боли очевидный вопрос и не утруждаю себя ответом. Делаю новый глоток, чувствую, как выпивка прожигает себе путь к моему желудку. Несколько секунд спустя Йен забирает бутылку, тоже отпивает, морщась.
– Могу я присесть?
Я замираю. Я в своих крутых сапогах пью в лесу наедине с мальчиком, и он просит разрешения присесть? "Ты совсем из ума выжила?", – кричит каждая клеточка в моем теле, однако я немного смещаюсь в сторону, потому что все остальное уже не важно. Что Йен может сделать со мной, чего еще не делали? Он приседает на корточки сбоку от меня, тоже прислоняется спиной к дереву и передает бутылку обратно.
– Почему ты этого не сделала? – Йен подбирает мой осколок, бросает его подальше.
Я оплакиваю потерю, следя за его траекторией, и опять глотаю ром, когда стекло приземляется где-то за кустом.
Почему я этого не сделала? Чертовски хороший вопрос. Каким образом мне объяснить это? Я хотела. До сих пор хочу. Однако есть кое-что, чего я хочу сильнее. Нуждаюсь, словно в воздухе.
– У тебя в семье есть такой старый бюрз... брюж... – Я знаю это слово. Бросаю взгляд на бутылку. Ром действует быстро. Хорошо.
– Брюзга?
– Ага, он самый. Есть кто-нибудь, кто любит рассказывать, насколько тяжело им жилось в нашем возрасте?
Темные глаза Йена округляются на секунду, поэтому я понимаю, что несу полный вздор, но он подыгрывает.
– Ты имеешь в виду что-то вроде того, как им приходилось ходить в школу пешком в разгар зимы?
Именно. Я радостно киваю.
– Через сугробы по колено.
– Босиком, – добавляет Йен; уголки его губ приподнимаются.
– В гору.
– Туда и обратно, – произносим мы одновременно и смеемся, хотя длится это недолго – ну, потому что мы сидим в лесу, делая все возможное, лишь бы не обсуждать истинную причину, по которой мы сидим в лесу.
– Да, у меня дедушка такой, и, судя по всем признакам, папа станет таким же лет через пять.
Я качаю головой.
– У тебя просто замечательный папа.
Йен забирает бутылку.
– Ты встречалась с ним только раз. Поверь мне, его характер становится хуже.
