Люба, Любочка, Любовь - Барская Мария (е книги .txt) 📗
— Я эту гадость вообще терпеть не могу, — поддержала меня Василиса. — У меня от нее изжога.
Лучше бы она промолчала. Ужас что началось. Родители мигом вспомнили собственное голодное военное и послевоенное детство. В ход пошли голодающие дети Африки и голодные девяностые годы в нашей стране. Родители бушевали целый вечер. Никакая, даже самая лучшая на свете тушенка не стоила таких эмоций. Хотя, конечно, я понимала: дело не в тушенке. Просто они хотели о нас с дочерью позаботиться, а мы, неблагодарные, не оценили их стараний. Беда была только в том, что они постарались согласно своим представлениям и убеждениям, и старания в результате оказались совершенно зряшными. Сильно подозреваю, умом отец с матерью и сами это поняли, но сердцем принять не могли.
К ночи все кое-как успокоились. Польза от скандала была лишь одна: я ничего не рассказала о том, что нас закрывают, а мама не заметила, что я от нее что-то скрываю.
III
Меня продолжала терзать дилемма: уйти в другое место или остаться и попробовать завоевать мужчин? Если, конечно, они придут к нам в салон и будет кого завоевывать. Мамин внутренний локатор засек мои сомнения.
— Что с тобой происходит? — спросила она меня, когда мы пару дней спустя мыли вечером в четыре руки посуду.
— Да все нормально, — я обреченно попыталась уйти от разговора.
— Не ври. Уж я тебя как облупленную знаю. Последние дни сама не своя.
— Тебе кажется.
Мама с минуту помолчала, затем шепотом осведомилась:
— У тебя кто-то появился?
Ясно, по ее мнению, это самое страшное, что может произойти в моей жизни.
— Ровным счетом никого.
— Тогда почему нервничаешь? Пришлось рассказать. Все равно через неделю нас в отпуск выпихивают.
Теперь занервничала мама.
— Очень неудачно! Нет, конечно, то, что мы сможем все праздники провести на даче, замечательно.
— Мама, у Васьки в промежутке школа.
— Справку возьмем. Ребенку полезно побыть на воздухе. Вот только… отпуск-то тебе оплатят?
— Две недели, а остальные две — за свой счет. Мама нахмурилась.
— Вот это плохо. Перед самым летом! Сколько раз тебя уговаривала хоть понемногу откладывать.
— С чего откладывать? Мы все проживаем!
— По кафе надо меньше ходить.
— Мама, кафе мне обошлось бы в сто пятьдесят рублей, да и их платить не пришлось. Я ведь уже говорила: Равиль угощал.
— А прошлый раз ты сама платила. Туда сто пятьдесят, сюда сто пятьдесят. А за год на эти деньги, если суммировать, пальто можно ребенку купить или туфли. А у тебя все деньги сквозь пальцы как вода утекают. Теперь вот нужда пришла — и нет ничего. Хорошо еще мы с отцом живы-здоровы и пенсиями своими не разбрасываемся.
Я молчала. Мое транжирство — любимый конек мамы. Они с отцом уверены, что я прожигаю жизнь. И хотя на самом деле именно я практически содержу все семейство, возражать бесполезно. Ну невозможно ей объяснить, что я-то совсем не пенсионного возраста! Мне надо и выглядеть прилично, и с людьми поддерживать отношения. А все это траты, траты и траты! Хотя, в общем, и трачу-то я на себя самый минимум. Так ведь нет: зачем ты новые брюки купила, могла бы и в старых еще походить, у тебя их целых три пары! А то, что в одних холодно, другие протерлись, а еще хотя бы одни нужны на смену… Подумаешь, заштопала бы, под халатом на работе все равно не видно, а в остальном еще вполне целая вещь. Вот и весь разговор. Мама хочет, чтобы я жила точно так же, как она когда-то с отцом. Но времена изменились. Не могу я круглосуточно носить байковый халат! Даже в воскресенье.
— Ну что ты молчишь?
— А что отвечать. — Сдерживая негодование, я втирала его полотенцем в тарелку.
— Ты должна серьезно задуматься о своей жизни. В твоем возрасте пора научиться нести ответственность за то, что делаешь.
Я пребывала на грани взрыва.
— Слушай! — Мама застыла над раковиной с чашкой в руке. — А ты уверена, что после ремонта у вас салон останется?
— Фомич обещал. Думаю, не врет.
У мамы округлились глаза, и она громким шепотом спросила:
— А не боишься, что он хочет превратить его… ну, в неприличное заведение?
Злость мою как рукой сняло. Теперь меня разбирал смех.
— В бордель, что ли?
— Тише, тише, — шикнула на меня мама. — Васька услышит.
— Да она в школе гораздо хуже слова слышит. А бордель, между прочим, слово вполне приличное и даже литературное.
Мать замахнулась на меня полотенцем.
— Нет, — продолжила я. — Если бы он собирался бордель организовать, нас бы точно всех уволили и набрали молоденьких.
— А вдруг он такой… специализированный. — Она снова понизила голос до шепота. — Для извращенцев.
— Ну спасибо тебе на добром слове! Оказывается, я уже пригодна только для обслуживания извращенцев.
— Не говори чушь! Я совсем о другом. Вот превратят вас…
И, сделав короткую паузу, она беззвучно, одними губами добавила:
— В сексуальных рабынь.
Кажется, я знала, откуда ноги растут: мать с отцом желтой прессы начитались.
— Ма, но я же не в Турцию и не в Эмираты уезжаю. Здесь трудиться остаюсь. Не вернусь домой, заявишь в милицию.
— Тебе бы хиханьки да хаханьки. А влипнешь в историю, нам тебя вызволять. И ребенок на кого останется? И так, считай, почти сирота. При живом-то отце!
Еще одна мучительная для меня тема! Мой бывший муж, отец Василисы, с которым я сочеталась браком, вопреки родительской воле и благословению. Ну и, естественно, они оказались правы. Через год после рождения дочери мы с ним расстались. Мой бывший растворился на необъятных просторах нашей родины. Вполне, впрочем, не исключаю, что он живет и в Москве. Только я с тех пор, как он исчез с моего горизонта, о нем ничего не слышала. И уж, разумеется, он никак не помогал мне растить ребенка. Правда, я и не претендовала: с глаз долой, из сердца вон. Так уж вышло. Против судьбы не попрешь.
Хотя иногда мне кажется, что роль судьбы в данном случае сыграли мои родители. Живи мы с моим бывшим отдельно от них, глядишь, и у нас сложилось бы, и у Васьки был бы отец. Не таким уж он чудовищем был, как я теперь понимаю. Однако, когда на каждый, пусть самый ничтожный его просчет, обращают внимание, поневоле начинаешь реагировать. Особенно когда ты беременная или у тебя маленький ребенок. Без того вся на нервах. Слово за слово, и начинаются бесконечные выяснения отношений, копятся обиды, и любовь куда-то уходит.
Это теперь я понимаю: подумаешь, человек протопал на кухню в грязных ботинках по чистому полу. Тем более что мне продукты из магазина принес. А тогда я до слез обиделась. Из последних сил мыла! Вместо того, чтобы поспать между кормлениями. Лучше бы я тогда выспалась! Из таких взаимонепониманий и обид вырос огромный черный ком ненависти, который раздавил нашу любовь.
А мама, вместо того, чтобы сглаживать шероховатости и меня лишний раз успокоить, подзуживала:
— Вот какая его любовь. Не ценит тебя, в грош не ставит.
И папа поддакивал:
— Вот когда мы с мамой только что поженились…
А я, дура, их слушала!
Вот теперь и одна. Расплачиваюсь. И Васька расплачивается из-за моей глупости. Отца она, конечно, не помнит и из-за его отсутствия не особо страдает. Но когда-то это все равно на ней скажется.
— Мама, эта тема закрыта уже десять лет, — жестко отреагировала я на последний выпад.
— Закрывай не закрывай, а ребенок все равно наполовину сирота.
Вот вечно последнее слово останется за ней!
В пятницу на работе нас ждал сюрприз. То, что Юля как дамский мастер перебиралась в другой салон, никого особенно не удивило. А вот когда наша уборщица Катерина вдруг объявила, что увольняется, мы обалдели. Ей-то какая разница за кем убирать?
Но оказалось, разница есть, и большая. Катин муж как услышал про наши изменения, впал в истерику. И поставил жене ультиматум. Мол, либо я, либо мужской салон. Потому что мужской салон — это гнездо разврата, и он не позволит своей жене там работать. Он настоящий мужик, не вроде некоторых.