Думать не будем пока ни о чем (СИ) - Субботина Айя (книги .txt) 📗
— Творческий процесс? — подсказываю я. Где-то читал, что все великие писатели были «с приветом». Кто-то даже любил писать совершенно голым.
— Я придумала книгу! — Она скачет на месте и громко, с каким-то оглушающе искренним восторгом хлопает в ладоши. А потом вдруг замирает, улыбка медленно тускнеет на губах, и Очкарик вдруг очень серьезно говорит: — И еще… нам нужно кое о чем поговорить.
Я стряхиваю пальто на диван, подхожу к ней и, пока ее восторженное выражение лица совсем не исчезло, вкладываю в ладони свой подарок. На всякий случай придерживаю ее ладони своими, сжимаю для уверенности, что это — не импульсивный поступок, а то, в чем я совершенно уверен.
Глава сорок шестая: Антон
Очкарик медленно разжимает пальцы, косится на коробочку, словно на маленькую гранату, чека от которой осталась в моих руках.
— Это что? — Вопрос такой тихий, что читаю его по губам.
— Посмотри и узнаешь.
— Это мне? — нарочно тянет время.
— Другой женщине, который бы я хотел это дать, и близко нет.
— Антон… — Она морщит лоб, огорченная отсутствием прямого ответа на свой вопрос.
— Тебе-тебе, — сдаюсь я. — Открывай уже.
Йени потихоньку, как будто боится случайно выпустить из ящика Пандоры все печали человеческие, приподнимает крышку. Моргает. Закрывает. Снова моргает и икает.
О любви между нами говорить точно еще очень рано, но уже сейчас я готов подписаться под тем, что ее вот такие смешные реакции вызывают у меня искреннюю довольную улыбку.
— Там кольцо? — переспрашивает Очкарик.
— Вроде да, что-то похожее.
— Там кольцо, — теперь уже не вопросительно, а как будто ставит точку под тем, что у нее не случились галлюцинации. — Оно… помолвочное?
— Ага.
— И… ты даришь его мне?
Я пару секунд делаю вид, что размышляю над формулировкой, а тем временем открываю коробку в ее руках, достаю кольцо и молча надеваю на безымянный палец. Надо же, и с размером угадал как раз. Скажем спасибо моей наблюдательности.
— Малыш, давай поженимся?
Она снова икает.
— Мне уютно с тобой, тебе безопасно со мной. Вместе у нас получается спокойно и комфортно. Ты умеешь заниматься домом, я неплохо зарабатываю и буду обеспечивать семью. Жить будем здесь. Летом планирую брать «Мини», если сдашь на права — будешь кататься в город к родителям, когда захочешь. О детях подумаем через пару лет.
Ей нужно время, чтобы переварить мои, совсем не похожие на романтическое предложение руки и сердца, слова. По крайней мере, я не сказал ни слова не правды, озвучил все то, на что опирался сам, когда пришел к логичному решению о браке.
— Звучит, как предложение о сотрудничестве, — наконец, нарушает молчание малышка.
— Оно самое и есть. Прости, что без соплей и клятв любить тебя до крышки гроба. Я надеюсь, что мы проживем долгую спокойную жизнь, так что пока не очень хочу готовиться к земле.
Она нервно смеется, кончиком пальца трогает камень и одергивает руку, как будто от горячего.
— Извини, что не такой большой, чтобы увидеть с Марса, — без намека на сожаление говорю я, — но он настоящий.
Почему-то девочкам важно знать, что мужчина готов ради них на такие финансовые подвиги.
— Мне все равно, даже если бы это был осколок с висюльки люстры твоей бабушки, — шмыгает носом Очкарик, делает шаг, обнимет меня крепко — чуть не душит.
Чувствую влагу на щеке, всхлип, который проходит волной по всему щуплому телу, и обнимаю ее в ответ. Почему-то даже не сомневался, что выдаст что-то совершенно ванильное. Все же она точно немного без царя в голове, и пора привыкать не мерить ее реакциями других женщин. Это и хорошо, и плохо, потому что «читать» Очкарика может быть сложнее, чем я думал.
— Спасибо, мужчина, — сквозь слезы еле слышно выдыхает она.
— Женщина, подожди, я не понял — ты согласна или как?
— Согласна, согласна, согласна, согласна, согласна…
Приходится поцеловать ее, чтобы прекратить эту заевшую мелодию.
И только через пару минут, когда Йени перестает всхлипывать, успокаивается и смотрит на меня сумасшедшим сияющим взглядом, вспоминаю, что она собиралась сказать что-то важное.
— Это… ерунда, — отмахивается малышка. — Просто голова до сих пор болит. Хотела съездить в больницу, если ты не против.
— Давай договоримся: все, что касается твоего здоровья — не ерунда, — стучу ее пальцем по носу, чтобы отложилось, наконец, в голове. — Завтра утром поедем. Заодно встречусь с приятелем, который поможет устроить нам быструю роспись.
— Насколько быструю? — продолжает сиять она.
— Допустим… через пару дней? На неделе получим свидетельство, в выходные можно сделать выездную церемонию. Только, малыш, давай без пышной свадьбы? Меня от пафоса и на работе тошнит.
— Я совершенно и полностью согласна с тобой во всем, мужчина, — торжественно, как брачную клятву, произносит Йени.
Значит, я точно не ошибся в выборе.
Уже за ужином, который мы проводим на балконе, на паре одеял и завернутые в плед, все-таки рискую рассказать Йени о том, что мне названивала ее подруга. Все это очень странно, и я бы не удивился, если бы за такими звонками и внезапными попытками разоблачить лучшую подругу, пряталось желание влезть между нами. Уж не знаю, кем сгенерированное — ее подругой или моей бывшей. Обычно, если начинаются женские дрязги, лучше начать разговаривать друг с другом и не отмалчиваться, чтобы не помогать змеям плести их заговор.
Малышка внимательно меня выслушивает. Краем глаза наблюдаю за ней — и сразу видно, что происходящее для нее не новость: аппетит у Очкарика явно пропадает, и она как-то очень по-детски прячет руку с кольцом под одеяло, как будто я вдруг могу передумать и забрать назад свое предложение.
— Что-то случилось? — спрашиваю я, когда даже спустя время не слышу ни слова реакции в ответ на свой рассказ. — Малыш, я не то, чтобы не верю в людей, но как-то странно, что мне названивает твоя якобы_лучшая подруга и предлагает встретиться, чтобы поговорить о тебе.
— Я думаю… она просто злится на меня из-за Вадика, — наконец, открывает рот Очкарик.
— Того грустного Пьеро?
Она пытается улыбнуться в ответ на мою нелицеприятную характеристику, но в конце концов сдается. Рассказывает целый детектив с фотографиями, с признанием в любви и прочей лабудой, которая лично у меня никак не складывается с образом более-менее взрослого мужика. Хотя, сколько там ему лет? Двадцать шесть? Все равно как-то очень тупо: любить одну, тусить с ее подругой, чтобы быть рядом, заделать ребенка, жениться — и на собственной свадьбе признаться ей в любви.
Не зря он мне не понравился — всегда не любил идиотов.
— Вика сказала, что заберет моего мужчину взамен того, что украла я. — Очкарик еще больше втягивается голову в одеяло, как будто боится, что я тоже закачу скандал. — Но я правда никого не крала, Антон! Я даже перестала отвечать на его письма после того, как он… на свадьбе…
— Малыш, я тебе верю.
Мне кажется, она много чего недоговаривает, но все ее тайны явно не связаны с Пьеро.
— Я не знаю, что может сделать Вика, — продолжает накручивать себя Очкарик, и я, присаживаясь ближе, обнимаю ее и притягиваю к себе. На нее этот простой жест заботы всегда действует успокаивающе. — Но она же… Ты ее видел.
— Угу, и чё? — Как будто это первая салонная красотка в моей жизни.
— Она тебе правда не нравится? — Малышка задирает голову, доверчиво заглядывает в глаза.
Ответить я не успеваю, потому что у Очкарика звонит телефон, и я замечаю на экране имя: «Папочка». Никто не сомневался, что маленькая испуганная девчонка — стопроцентная папина дочка. И даже сейчас, когда она счастливо щебечет с ним по телефону, становится понятно, что у этих двоих настоящая связь папы и дочки. И если я накосячу с малышкой, подполковник «с удовольствием» погладит меня против шерсти.
