Боковая ветвь - Степановская Ирина (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
Он был выше того, чтобы ревновать Наташу. Да и не к кому ему, по сути, было ее ревновать, кроме отца. Славик быстро понял, что именно отец в Наташином представлении олицетворяет собой всех мужчин на земле. Именно с ним она бывала по-настоящему, по-детски весела. И хотя сама Наташа всегда подчеркивала огромную роль Славика в ее жизни, он, как никто другой, знал реальную роль ее отца. Причем он знал, что этот пожилой уже, подтянутый мужчина на самом деле приходится отчимом его жене. Для него это не имело значения. Он видел: Наташу и этого мужчину соединяет не любовная связь, а нечто еще более глубокое, прочное.
Славик думал, что он выше ревности, но на самом деле, сам не понимая того, что ревнует, кроме ее отца, он ненавидел ее поездки, ее институтских знакомых, ее успехи в работе, прекрасно осознавая, что он сам сделал все, чтобы она добилась этих успехов и что без всего этого Наташа не может жить… Он ненавидел даже деньги, которые она зарабатывала, ведь они давали ей независимость. Он, пожалуй, не ревновал только к Кате. Потому что чувствовал: Катя занимает совершенно отдельную нишу в Наташиной жизни и, как это ни казалось странным, не имеет в ней главного места. Он понимал, как это бывает. К некоторым людям можно чувствовать генетическую, животную привязанность, а к некоторым — нет. Он вот сам знал, что любил свою мать, был благодарен ей за жизнь, что она ему дала. Но в то же время редко бывал у нее, раздражался от ее разговоров. У него возникало даже какое-то странное недоумение, когда он прикасался губами к ее высохшему лицу. Ему тогда казалось, что по какой-то нелепой случайности что-то перепутали в роддоме и его мать на самом деле ему вовсе не кровная мать.
А Наташа молниеносно продвигалась вперед. Она получила необходимое ускорение и, как огромная, яркая, фантастическая комета, неслась по научному небосклону.
— Нет времени! — часто слышал он от нее, когда хотел пригласить в ресторан или на какую-нибудь вечеринку к знакомым. И тогда он замыкался в своей комнате, или шел на дежурство, или ехал с Катей гулять. Иногда Наташа не могла выдержать темпа. Тогда она заболевала. У нее поднималась температура, раскалывалась голова. Он давно уже понял, что причиной ее недомоганий была вовсе не инфекция, а какой-то диссонанс всех органов чувств. Он хотел бы тогда посидеть рядом с ней, почитать вслух газету, рассказать анекдот или вывести на прогулку кормить белок в парке. Они ведь, кстати, и прижились в их районе из-за парка. Квартиру сменили на большую, а район оставили. Но ему надо было идти на работу, оперировать больных, давать частные консультации, ехать куда-то по другим делам, и тогда в их доме появлялся ее отец. С ним она всегда находила время для разговоров. Однажды Серов вошел в комнату, когда они с отцом о чем-то весело говорили. Он хотел поддержать их веселье и стал рассказывать что-то свое. Через минуту Наташа затихла. (На самом деле затихла она оттого, что не могла забыть случайно найденные ею чьи-то шпильки на зеркале в прихожей.) Отец держал ее за руку, а она смотрела на него такими жалобными и любящими глазами, что можно, было подумать, что Серов взял ее в вечное рабство. Он тогда вышел и громко хлопнул дверью. И еле дождался, когда она уедет в очередную командировку. Самое подходящее выражение для его последующих действий — «ушел в загул». Вывел его из этого состояния институтский товарищ Валерка.
— Ох, если Наташка узнает… — только и повторял он, пока вез его домой после этой безумной оргии.
— Все вы заботитесь о Наташке… Все вы, сволочи, в нее влюблены! — хрипел по дороге Серов, пьяно мотая головой. — Начиная с тебя и кончая толстой жабой — проректором по науке…
Что касается самой Наташи, то во время болезни, когда столбик термометра забирался особенно высоко, ей чудилась ее детская комната в старом доме и бесконечные разговоры с тем, кто сидел в темном углу и был плохо виден, лишь таинственно, снисходительно улыбался. Снисхождение было противно. Оно ущемляло ее гордость. Его надо было преодолеть. Тогда начинался кошмар. Комната вращалась по кругу быстрей и быстрей. Ее мучило до тошноты, что она никак не могла понять, кто именно там сидит. Под утро кошмар прекращался, но просыпалась она совершенно разбитой. Когда она открывала глаза, в кресле рядом с ней почти всегда был отец. Серов говорил ей, что она страшно кричала во сне, звала отца. Он его привозил. Отец держал ее за руку, она успокаивалась и засыпала.
Она хотела бы думать, что отец ей не чудился в том углу никогда.
А Славик хорошо помнил, как изменил жене в первый раз. Это и случилось-то из-за ее отца. Наташа в тот день защитила докторскую. Сколько он бегал, хлопотал, устраивая банкет! Как добивался места в престижной «Праге»! Как радовался за нее, сколько, наконец, истратил денег!
И вот перед началом веселья явился папочка! Он был красив, ничего не скажешь! Высок и худ, пустяки, что почти шестидесяти лет, в черной с золотом форме, с широкими крепкими ладонями, привыкшими к любому труду. Теща с ним не пришла. Осталась сидеть с простудившейся Катей. Наташа подводила отца к гостям, знакомила, представляла… А он, Серов, должен был бегать возле нее как шавка. Встречать, провожать, суетиться, подавать пальто… Такую роль он тогда выполнял в первый раз. Даже в первом своем браке он никогда не делал ничего подобного.
Он очень ждал этого банкета. Он представлял, как скажет ей:
— Видишь, я был прав, приехав за тобой! Ты многого добилась!
Ведь ее докторская была в какой-то степени и его успехом. Он волновался за нее, он ей помогал. Он ею гордился, как гордятся учителя своими самыми способными учениками. Оказалось, в его гордости она как раз и не нуждалась. Правда, произнося ответную речь, она его тоже деликатно поблагодарила. Но он ждал от нее истинной благодарности. Выраженной хоть чем-нибудь, хоть легким толчком ноги, быстрым пожатием, лучезарным взглядом. Но ей было не до него. Речи лились рекой, а на него больше никто и не посмотрел. Потом начались танцы. Наташка была нарасхват. Все хотели прикоснуться к восходящей звезде. Он пошел в оркестр и заказал белый танец. Он надеялся, что она вспомнит тот первомайский вечер в посольстве, Лаос, огорошенную жену инженера и пригласит его танцевать!
Она выбрала папочку.
И тогда он ушел из ресторана, подхватив под руку первую попавшуюся на пути лаборантку. Лаборантка (дура, что с нее возьмешь!) на следующий же день прибежала каяться к Наташе, делала страшные глаза, лила слезы и утверждала, что все вышло случайно. Наташа выслушала тогда ее холодно и отправила домой, попросив хорошенько проспаться и не болтать ерунды. Наташа убедила лаборантку, что это приключение ей приснилось, потому что на банкете та выпила слишком много шампанского, а на самом деле Серов целый вечер был с ней, Наташей, и разговаривать больше об этом инциденте не стала. А Серову об этом эпизоде рассказала сама лаборантка уже потом, спустя много лет. Она, кстати, рассказывая Серову об этом случае, так и была убеждена в своем смешном сне. Серов же именно тогда на банкете окончательно понял, какую непростую женщину выбрал себе в жены. И как-то так получилось, что с того раза он начал потихоньку ей мстить. За свое сиюминутное унижение, за то, что папочку она любит больше, чем его, за то, что она несется вперед и вперед, а он погряз в простых, элементарных делах и, похоже, уже не в силах ничего изменить. Но если бы кто-нибудь сказал ему, что жизнь можно попытаться изменить еще раз и на одной Наташе свет клином не сошелся, он заехал бы тому в морду не задумываясь. Вот ведь в чем заключался парадокс его отношения к Наташе. И кроме того, Серов хорошо понимал, что успех может быть преходящ, и не исключено, что, может быть, очень скоро он опять будет ей нужен. Ведь многие в институте Наташу терпеть не могли и только ждали, когда она сделает неверный шаг, когда оступится. Недоброжелателей у нее было гораздо больше, чем поклонников. Однако деловые качества и доход, который она и ее лаборатория приносили институту, пока были неоспоримыми аргументами в ее пользу.
