По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

Примерный перевод эпиграфа:

“Блуждающий прах, я не сумела сориентироваться,

Каждый час я спрашиваю: для кого, зачем бороться

И я в бреду,

Я боюсь пустоты,

Зачем эти слезы, скажи… зачем жить…”

========== 3. Личная вещь ==========

…Y es que tu me matas!

Me matas

© Anabantha «Tu Me Matas»

Салли снились в бреду луна и солнце, застывший волшебный пейзаж. И кто-то будто снял полумесяц с небосвода и плыл неспешно в лодке, пересекая залив, озаряя холодным сиянием округу. Но вскоре картина менялась, вскоре в ее сознании вновь представали грубые лица, искаженные, гротескные в своем уродстве. И кровь… Ей чудилось, что к ней подбираются вараны, а она не в силах сбежать. Вараны и казуары превращались в гигантских древних ящеров, нависали над ней. Она видела жадные пасти, которые поглощали ее. А дальше тишина, темнота, что разрывал ее истошный крик, от которого ей удавалось наконец пробудиться, чтобы полночи лежать в холодном поту, сравнивая, что страшнее: реальность или ее галлюцинации…

На этот раз Ваас не на шутку лютовал, вернее, как он называл это, «веселился». Но это с чьей стороны поглядеть. Со стороны мучителя — веселье, со стороны жертвы…

Она вспоминала, что сначала Ваас пришел вроде бы без намерений ее так истязать. Распахнул резко железную дверь хибарки, в которой обитали купленные наемниками пленницы — рабыни, выгнал всех женщин, кроме Салли, затем с не меньшим грохотом затворил единственный путь на волю. Впрочем, и он, и она прекрасно знали, что нет там никакой свободы, ни единого шанса сбежать.

Ему нравилось читать в глазах пленницы отчаяние, сквозящую безысходность кролика перед пастью удава. Он недолго всматривался в ее умоляющее, смиренное до апатии лицо.

Очень скоро он схватил ее за плечи, развернув к себе спиной. Когда Салли говорила Бену, что главарь «иногда целует в губы», это означало те редкие случаи, когда у Вааса было особое настроение. Чаще всего он просто приходил, чтобы «использовать» личную вещь «по назначению». Но скоро Салли поняла, что это еще меньшее из зол, хотя не ощущала ничего приятного, когда в тот последний раз «хозяин» кинул ее на стол, разбросав алюминиевые миски. Девушка даже не имела возможности видеть его лицо, когда он властным жестом прижал ее к доскам, распластав, как раздавленную лягушку, схватив за «холку» и шею, смяв там кожу, будто она собиралась вырываться. На что уже ей, разуверившейся в возможности спастись? Но все равно наградил лишними синяками, хотя на коже и так живого места на оставалось.

Об удовольствии с ее стороны в таком случае речи практически не шло, он это знал. Наверное, он просто не старался, чтобы пленнице понравилось, даже наоборот. Она раскинула руки, для устойчивости сжав пальцами края стола и повернув голову набок, чтобы не сломалась шея. Иногда она еще зажмуривалась, чтобы не таращиться на постылые стены, раз главарь все равно не позволял хотя бы толком взглянуть на себя. Может, она бы и хотела хоть немного рассмотреть его, красивые мышцы рук и торса, вдохнуть хотя бы запах его пота и табака, ведь никто бы не стал отрицать, что он по-своему даже красив: резкие южные черты лица, точеный нос, пронзительный взгляд, смуглая кожа, длинные руки. Только любую красоту уничтожают поступки, любое минутное очарование смывают часы пыток.

В тот раз он слишком торопил, как обычно, не задумываясь, что ощущает жертва. Конечно, ведь есть он — великий и ужасный, и его марионетка из плоти и крови. Его не интересовало, что Салли с самого утра мутило от жары или еще от какой тропической заразы, потому его приход отозвался только тоскливым холодом безысходности: быстрее начнется — быстрее завершится. Тотальная неизбежность. Куда только деваться от приступов паники? Забыть бы все и очнуться, когда он уйдет…

Она стояла, опершись о стол, спиной к мужчине, когда его руки потянулись к пуговице ее джинсов — вот и что-то новое. Обычно он был еще и ленив настолько, что приказывал девушке раздеться самой. Везде он, вокруг нее, а хотелось исчезнуть и раствориться, растаять прибрежной водой.

Салли выдохнула и попыталась представить что-то успокаивающее. Да, вода, течение… Она просто тина, что плывет по течению. Девушка еще раз глубоко вдохнула, сжимая зубы, надеясь, что все обойдется без дальнейших пыток, что он просто пришел к ней, не желая платить в дрянном городишке — Бедтауне — какой-нибудь шлюхе, но интуиция ее редко подводила. Она будто научилась читать его намерения по краям широкой ухмылки крокодила, которая нередко играла садистской наглостью на его самовольном лице.

Пуговица от джинсов звякнула и покатилась по полу, скрываясь где-то между досок, откуда порой выползали пауки и даже змеи. В джунглях ядовитая тварь могла появиться где угодно, так же, как и пираты.

Мучитель оторвал пуговицу; вот еще новую потом искать, если настанет это потом, если он позволит пережить еще один день. Салли только поглядела на его запястья, покрытые черными волосками, руки, где над мощными мышцами выделялись вены. Его лицо оставалось где-то намного выше ее затылка. Он потянул воздух, судя по звуку, облизнулся, точно тигр, наваливаясь тяжестью своего мускулистого тела. Может, и к лучшему, что она его не могла видеть. Страшный взгляд еще больше пугал, вводил в полнейший ступор, не предвещая ничего хорошего. Ее личный кошмар, демон северного острова. И она — бескрылый мотылек, извивающаяся гусеница на тонких ножках.

Через миг она оказалась придавлена к столешнице, сморщившись от подступившей при ударе тошноты. И какая недобрая судьба привела его именно в тот день? Не нашлось проблем с ракьят? Не поймали нового живого товара? Тиран заскучал, решив развлечься со своей «личной вещью», заброшенной в далекий ящик-аванпост у лагуны?

Вот и началось. Девушка неосознанно выгнулась, не сопротивлялась. Она бы вовсе не противилась, если бы его рука не сдавливала сзади шею, отчего накатывало удушье. Кто-то мог получать от всего этого удовольствие. Их еще называли мазохистами, но, очевидно, Салли к таким не принадлежала в силу природных и психологических особенностей.

Пленница только ощущала, как неудобно елозит ее обнажившийся живот по нестроганой столешнице при каждом новом резком движении в ней того существа, мужчины, пристроившегося сзади за спиной. Девушке не нравилось это порывистое скольжение по древесине, как бы ни пыталась она расслабиться и игнорировать окружавшие предметы. Но не так-то это легко, особенно когда не хотелось получать занозы, ведь они могли загноиться, тогда стало бы еще хуже, потому что никому не было дела до ее состояния.

Она суетливо потянула бесформенную красную майку чуть вниз, вроде стало и лучше, если в принципе игнорировать факт того, что снова совершали над ее телом. Да как это игнорировать? Мучителя, его грубые прикосновения рук к ее узким бедрам, его движения… От ужаса кружилась голова, в глазах рябило, по телу стекали душные струйки пота, кидавшие в озноб. Скрипело устало собственное рваное дыхание, воздуха не хватало до кашля. Наваливались волны дикой нездоровой сонливости, отчего утрачивалось чувство реальности и умение давать названия вещам.

А когда длинные пальцы огромной лапищи главаря впились в ее левую грудь, бесцеремонно сминая, сжимая сосок, будто разрывая, то Салли показалось, что грудная клетка ее уже разверзлась, что вот-вот вырвут ее бешено трепыхавшееся сердце, похожее на крошечную птицу, пойманную в коварную западню. И из разорванных артерий хлынет кровь. Казалось, что будет видеть, как алый комок продолжит бестолково биться… Может, это и лучше, ведь тогда все завершится. Но нет, она боялась смерти, хотя не понимала, как выдерживает такую жизнь.

Снова потянула надоедливо задиравшуюся майку чуть вниз, потому что наждак досок, проходившийся вдоль разгоряченной кожи, доводил до истерики. Так бывает: терпит-терпит человек, а какая-то мелочь может вдруг лишить рассудка. Затем она заставляла себя максимально обмякнуть, растечься, словно амеба, потому что так легче, так менее страшно.