Тень доктора Кречмера - Миронова Наталья Алексеевна (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
– Смотри, что ты наделала! Вот и сиди теперь без ужина!
Мама дает Вере подзатыльник. Вера не плачет: привыкла. И тут в кухню входит папа.
– Не смей бить мою дочь!
– Ничего, папочка, мне не больно.
Папа обнимает ее, она крепко прижимается к нему.
– Почему Вера должна крутить эту проклятую мясорубку? Она еще маленькая, ей не под силу.
– Ничего, пусть привыкает. Должен же кто-то помочь мне по хозяйству! Я ей сколько раз говорила: тряпкой надо завинчивать!
– Иди, доченька, – говорит отец Вере. – Я сам тут разберусь.
Вера выходит из кухни, но ей прекрасно слышно продолжение спора.
– Почему Лена не может тебе помочь? Она же старше, она уже большая.
– Лорочке нужно заниматься. А Вера и так по всем предметам успевает.
К тринадцати годам Лена превратилась в Лору. Она считала, что это звучит клевее. Придумала целую парадигму: если Елена, значит, Элен. Значит, Элеонора. Значит, Нора. Значит, Лора. И новое имя прижилось, только папа по-прежнему упрямо называет Лору Леной.
– Я не позволю превращать мою дочь в прислугу.
– А меня можно превращать в прислугу? Я и так целыми днями кручусь, с ног падаю, света божьего не вижу!
– Ты могла бы попросить меня. И не смей ее бить. Ничего страшного не случилось.
Вера и сама видит, что ничего страшного не случилось. В миске было слишком мало фарша, на пол почти ничего не попало. Отец подбирает миску и мясорубку, Вера, следившая за происходящим сквозь приотворенную кухонную дверь, бросается подбирать и выкидывать в ведро то, что все-таки вывалилось на пол, вытирать следы влажной тряпкой.
– Ничего, доченька, я сам.
– Нет, папа, я тебе помогу.
У папы есть самодельный ножик, маленький, острый-преострый, оставшийся от дедушки. Этим ножиком папа очищает мясо от пленок и жил, вместе с Верой они дружно проворачивают фарш.
– Все, теперь твоя очередь, – говорит он маме. – Жарь котлеты.
Мама следит за ними злыми глазами.
Вера росла тихой, послушной девочкой, можно было даже сказать, забитой. В школе она сразу стала примерной ученицей. У нее очень рано проявились поразительные способности к математике. Уже в младших классах она с легкостью складывала, вычитала, умножала и делила в уме большие числа.
Однажды воскресным днем папа начал рассказывать ей, какие чудеса творил, еще учась в начальной школе, великий немецкий математик Карл Гаусс. Как-то раз учитель решил надолго занять класс трудной задачей и предложил ученикам рассчитать сумму всех чисел от одного до ста. Он думал, что они так и будут последовательно складывать единицу с двойкой, тройкой и так далее, но маленький Гаусс мгновенно сообразил, как решить задачу гораздо быстрее…
И вдруг, на глазах у потрясенного Василия Петровича, девятилетняя Вера, не дожидаясь конца рассказа, стремительно связала ту же логическую цепочку, что и Гаусс.
– Смотри, папа, – сказала она, – один плюс сто будет сто один. И два плюс девяносто девять – тоже сто один. Значит, и дальше то же самое. А всего таких пар пятьдесят, так? Значит, умножаем сто один на пятьдесят и получаем пять тысяч пятьдесят. Правильно?
Папа притянул ее к себе, прижался щекой к ее макушке.
– Будь умницей, дочка. Будь хорошей девочкой. Учись, и все будет хорошо. Ты не пропадешь.
Любимой книжкой Веры сделалась сказка Льюиса Кэрролла об Алисе. Вера перечитывала обе истории – «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» – снова и снова, решая рассыпанные по тексту математические задачки. Задачки ей нравились, но она пожаловалась папе, что ей не нравится, как все это написано. Ей хотелось прочесть книгу в оригинале. Папа нашел ей учительницу английского языка.
Вера усердно занималась английским и делала успехи, но, когда папа умер, мама уроки прекратила. Просто перестала платить учительнице. Сказала, что Вера должна помогать ей по дому, а дополнительные занятия языком – это блажь. Вера смирилась. Английский язык она выучила самостоятельно. Хорошо, что учительница успела заложить основы.
Незадолго до смерти Василий Петрович сделал любимой дочери еще один замечательный подарок: попросил одного из своих друзей-капитанов привезти для Веры из заморского плавания альбом художника Мориса Эшера. В Советском Союзе Эшера не то чтобы запрещали, но считали формалистом, и широкая публика ничего о нем не знала. Однако люди математического склада увлекались им страстно. Существовало даже международное общество «эшеристов», но в СССР оно действовало подпольно. Вот и Василию Петровичу рассказал об Эшере один знаменитый физик, когда-то отдыхавший в Сочи. Василий Петрович его рассказ запомнил и заказал книжку для Веры.
Это было прямое попадание. Вера часами сидела над альбомом, любовалась головоломными картинками, решала поставленные художником задачи, разгадывала парадоксы и метаморфозы искривленного пространства. Ей все эти догоняющие, дополняющие, подменяющие друг друга ящерицы, змеи, рыбы, бабочки, проваливающиеся лестницы, немыслимые переходы говорили так много, что не хватало слов. Ее мысли можно было выразить только на языке математики.
Если бы был папа, все было бы еще ничего. Нет, все было бы просто отлично. Но папа… Вера помнит, как это случилось – через два года после случая с мясорубкой. Она уже ходила в четвертый класс. Папа какое-то время не пил, а тут вдруг опять «развязал». Что-то такое было… Какой-то скандал. Сути Вера не понимала, знала только, что случилась какая-то неприятность. Время наглухо закрыло от нее подробности.
И вот ночью пришли в дом чужие люди… Нет, не только чужие, были папины друзья, она их знала. Но были и чужие, была милиция… От страха Вере показалось, что их очень много, они заполнили всю столовую. Мама стояла перед ними в халате, наброшенном на ночную рубашку, в тапочках на босу ногу. Сама Вера в одной рубашке и босиком пряталась за дверью, подглядывала в щелку. А Лора – к тому времени она уже года два была Лорой! – так и не встала, хотя за окном гремела гроза. Так и проспала до самого утра. Нет, это она только потом сказала, будто проспала и ничего не слышала. На самом деле ее не было дома, она улизнула тайком еще вечером, до начала грозы. Явилась утром, приложила палец к губам: молчи, мол.
– Папа умер, – сказала Вера чужими, непослушными губами.
– Да ты чего? Не гони, – не поверила Лора. – Чего, правда, что ль?
Вера не стала ей ничего рассказывать. Не до того было.
Папа ночью на машине поехал зачем-то в Адлер. Это было весной, в конце апреля. Шел сильный дождь с градом. Папа не справился с управлением и не вписался в поворот на горной дороге. Пока военный рассказывал об этом маме, Вера стояла и слушала. С ней творилось что-то странное. Она не ощущала холода, хотя стояла босыми ногами на голом полу. Все ее тело вдруг стало чужим. Она словно отделилась от себя и наблюдала со стороны.
Вроде бы все осталось прежним, а папы больше нет… Как это может быть? Она не понимала. Слез не было, но с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже, странное состояние раздвоенности мучило ее. Ей было не больно, а… дурно.
Она сама не заметила, как повалилась на пол в дверях, зато ее заметили люди. Очнулась она на руках у капитана, одного из папиных друзей. Ее усадили на диван, закутали в одеяло, попросили маму принести ей горячего чаю, и мама послушалась, молча ушла на кухню…
Но Вера видела, что все они стараются не встречаться с ней взглядом, отводят глаза. Когда чай был выпит, мама велела ей возвращаться к себе и ложиться обратно в постель. На следующий день ей разрешили не ходить в школу, но от этого стало только хуже. Вера слонялась по дому, не зная, чем себя занять, и у нее то и дело возникало то же странное чувство, словно она наблюдает за происходящим со стороны, вне собственного тела. Голова кружилась, она боялась снова потерять сознание.
Потом ей опять разрешили не ходить в школу в день похорон, но в тот день все было совсем по-другому. Простуженное небо откашливалось громом где-то вдалеке, но дождь перестал, вышло солнце, хотя над головой еще клубились грозовые тучи цвета пушечной стали. Освещенные с одного боку, они блестели на солнце и казались нарядными. А рядом – чистая голубизна.
