Гнев Диониса - Нагродская Евдокия Аполлоновна (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Все чисто, просто, гигиенично.
Надо отдать справедливость — физический уход за ребенком прекрасный. Старк до мелочей помнит все, что в каждый данный час нужно для ребенка.
Но что он делает с его маленькой душой, с этом любящим, нежным сердцем!
А эта маленькая душа в эту минуту, выскользнув из рук отца, босиком бегает по комнате.
Он так мил в одной рубашонке! Я гоняюсь за ним, целую его, а он весело визжит.
— Если ты будешь так возиться, Лулу, то ванны не будет! — объявляет Старк.
Лулу смиряется.
Он покорно дает посадить себя в ванну, слегка поеживаясь от холодной воды, Старк снимает жакет, берет кувшин и начинает поливать Лулу, — Давайте, Эдгар, я вам заверну рукава, — предлагаю я.
— Нет, благодарю, я сам, сам.
И он мокрыми руками кое-как завертывает рукава рубашки, Лулу одолевает шалость, он не выдерживает и неожиданно брызгает мне в лицо водой.
Я отвечаю тем же. Он вскакивает, мокрыми ручонками хватает меня за шею, тянет к воде и кричит:
— И ты идешь купаться, мамочка!
— Как он мил! Или у меня материнские глаза, или я не видала ребенка прелестнее! — говорю я. — Вот бы так в ванне нарисовать его.
— Нет уж, пожалуйста, не рисуйте! — восклицает Старк насмешливо.
— Отчего?
— Вы его перестанете любить, — говорит он, глядя на меня.
Не удержался, подпустил шпильку! Но я в благодушном настроении и молчу, — Нет, Мама меня не разлюбит, я вот это берегу.
И Лулу показывает мне коралл, висящий на его шейке.
Это один из трех кораллов, подаренных мне Старком в Риме.
В тот день, когда родился ребенок, он снял с меня цепочку и только перед своим отъездом вернул ее мне.
На ней остался только один розовый шарик. Другой носит всегда Лулу, Третий…
— А где третий? — спрашиваю я.
Старк молчит.
— Я берегу мой коралл, — настойчиво продолжает Лулу, — папа говорит, что ты, мамочка, разлюбишь меня, если я его потеряю.
— Какие глупости, моя деточка! Папа шутит! Мама никогда тебя не разлюбит.
— Папа мне рассказывал… папа зимой, по вечерам, часто рассказывает мне сказки…
— Лулу, вылезай-ка из ванны, — говорит Старк.
— Сейчас, папочка. Вот папа и рассказывал мне, что когда Бог ему дал тебя, он тебе подарил эти три коралла… а вокруг были розы… Это было ночью, папа? Ты что-то говорил про звезды и про луну?
— Довольно болтать! Сейчас же вылезай! — говорит Старк нетерпеливо и слегка краснеет.
— Что за странными фантазиями вы забиваете голову ребенку! — говорю я укоризненно, вытирая Лулу мохнатым халатиком.
Старк идет к шкафу достать белье для ребенка. Я не вижу его лица, но в голосе его слышится смущение.
— Зимой я провожу почти все вечера вдвоем с ребенком; быть может, я и фантазировал вслух — ведь прошлое иногда, невольно, вспоминается.
Я молчу и через минуту обращаюсь к Лулу;
— Ну, теперь ты чистенький и сухой. Папа, дайте нам чулочки.
Старк подает мне маленькие носочки, и мы начинаем обувать Лулу.
Старк стоит на коленях, я сижу на диване рядом с Лулу.
— А третье зернышко папа носит сам. Вот у меня побольше, у тебя поменьше, — вытаскивает он мою цепочку, — а у папы такое же, как твое.
Покажи, папа.
— У меня его сейчас нет! Одевай, одевай твои чулки.
— А где оно?
— Отстань, Лулу, я его потерял, — говорит Старк нетерпеливо, — Папочка, папочка! Зачем ты его потерял! — всплескивает Лулу руками. Он готов заплакать.
— Нет, Лулу, папа шутит, он не потерял.
Встань, я застегну тебе платьице.
— Нет, нет, он потерял, а то он всегда носит! — и Лулу заливается горькими слезами.
— Да покажите вы ему этот коралл, если он есть у вас! — говорю я с досадой. — Сами разводите сентиментальности — вот вам и результаты.
Старк молчит. Глаза его опущены, губы сжаты.
Лулу рыдает.
— Что за упрямство! — восклицаю я и, видя тонкую золотую цепочку на его шее, решительно засовываю руку за его ворот!
Что это? Воспоминание забытых ощущений? Власть этого красивого тела?
Моя рука невольно сжимается на его груди.
Минута… я прихожу в себя, выдергиваю цепочку и говорю с притворным смехом;
— Вот, Лулу! Вот, папа шутил, его коралл цел, Лулу сразу переходит от слез к бурной радости.
С еще не высохшими слезами он скачет по дивану в незастегнутом платье.
Это была одна секунда. Но Старк поймал ее.
Он поймал выражение моего лица, Господи! Что теперь будет?
Ведь я дала ему уже не надежду, а уверенность.
Пока я ловлю Лулу и застегиваю ему платье, Старк смотрит на меня знакомым мне взглядом полузакрытых глаз.
Я беру Лулу и, что-то болтая ему, быстро выхожу из комнаты.
Весь день я была в странном состоянии.
Неужели я могу опять испытать это чувство? Неужели я только животное — и больше ничего?
Мое увлечение Старком, мою измену Илье я могла оправдать тогда поэзией этой любви, «языком богов», на котором со мной заговорили.
А вот вчерашнее чувство, чем я его оправдаю?
Да что вчера!
Я сегодня поймала себя. Забыв всякую осторожность, я сегодня утром смотрела на Старка и хотела его губ.
Это не прежнее острое чувство, а что-то ноющее, томящее, пьющее, Слава Богу, что он сегодня не заметил этого взгляда. Впрочем, я вчера выдала себя с головой.
Прощаясь, он поцеловал мою руку в ладонь таким долгим поцелуем, что я выдернула руку.
Что же мне делать? За себя я не боюсь нисколько, но ведь это — новые сцены.
Уехать? Неужели оставить Лулу? Я не могу.
— Татьяна Александровна, — спрашивает меня Латчинов во время нашей сиесты после завтрака, — что произошло между вами и Старком, если это не секрет?
— Так, ничего, Александр Викентьевич!
— Простите, друг мой. Бестактно задавать такие вопросы, но вы сами виноваты, вы избаловали меня вашей откровенностью.
— Я, может быть, очень хочу быть откровенной с вами, да мне стыдно.
Он молчит.
— Стыдно! — восклицаю я со злостью, — я сердилась на вас, что вы подавали надежды Старку, а вчера сама… сама… страшно наглупила. Я швыряю платьице Лулу, которое вышиваю.
— Я пришла к заключению, что я — какое-то животное, мне стыдно самой себя, но вы в этом отчасти виноваты, — Простите, Татьяна Александровна, я ничего не понимаю.