Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня (читаемые книги читать .txt) 📗
Накануне первого сентября в приюте было шумно и весело. Нас, девятерых первоклашек, чествовали на праздничном вечере, из старых хрипящих колонок играла музыка, мы визжали и прыгали, подпевая песенкам о школе, и, конечно же, не находили себе места от радостного предвкушения.
Ночью я несколько раз вскакивала с постели и проверяла, все ли в порядке с моей формой, портфелем и не настало ли еще время собираться. После чего на следующее утро я, конечно же, проспала.
Успокоившись только с рассветом, я провалилась в такую крепкую, тягуче-сладкую дрему, что не услышала даже команду к подъему, и осталась лежать, посапывая, под одеялом, в то время, как остальные дети, резво вскочив, бегали умываться и надевали свои форменные пиджачки и платьица. И только громкий вскрик воспитательницы, с которой я должна была ехать до самой школы, смог вырвать меня из царства коварного Морфея. Резко вскочив на ноги от испуганно-отчаянного "Алексия!", я не могла ничего понять. Почему ругается всегда очень спокойная Лилия Ивановна, почему с таким ужасом и жалостью смотрят на меня остальные девочки, причесанные и заплетенные, в то время, как я, неодетая, растрепанная, с привычно всклокоченными волосами, пытаюсь осознать, что произошло.
Мой первый школьный день начинался с серьезного опоздания.
Даже сборы в рекордно короткое время не могли исправить ситуацию: на торжественную линейку я никак не успевала. И пусть мы с Лилией Ивановной выбежали всего лишь через несколько минут после отбытия вереницы наших первоклассников и догнали, а потом перегнали эту процессию. В положенные восемь тридцать, когда в моей самой лучшей городской школе прозвенел первый звонок, возвещая о начале торжества, я стояла на остановке, зареванная и пыльная, в ожидании автобуса, на котором предстояло ехать, в лучшем случае, минут тридцать.
— Ничего, Алешенька, ну подумаешь, пропустим линейку! Разве ты мало праздников за последний год повидала? Главное, на первый урок успеть, хоть бы не в самом конце прийти!
Так оно и вышло. Мы влетели в опустевший школьный коридор, когда и первоклассники и ученики постарше заняли свои места за партами. Традиционный первосентябрьский "урок мира" шел уже несколько минут. Еще немного пометавшись от двери к двери в поисках нужного класса, я, наконец, нашла нужную металлическую табличку с выгравированным на ней "1-А".
Пока Лилия Ивановна, постучавшись в классную комнату, вызвала учительницу в холл для объяснения ситуации, я, не в силах сдержать любопытства, пыталась заглянуть в класс через спины взрослых. Но все, что мне удалось рассмотреть — это большие, сияющие светом окна, с многочисленными зелеными растениями на них. Сердце в груди плясало от волнения и радости: вот он, мой новый дом. Вот она, моя новая жизнь.
В порыве детского восторга я не замечала больше ничего. Ни того, как сбивчиво, краснея и смущаясь перед модно одетой красавицей-коллегой, Лилия Ивановна пытается объяснить причину нашего опоздания. Ни того, с какой смесью неприязни и презрения смотрит на нас преподаватель школы, предупрежденная о специфической ученице в классе, но не подозревавшая о подобной наглости "этих детдомовских" — мало того, что опоздали, так еще и от занятия отрывают. Ни того, как неискренне улыбаясь, блистательная дама произносит:
— Конечно же, Алешенька, мы тебе очень рады. Меня зовут Таисия Павловна. Проходи, я познакомлю тебя с остальными ребятами.
Широко улыбнувшись на прощание взволнованной Лилии Ивановне, я без страха переступила порог классной комнаты навстречу школьному будущему и новым друзья — замечательным и добрым девочкам и мальчикам.
Каково же было мое удивление, когда стоя у доски во время знакомства с классом, я увидела откровенно злые и враждебные лица будущих «друзей». Похоже, этот коллектив не собирался меня ни любить, ни принимать, ни, тем более, восторгаться.
Масла в огонь подлила и пламенная речь Таисии Павловны о том, что отныне их дружная семья пополнилась еще одним человеком, юным дарованием, завоевавшим любовь и признание многочисленными выступлениями во имя советского детства, безоблачного и счастливого. И относиться ко мне, дарованию, нужно с особым пониманием, потому что домашнего очага я была лишена с рождения, и лишь только замечательная советская страна дала мне возможность находиться сегодня здесь, в светлом и чистом классе, в тепле и уюте, к которым я, наверное, не привыкла.
Чувствуя, как щеки заливает краска стыда, и желание отряхнуть с одежды невидимую грязь становится нестерпимым, я хотела одного — провалиться под землю. Насмешливые взгляды одноклассников жгли меня сильнее раскаленного железа. Несмотря на неискренне-издевательский призыв смириться с ситуацией и принять меня в свой благополучный коллектив, никто из потенциальных братьев и сестер делать этого не собирался.
Как оказалось, за месяц до этого в благопристойные семьи нашего города проникли слухи о том, что в одном классе с детьми партработников и директоров продуктовых баз будет учиться ребенок без роду и племени, та самая малолетняя выскочка, которая хорошо смотрелась на сцене во время собраний и торжеств, но только не в одном коллективе с нормальными детками. Наверняка, у нее вши, и она точно научит всех материться, дружно решили порядочные граждане. Именно эти настроения будущие одноклассники впитали, как губки, будучи в возрасте, когда взрослые все еще являлись для них авторитетом. И хоть явных причин своей неприязни ко мне они назвать не могли, но слабее их предубеждение от этого не становилось.
То, что впервые в жизни мне не по силам сломать ледяную стену отчуждения, я поняла сразу же, во время определения мне места в классе. Не все дети сидели по парам, возле многих были свободные места, но, несмотря на это, я никак не могла найти себе парту.
— Ну, иди, Алёшенька, садись. И продолжим наш самый первый, настоящий школьный урок, на который ты немного опоздала, — елейным голосом добавила Таисия Павловна. — Надеюсь, это было в первый и последний раз. Я понимаю, тебе надо добираться на автобусах, но у тебя же льгота на проезд, видишь, как наше советское государство заботится о малоимущих детках. Так что будь достойна этой чести, не нарушай больше дисциплину.
Я, пытаясь подавить испуг, злость и желание закричать о том, что я не малоимущая, неуверенно направилась к первой парте в левом ряду. За ней сидела очаровательная девчушка с огромным бантом и бездонными синими глазами, похожая на маленькую фею.
— Здесь занято! — внезапно зашипело на меня неземное существо и очень свирепо сдвинуло белесые бровки.
Уже после окончания этого безумного дня я придумала тысячи остроумных и язвительных ответов на такое откровенное вранье. Но в ту самую секунду я не нашла, что сказать, и чувствуя, как грохочет в висках кровь, направилась к следующему пустому месту.
— Занято! — сказала мне умная девочка в очках.
— Занято! — услышала я от мальчика, на столе которого лежала жутко занятная вещица — импортная ручка с цветными кнопками.
— Занято! — ответил умилительный, но очень решительный в своем нежелании быть моим соседом по парте толстячок.
Совершенно растерявшись, и не зная, что делать, я начала подходить к партам, за которыми ученики сидели по двое, в попытке примоститься хотя бы к ним, раз мне не разрешили присесть на свободные места — и этим дала новый повод для веселья.
— Занято! — с радостью кричали мне дружные парочки, потешаясь над моей недалекостью: надо же, совсем глупая, ну куда она лезет!
"Занято!" "Занято!" — не могу вспомнить, сколько раз я услышала это слово-пощечину, прежде, чем добралась до последней парты, той самой галёрки, где обычно сидят самые отъявленные лоботрясы или белые вороны, с которыми никто не хочет дружить и общаться.
К тому моменту я уже еле держалась на ногах, поэтому то, что меня не отвергли в очередной раз, поняла не сразу. Плюхнувшись на скамью (в младшей школе у нас были старые, "сталинского" образца парты с хлопающими деревянными крышками) я не могла поверить, что мне все-таки удалось сесть. Глаза нестерпимо жгло, а сердце в груди разрывалось от пережитого унижения.
