Золотая чаша - Плейн Белва (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

30 июня 1912 г.

Я засиделся допоздна, перебирая в уме события дня. У меня вдруг возникло желание написать стихотворение и я попытался, но ничего не получилось. А вот у Джеральда есть талант. Он читал мне кое-что из своих поэтических опытов, совсем недурно, доходит до сердца. Он кроме того хороший декламатор и прочел мне много прекрасных стихов самых разных поэтов, которых я не знал. Одно стихотворение – смелое и немного печальное стихотворение о солдатах, написанное А.Э.Хаусманом [31] – нашло особый отклик в моей душе. Я даже решил записать его.

1 июля 1912 г.

У Джеральда есть девушка. Он показал мне ее фотографию. Она не такая красивая, как Лия. Джеральд многое рассказал мне о Дафне. Он говорит, что у них настоящая одухотворенная любовь, совсем не то, что было у него раньше с другими девушками.

Я вполне могу понять, почему девушки влюбляются в Джеральда. Он такой мужественный и благородный. Вчера ночью мне приснился сон, страшно меня расстроивший.

Мне снилось, что я влюблен в Джеральда и что он девушка, но потом он снова стал самим собой. Мне стыдно писать о том, что мы делали во сне. Сны бывают такими запутанными и странными.

Мне и про Лию снятся странные сны: она заигрывает со мной – как в тот раз у пруда у дяди Альфи – и мне хочется ответить ей, хочется что-то почувствовать, ведь она такая хорошенькая, но я ничего не чувствую.

2 июля 1912 г.

Пол называет Меня англофилом, не могу понять, говорит он это с одобрением или нет. Мне кажется, он считает меня наивным дурачком, сосунком, у которого молоко на губах не обсохло. Ну и пусть. Я все равно восхищаюсь им и бесконечно ему благодарен.

Жаль, что я не могу поговорить с Полом о своих чувствах к Лии и к Джеральду. Не знаю почему, мы ведь всегда были близки с ним. Может, потому, что он никогда не делится со мной своими переживаниями, ничего не рассказывает о своих отношениях с Мими, хотя они наверняка скоро поженятся. Казалось бы, ему должно хотеться поговорить о ней. Но он такой сдержанный, такой скрытный. Думаю, и я такой же.

3 июля 1912 г.

Вчера вечером мы видели сову. Я в жизни не видел ни одной совы, даже не слышал, как они кричат. После ужина мы вышли на лужайку и вдруг услышали ее уханье, а потом увидели и ее саму: она сидела на ветке футах в двадцати от нас, уставившись на нас своими желто-зелеными глазами.

Вскоре похолодало и мы вернулись в дом, и меня опять попросили сыграть. Я сыграл «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. Мне кажется, что люди такого склада предпочитают простоту Моцарта любым бравурным виртуозным пассажам. Моцарт такой утонченный, такой чистый, его произведения – это сама квинтэссенция музыки. Я помню, мой отец сказал однажды, что Моцарт прост как сама правда и еще что-то о сближении науки и искусства. Красиво сказано…

Я знаю, что отец во мне разочарован. Именно поэтому мне так тяжело, чтобы не сказать невозможно, играть в его присутствии. При нем в голову мне лезут неприятные мысли, ненужные воспоминания… не всегда, конечно, но часто. Он надеялся – сейчас, наверное, расстался с этой надеждой – что я стану тем, кем не смог стать он сам; что я буду садиться за рояль в огромных концертных залах, играть, покоряя сердца слушателей, а потом отвешивать элегантные поклоны. Какая чепуха! Да, я талантлив, но не настолько. И это тяжелее, чем быть простым бездарем.

4 июля 1912 г.

Завтра последний день моего пребывания здесь. После этого я присоединюсь к Полу в Лондоне, потом мы поедем в Париж. Мне хочется в Париж, но в то же время грустно уезжать отсюда.

Вчера мы ездили в Гластонбери, Джеральд, я и двое его друзей по Кембриджу. Я смотрел на Авалонскую долину, бывшую когда-то морем, где, по преданию, находился остров Авалон, на который перед смертью отвезли короля Артура, и чувствовал, что по спине у меня ползут мурашки. Гластонберийское аббатство превратилось в руины; уцелела одна башенная арка, а на месте других башен остались лишь груды камней, поросшие травой. Говорят, здесь похоронены Артур и Гиневра. Мы стояли, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь шумом ветра. Все вокруг внушало благоговение, все было исполнено достоинства и очарования.

Можно подумать, что у меня в роду были англичане, такими знакомыми кажутся мне старинные деревушки, окруженные мирными полями. За них будешь сражаться до последнего, если возникнет такая необходимость.

Всю вторую половину дня мы с Джеральдом провели за разговором; о чем только мы ни говорили – о Дафне, Йеле, Кембридже, моем доме, его доме. Мне трудно было объяснить, какие у меня родители. Я чувствовал, что по моему описанию они ему не понравились, и он сразу понял, что и они его не одобрили бы. Что ж, он прав. Слишком уж он консервативен, сказали бы они. Я словно наяву слышу их голоса, произносящие это слово. Отец бы усмехнулся презрительно и добавил, что Джеральд больно уж изнеженный. Он и меня таким считает, я знаю. Да, все здесь вызвало бы у отца возмущение, особенно слуги.

Я спросил у Джеральда совета относительно своей будущей специализации: средние века или античность. Я уже решил, что буду заниматься историей. По мнению Джеральда, сейчас рано об этом говорить, надо попробовать силы в том и в другом, а уж потом решать.

Пребывание здесь очень на меня повлияло. Я приобрел друга на всю жизнь, хотя скоро мы и окажемся по разные стороны океана. Я никогда и ни с кем не испытывал ничего подобного, такого мгновенного полного взаимопонимания, как будто каким-то непостижимым образом он является моей второй половиной.

Париж, 9 июля 1912 г.

Дорогая Мими!

Мы приехали сюда два дня назад, и только сейчас я смог выкроить время, чтобы написать тебе. Папа надавал мне столько поручений, велел встретиться со столькими людьми, что, едва сойдя с парома, я был вынужден сразу же заняться делами.

Срок моего пребывания в Европе истек почти наполовину, и хотя все идет прекрасно, я уже мечтаю о возвращении домой. Надеюсь, ты догадываешься почему. Я начал скучать по тебе с того самого момента, как очутился на борту корабля. За это время было столько забавных маленьких происшествий, столько интересных знакомств, столько занимательных бесед (признаюсь, что в некоторых из этих бесед я выступал в роли слушателя, причем без ведома их участников, ты ведь знаешь, как я любопытен); мне бы хотелось поделиться с тобой всеми своими наблюдениями, выслушать твое мнение, выговориться самому. Ты изумительно умеешь слушать. Да, мне тебя не хватает. Думаю, что любовь – если дать ей самое простое определение – это и есть полное взаимопонимание и желание быть вместе.

Сегодня утром я разговаривал с одной из наших клиенток – некоей мадам Ламартин. Возможно, ты ее помнишь; вы встречались, когда ты приезжала сюда с родителями несколько лет назад. Она, во всяком случае, тебя помнит.

«А как поживает милая крошка Мариан?» – спросила она, назвав тебя очаровательным ребенком.

Вот видишь, какое впечатление ты на всех производишь. А тебе тогда было, наверное, лет двенадцать. Она очень обрадовалась, когда я по секрету сказал ей, что мы собираемся пожениться. Надеюсь, ты не будешь сердиться, что я проговорился.

Завтра хочу устроить себе отдых, отвлечься от контор и банков и просто побродить по Парижу, побывать в своих любимых местах. Перекушу в «Пре Каталан» в Буа, посмотрю на уличных художников на Пляс дю Тетр, пороюсь в книжных развалах на Левом берегу. Надеюсь, когда-нибудь мы побываем здесь вместе.