Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна (бесплатные версии книг .txt) 📗
Глава 6
Переехать в отдельную квартиру Ася так и не согласилась. Но все же ей пришлось смириться с тем, что Константин воспользовался своим служебным положением. Уже через два дня после первомайского праздника пришли рабочие, разделили квартиру надвое стеной и прорезали из Тониной половины отдельную дверь на лестницу.
– Ты же сама не хотела жить с ней в одной квартире, – поморщился Константин, когда Ася осторожно спросила, очень ли это было необходимо. – По-моему, ей в Москве и делать вообще-то нечего. Но тут уж я не вмешиваюсь, – поспешил добавить он, заметив, что по Асиному лицу пробежала тень. – Но и она вмешиваться в нашу жизнь тоже больше не будет.
Теперь он приезжал домой каждый вечер, даже если через несколько часов за ним действительно присылали нарочного или вызывали по телефону, который вскоре установили – вернее, восстановили – в квартире. Но те несколько часов, которые он все-таки проводил с Асей, принадлежали только им, и не было той силы, которая заставила бы его от них отказаться.
Константин до сих пор не понимал, любит ли ее. Она тревожила его и будоражила, она страшно его манила, и он не мог понять, чем – только ли неодолимой привлекательностью всего ее гибкого тела или чем-нибудь еще. Он никогда не был влюблен и не понимал, влюблен ли теперь.
Но то, что Ася постоянно ему желанна, это он знал точно. Вокруг глаз у него глубоко легли тени – ночами он не мог рядом с нею уснуть: его ненасытность, на которую она так страстно отвечала, была сильнее, чем усталость. Но, несмотря на эти бессонные, горячие ночи, иногда и днем его охватывало такое желание, что неудобно было перед подчиненными. Ему казалось, все догадываются, о чем он думает. И даже не догадываются, а просто замечают, потому что невозможно ведь не заметить его очевидное возбуждение – как тогда, в праздничной толпе на фейерверке…
Как Ася живет, когда его нет, Константин не знал. То есть знал, конечно, что она по-прежнему выступает в кабаре «Шутки богов», но пойти туда, чтобы посмотреть на нее, он отказался. Ася не обиделась, но взглянула на него так печально и тревожно, что он отвел глаза. Ему показалось, она понимает, почему он не идет в это кабаре. Он не хотел встречаться с ее богемьенами, которые, как нетрудно было догадаться, станут либо презирать его, либо перед ним заискивать, либо, скорее всего, то и другое вместе. Но ему не хотелось и другого: еще отчетливее осознать, что между его и Асиной жизнью лежит пропасть, и никакая постель, никакая тяга друг к другу не сделают ее меньше…
Это не была пропасть происхождения или воспитания – это была пропасть жизни, а значит, пропасть непреодолимая.
«Ведь не ходил же никогда, – думал Константин, идя рядом с Асей по Гоголевскому бульвару к Пречистенке. – Зачем же сегодня иду?»
На самом-то деле он знал, зачем идет сегодня с Асей на вечеринку, которую устраивал ее знакомый художник. Точнее, знал, не зачем идет, а почему… Но сказать об этом Асе пока не решался.
Они вымокли под осенним дождем, который зарядил еще днем и не прекращался до сих пор; было уже часов одиннадцать. Вернее, вымокла главным образом Ася, потому что на Константине была кожаная куртка и фуражка, а на ней легкий летний плащ.
– Как это мы зонтик забыли? – посетовал Константин, поняв безуспешность попыток прикрыть Асю своей курткой.
– Костя, да ведь у меня давно уже нет никакого зонтика, – улыбнулась она. – И ни у кого ничего такого давно уже нет. Люди шьют пальто из одеял и платья из гардин, разве ты не знаешь?
– Ася, я могу вообще туда не входить, – сердито сказал он, останавливаясь посреди пустынной Пречистенки. – Провожу тебя до парадного и уйду. Совсем не обязательно стесняться меня перед друзьями.
– Парадные везде закрыты, – словно специально дразня его, улыбнулась Ася. – Все ходят по черным лестницам. Костя, милый, не злись! – вдруг сказала она и легко вскинула руки ему на плечи – так, что он мигом забыл все, что она говорила до этого. – Я ведь тебе говорила, что ты живешь в призрачном мире. Я и сейчас так думаю, но нисколько тебя в этом не упрекаю. Так жизнь сложилась, это правда. Просто сегодня… Знаешь, я так расстроилась сегодня, – заглядывая ему в глаза, объяснила она. – Приходила соседка снизу, Лидия Гермогеновна, у которой муж две недели назад умер, помнишь, я тебе рассказывала? Он в банке служил, а после переворота, конечно, остался за флагом. Так вот, она сегодня встретила на улице господина точно в таком же костюме, какой у Аркадия Алексеевича был. Она в нем его и похоронила.
– Ну и что, если и точно такой же? – пожал плечами Константин. – То есть она, конечно, вспомнила, расстроилась, но…
– Нет, не потому, что вспомнила, – покачала головой Ася. – Это оказался тот самый костюм, Костя, ты понимаешь?
– Как – тот самый? – Он ничего не понимал. – Какой – тот самый?
– В котором она похоронила мужа две недели назад, – тихо сказала Ася. – Она долго шла за этим господином, а потом все-таки решилась спросить. Там в левом кармане была очень приметная заплатка из другой ткани. Оказался тот самый костюм. Этот господин купил его на Сухаревке. Он чуть сознание не потерял, когда узнал… Лидия Гермогеновна рассказывала, они минут пять стояли друг против друга, оба в таком отчаянии, что ей показалось, он сейчас сорвет с себя этот костюм прямо посреди улицы. Все это очень нелегко, Костя, – сказала она. – Верно, я никогда не привыкну к тому, что люди на такое способны.
Константин давно уже привык к тому, что люди способны еще и не на такое, но острая жалость к Асе все равно шевельнулась у него в сердце.
– Пойдем, Настенька, – сказал он. – Совсем ты промокла, снова раскашляешься.
Квартира художника Чекулаева оказалась почти такая же, как Асина, – большая студия, которая из-за почти полного отсутствия мебели выглядела еще просторнее, чем была на самом деле. Посреди комнаты стоял длинный некрашеный стол, похожий на верстак, на него было выложено и выставлено угощение – наверное, принесенное всеми гостями понемногу. Россыпью лежали карамельные конфеты, яблоки и нарезанный хлеб, притом не только черный, но даже и белый. Была еще длинная азиатская дыня, неизвестно как попавшая в Москву, и было даже вино, которое выглядело на этом столе еще большей диковинкой, чем дыня, потому что продавать его было запрещено. Ася положила на стол шоколад, масло и колбасу из Константинова пайка.
Гостей было много, и это Константина обрадовало: было шумно, по-праздничному суетливо, и никто не обратил на него особенного внимания. О празднике говорило и то, что печка – не «буржуйка», а настоящая, кирпичная, – была жарко натоплена. Константин улыбнулся, увидев, что печка задрапирована ковром – точно так же, как в Асиной комнате; неизвестно, кто у кого перенял эту моду.
Большинство гостей о чем-то жарко спорили, стоя перед огромным холстом. Видимо, это и была та самая картина, которой посвящалась вечеринка. Чекулаев только на днях ее закончил, она считалась воплощением революционных путей в живописи, и потому каждый полагал своим долгом как-либо о ней высказаться.
Взглянув на картину, Константин подумал, что она, наверное, и в самом деле хороша. В ее жарких красках чувствовалась та же тревога, которая была в Асе.
Глядя на гостей, Константин вдруг с удивлением понял, что одежда на них действительно сшита из гардин или из чего-то подобного. Может быть, он не заметил бы этого, если бы Ася ему не сказала. А может быть, и заметил бы. Военная привычка к аккуратности заставляла его обращать внимание на любое отсутствие этой самой аккуратности.
По той же привычке он сразу обратил внимание на двух молодых людей, которые были одеты не только опрятно, но даже щегольски – в чистые, отглаженные костюмы.
– Это Есенин с Мариенгофом, – сказала Ася, незаметно подойдя к нему; до сих пор она тоже стояла в кучке спорящих перед картиной. – Оба поэты, но только Есенин настоящий талант. Ты помнишь, Толстой где-то писал про обаяние, которое пленяет с первого взгляда? В нем это обаяние есть, по-моему, и очень много.
