Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

Если бы я знал, чем вся эта херня кончится. Господи, если бы я только знал…

Я делаю глоток и смотрю на часы: половина третьего ночи. Не спешишь, Садиров. Вот он я, жду тебя во всеоружии. Буквально, потому что рядом, на расстоянии вытянутой руки, лежит заряженный «Глок».

Я не хотел, чтобы пострадала Марина.

Два года прошло, но я до сих пор вижу во сне эту девочку с немым укором в глазах. И просыпаюсь от кошмаров, видя в кромешной тьме кроваво-красную вину на своих руках.

Я ведь поехал к Еве, чтобы во всем ей покаяться. Знал, что не простит, но должен был излить душу. А потом увидел ее сломанную, разбитую, пустую, словно решето, которому, сколько воды не черпай, никогда уже не стать полным. И понял, что другого шанса у меня не будет. Что вот оно — мое искупление. Вытаскивать ее из болота отчаяния, быть рядом и помочь снова встать на ноги. Гремучая смесь из ревности, обиды, чувства вины и надежды заставила меня идти по дорожке лжи и притворства. И где-то там, за очередным поворотом, я понял, что одержим любовью к этой исполосованной судьбой женщине. Что ее взгляд мне милее света в окне, а когда она впервые за полгода улыбнулась, я чуть не усрался от счастья.

Я украл ее у Наиля, но вором себя не чувствовал. Разве вор тот, кто отбирает то, что было украдено у него самого? Наиль приходил на похороны Марины, но держался в стороне. И, конечно, видел нас с Евой вместе. Первое время после похорон телефон Евы был у меня, поэтому, когда позвонил Наиль, я не раздумывая ответил и обставил все так, будто это она позвала меня. Он что-то там проблеял про то, что у него умер отец и пришлось заниматься похоронами и вступать в наследство, попросил передать Еве, что должен с ней поговорить, попросить прощения. «Дружище, она тебя проклинает каждый день, — сказал я. — И, прости, но у нас вроде как все наладилось. Дай ей время прийти в себя, не лезь напролом».

Я знал, что он больше не появится. Это было в духе Наиля: заковаться в себя и подбрасывать дровишек под котел со смолой, в котором он же добровольно варился. Но этот придурок удивил даже меня: разорвал все одним махом, сменил номер, переехал, с головой ушел в большой бизнес.

Мне нужно было остановиться уже тогда. Вручить поводья судьбе и отвалить в сторону.

Но я не смог и поэтому упал еще ниже.

Ева сказала, что ждет ребенка: из-за нервов и стресса что-то там по-женски проморгала и узнала о ребенке только через пару месяцев. Сразу сказал, от кого он и предупредила, что аборт делать не будет. Вот тогда я и сказал: «Ты выйдешь за меня замуж и точка». Как-то так, дословно уже и не помню.

Она согласилась, потому что кроме меня рядом в самом деле больше никого не было: Вероника, вдруг вспомним о совести, съебалась на другой край света, лишь бы не смотреть в глаза сестре с чьим парнем (мной) она вроде как трахалась у нее за спиной.

Когда мы с Наилем встретились спустя пару месяцев — случайно, тут я не планировал — я грохнулся на самое дно, но и оттуда, как говорится, мне постучали.

Он украл у меня сердце Евы, а я украл у него дочь. Око за око, зуб за зуб.

Я думал, что самое тяжелое позади, что теперь Ева — моя жена, и мы медленно, но уверенно, идем на сближение. Черт, я даже сексом с ней не занимался первое время, давал возможность оттаять, привыкнуть ко мне. Потихоньку развлекался на стороне с девочками из эскорта, нарочно выбирая зеленоглазых блондинок. Имел чужих баб, мечтая о своей законной жене.

А потом родилась девочка и когда я увидел ее карие глаза, то сразу понял — не уйти от божьего правосудия. Никак. Не сбежать, не спрятаться, не перехитрить.

Ева назвала ее Хабиби, хоть я что только не делал, чтобы ее отговорить. «Мой бог забрал у меня ребенка, а чужой дал другого взамен», — была ее отговорка на все мои аргументы. Но я чувствовал, что дело не в боге. Просто моя верная «неверная» жена до сих пор жила надеждой на встречу с Наилем. Иногда даже не нужно громко кричать и звать, достаточно просто дать ребенку мусульманина мусульманское имя. И срать ей было на то, что я, как идиот, придумывал все новые и новые отговорки для друзей, партнеров по бизнесу и родных, откуда в нашей семье кареглазая темноволосая девочка с мусульманским именем «Хабиба.

Так в нашем с Евой доме поселился призрак Наиля. Потому что чем старше становилась Хаби, тем больше в ней было от отца. И тем сильнее Ева в ней растворялась. Однажды я вспылил, брякнул, что она трясется над ней не потому, что нашла отдушину, а потому что до сих пор любит ее отца. Зря я это сделал, потому что это стало финалом наших попыток сблизиться. Я-то шел вперед, а вот Ева угасала прямо на глазах. И медленно пятилась назад.

Не помню точно, когда в моей голове оформилось понимание того, что рано или поздно, но Ева попытается от меня уйти. И что я просто подохну без своей сломанной девочки. Лягу, как немощный пес, и буду медленно умирать. Потому что я любил ее какой-то одержимой, слепой всепрощающей любовью. Потому что так, как я ее любил, любить нельзя. Все, что я делал — было для нее и ради нее. Все эти сделки с совестью, уловки и вранье — все ради Евы. Ради возможности быть рядом и завоевать ее любовь.

Я должен был удержать жену любой ценой, но как удержать человека, который скорее мертв, чем жив? Только пригрозив отобрать самое дорогое, что у него есть — Хабиби.

Поэтому я нашел самого крутого адвоката по бракоразводным процессам и начал готовиться к обороне.

Я слышу шаги: нарочно оставил дверь открытой для «дорогого гостя».

Садиров, мать его. Молча проходит в гостиную, молча садится в кресло напротив, закуривает и стряхивает пепел на мой дорогущий паркет из бразильского ореха. Я так же молча «чокаюсь» с пустой бутылкой и делаю глоток, который буквально режет глотку.

С Наилем я бы справился, но Садиров… Эта тварь мне не по зубам. Но я тоже не пальцем делан, поэтому буду стоять на смерть, ведь на кону больше, чем моя жизнь — на кону женщина, которую я люблю.

[1] Martell (по-русски Марте́ль) — один из старейших коньячных домов.

Глава тридцать четвертая: Ветер

— Вижу, ты мне красную дорожку выстелил, — киваю на «ствол».

Ян ухмыляется и пожимает плечами, мол, это так, мера предосторожности.

Я чертовски устал за день. Переделал кучу дел, поднял на уши всю свою охрану, подергал за ниточки. Я знаю о каждом шаге Евы, о каждом вздохе своей дочери.

Я спрятал Рапунцель в башню и отрезал ей косу.

— Ты чего приперся среди ночи? — говорит Ян, делая вид, что ему все равно. — Я бы подождал до утра, пока вы натрахаетесь.

Молчу. Просто молчу и смотрю прямо на него. Он пьяный, но не до такой степени, чтобы не соображать, что говорить мы будем не как два пацана на «стрелке» за школой, а как два бойцовских пса. И глотки друг другу будем рвать по-настоящему: с мясом и кровью. И корчить из себя крутого рейнджера по меньшей мере глупо. Мне так вообще смешно.

— Ты не получишь Еву, — наконец, не выдерживает Ян. Лупит стаканом по столу, так что бухло плещется во все стороны. — Хуй тебе, а не моя жена.

— Я уже ее забрал, дружище. И нам с тобой надо решить, что делать дальше. Решить здесь и сейчас.

— Садиров сперва делает, а потом спрашивает, да? — переспрашивает Ян.

— Забирает свое, — говорю в ответ. Не хочу тянуть резину. Нечего здесь манерничать, мы тридцатипятилетние мужики, а не кисейные барышни. — Ты даешь Еве развод и отказываешься от ребенка.

Ян салютует мне стаканом.

— Хрен тебе. — Делает глоток. — Я не откажусь от Хаби. Она — моя дочь по закону. Ни ты, ни Ева ее не отберете.

— Я только что пил «Шеваль Блан»[1] с Новиковой, Ян. Ей не очень понравилась перспектива быть натравленной на Садирова. А мне не очень понравилось, что ты собирал свидетельства невменяемости Евы, чтобы, в случае чего, шантажировать ее лишением материнства на основании психической несостоятельности. Мне это, дружище, пиздец, как не понравилось.