Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Полина! Полина! Как вы ужасно выглядите! Вы что, тоже заболели?!
Вся очередь как по команде обернулась, будто все знали, что именно мою маму зовут Полиной. Мамаша остолбенела – она всегда терялась перед подобными выпадами. Я сначала ничего не поняла, но, как потом оказалось, это кричала Эльвира Ананьевна.
По сравнению с прошлым летом вдова сделала большой шаг в бизнесе – она продала свою вонючую забегаловку, арендовав в центральном магазине на единственной площади добрую половину помещения. Теперь за прилавком стояли трое – сын Шурик, мать и дочь, привезенная из Самары, тоже, кстати, Шура. Почему детей нарекли одним и тем же именем, остается лишь догадываться – то ли это любимое имя Эльвиры Ананьевны, то ли она хотела показать свою оригинальность, то ли от скудости фантазии (как принято у какой-то северной народности, не помню, у какой именно – все Вовки).
Дети были точной копией Эльвиры Ананьевны – с лошадиными, вытянутыми лицами, маленькими птичьими, не моргающими глазками, а носы у всех будто перебитые, свернутые вправо. Сама вдова стояла в центре между собственными чадами и напомнила мне фрица из-за дерматиновой шапки с ушами и козырьком; сзади во все стороны помелом торчал сожженный неудачной химической завивкой длинный хвост. По правую руку ловко и незаметно обвешивал народ Шурик в лыжной обтягивающей шапочке, по левую – дочь Шура, тоже в шапке – со снежинками и огромным, почти с ее голову, помпоном. Все они стояли в заляпанных серых фартуках.
Завидев меня, вдова, будто очнувшись ото сна, вылетела в торговый зал, набросилась на меня, словно коршун на куропатку, приговаривая:
– Наконец-то Машеньку привезли, а то Шурик совсем истосковался! Пойдемте, пойдемте внутрь. – И она потащила нас в подсобку.
От навязчивых поцелуев вдовы хотелось побыстрее умыться. От нее пахло несвежей селедкой.
Эльвира Ананьевна усадила нас на деревянные ящики и затрещала о том, как хорошо было бы, если бы мы породнились. В подтверждение этого она снова рассказала историю, которую когда-то уже рассказывала маме, но несколько по-иному интерпретированную:
– Ходила в воскресение в церковь. Подхожу к духовному отцу своему, а он раскрывает передо мною Библию и вычитывает фразу. Потом говорит – фраза эта означает, что в дом нам хозяйка нужна, а Шурику пора жениться. Вы уж не побрезгуйте нами! Шура-то у меня хороший. Ведь не пьет, не курит, работящий! И в театр с ним не стыдно сходить! Глядите, какой он ладный, – и она указала на сына, который в этот самый момент выглядел очень выигрышно, расшвыривая пустые коробки. – А давайте в эти выходные устроим пикник?! Хоть у нас, а хоть и у вас. Молодым надо поговорить, узнать друг друга получше. А уж как он тосковал по вам, Машенька, как тосковал! Ночи не спал! – воскликнула вдова и снова полезла ко мне целоваться.
Мама смотрела на меня с довольной улыбкой. В душе она уже поженила нас с Шуриком, несмотря на придурковатое выражение его вытянутого, лошадиного лица и пустого, не смотрящего на собеседника взгляда (явный признак слабоумия). Мамаша уже видела меня в подвенечном платье рядом с сыном Эльвиры Ананьевны перед алтарем, она представляла меня спустя девять месяцев с животом-арбузом, как сейчас у Анжелки, мечтая о счастливой старости в окружении многочисленных внуков.
В моем воображении рисовалась совсем иная картинка: я стою за прилавком крытого магазина на центральной площади в нахлобученной несуразной шапке из ровницы, в фартуке, четвертая в этой идиотической семейке, и отвешиваю тухлую рыбу. Эта перспектива так явственно предстала перед глазами, что мне вдруг стало нехорошо.
– Я не понимаю, – заговорила я. – А где мы жить-то будем?
– Как – где?! Ты, Машенька, переедешь сюда. У нас тут хозяйство, бизнес. А что Шурику в Москве – он там не у дел будет!
– Да никогда я сюда не перееду! – возмутилась я.
– Посмотрим, посмотрим, – проговорила она, хитро подмигнув, будто на сто процентов была уверена, что я, сраженная любовью к ее длиннолицему сыну с перебитым, как у нее самой, носом, брошу в Москве все – квартиру, работу, друзей – и перееду на пожизненное заключение месить навоз в их забытой богом деревеньке. И что больше всего меня взбесило, так это ее уверенность – она и слушать ничего не желала, она так решила, и это самое главное. – Поленька, так давайте организуем пикник в воскресенье. Я тебе сейчас мяса на шашлык дам, пойдем, пойдем, Полин.
И мама безропотно последовала за вдовой. Кошмар! Они вмешивались в мою жизнь, не обращая на меня ни малейшего внимания, как будто я вещь какая! Ну да – я вещь! Я вещь! Я вещь! Нужно немедленно найти какого-нибудь Карандышева, чтобы он меня застрелил, как Ларису Дмитриевну Огудалову из «Бесприданницы» А.Н. Островского.
Весь следующий день мама готовилась к пикнику – мариновала мясо для шашлыков, варила яйца, рис, картофель для салатов, время от времени прикрикивая на котов и Николая Ивановича. Одним словом, сумасшедший дом.
– Мам, неужели ты всерьез рассматриваешь этого полоумного Шурика как кандидата в мужья? – спросила я, открывая банку с горошком.
– Нет, это почему полоумного?! И что у тебя за манера всех унижать! У мальчика высшее образование, он умеет зарабатывать деньги – ты только посмотри, как они тут развернулись. Это тебе не рвань там какая-то! – Мама произнесла свою коронную фразу и с азартом принялась поносить моих бывших мужей. Хорошо еще, что последнее время она была всецело поглощена романом с охранником, а не моей личной жизнью – не представляю, что бы она теперь говорила, знай хоть малую толику, хоть микроскопическую подробность моего романа с Кронским. К счастью, она вообще не знала о существовании «Лучшего человека нашего времени» в моей жизни.
– Ладно, – категорично сказала я. – Вот выйду за него замуж.
– Очень хорошо, – с удовольствием заметила мама. У нее была одна цель относительно меня – побыстрее сбыть с рук.
– И где мы жить будем? Я из Москвы никуда не уеду! – уже кричала я.
– Убежишь ты из своей Москвы – всех нас оттуда выживут, помяни мое слово! Все дорожает и дорожает – и квартплата, и транспорт, и телефон. Скоро за воздух деньги будут брать! А потом, что тебе эта Москва далась? Ты здесь хоть на человека стала похожа – розовенькая, здоровенькая!
– А работа?
– Что работа? Закончила роман – отвезла, закончила – отвезла. Что работа? Не понимаю.
Продолжать разговор мне показалось совершенно бессмысленным, и я подумала о том, что спасти меня от вдовы и ее сына может лишь чудо или мой немедленный отъезд. Однако отъезд неминуемо повлек бы за собой дикий скандал, поэтому я решила пока подождать чуда.
На следующее утро все было готово. Мама надела свое лучшее платье, заставила Николая Ивановича побриться и самолично подстригла его торчащие брови.
– Ты думаешь переодеваться? – спросила она меня, подозрительно глядя на потертые бриджи, которые я переделала из обгрызенных мышами джинсов, найденных на чердаке.
– Вот еще, – недовольно буркнула я.
– Немедленно надень что-нибудь приличное и подкрась щечки!
– Вот еще, – снова фыркнула я.
– Не трепи мне нервы! – истерично воскликнула мама. – Иди, приведи себя в порядок!
– Хорошо, – кротко сказала я. – Можно, я воспользуюсь твоей косметикой?
– Конечно, деточка, бери в тумбочке все что хочешь, не стесняйся, – умилилась мама.
Я закрылась на втором этаже, выгребла из сумки все вещи и решила убить наповал своего «жениха». Может, надеть крепдешиновый сарафан или майку с шортами – в доме тепло… И тут взгляд упал на садомазохистский костюм, что подарил мне Овечкин в прошлом году перед самым днем рождения.
Недолго думая, я скинула свою скромную одежонку, надела бюстгальтер из черной тончайшей кожи с металлическими заклепками и юбку с неровным подолом, будто его собаки жевали-жевали, да кто-то им помешал. Начесала волосы так, что они встали дыбом, словно в знак протеста, и ярко (неприлично ярко) накрасилась.
Я посмотрелась в зеркало – узнать меня было практически невозможно, однако созданный мною образ хоть и был несколько вульгарен, зато выглядела я вполне гармонично.
