Любить – значит страдать - Донован Ребекка (книга жизни txt) 📗
Но это оказалась не фотография, а портрет, сделанный карандашом. Я поднесла рисунок к глазам, чтобы оценить мастерскую работу художника.
– Да, но я надеюсь, что… – Она осеклась и посмотрела на меня.
Я быстро поставила портрет на место. Должно быть, она недовольна, что я трогаю ее вещи.
– Нет, смотри на здоровье, – сказала она.
Тогда я снова взяла портрет и сразу перевела глаза на нее. Это был портрет моей мамы, сделанный явно задолго до того, как тонкие морщинки залегли вокруг глаз и возле рта. На рисунке она смеялась и выглядела совершенно счастливой. И я, глядя на портрет, тоже невольно заулыбалась.
– Ты, наверное, не помнишь этот рисунок, да? – бросила она на меня внимательный взгляд. Я растерянно заморгала, озадаченная вопросом. – Твой отец нарисовал, незадолго до твоего рождения. Когда ты была совсем маленькой, то могла часами смотреть на этот рисунок.
– Правда?
– Дерек и для тебя рисовал разные картинки. Вы обычно сидели за кухонным столом, он спрашивал, какое твое любимое время суток, а потом изображал, например, рассвет или закат. Все стены твоей комнаты были обклеены его рисунками. Неужели не помнишь?
Я упорно смотрела себе под ноги, стараясь припомнить хоть что-то из того, что она говорила. Вспомнила его смех, смутные очертания его лица, но вот, пожалуй, и все. Я нахмурилась и в отчаянии покачала головой.
– Но ты хоть что-нибудь помнишь? – осторожно поинтересовалась мама. Увидела мое сконфуженное лицо и тоже смутилась. – Значит, ты ничего… не помнишь… Через что мне пришлось пройти… Почему ты была вынуждена…
Мне трудно было уследить за ходом ее мысли. Она говорила сплошными загадками. Она потрясла головой и уставилась в пустоту. Возможно, вернулась в свое прошлое. Закрыла глаза и судорожно сглотнула, но потом как-то сразу собралась, мгновенно стерев следы печали с лица.
– Может, пообедаем в городе перед матчем? Он ведь в семь, да?
Я так оторопела, что даже не сразу ответила.
– Да, все правильно. Конечно, можно и пообедать. – Я попыталась улыбнуться и не смогла. Меня смущал ее отрешенный взгляд, который она пыталась замаскировать беззаботной улыбкой. И я решила не спрашивать, что, по идее, должна была помнить. По крайней мере, не сегодня. – Мне еще надо успеть сделать уроки, так как завтра мы с Эваном идем в поход. Скажи, когда будешь готова.
– Хорошо, – ответила она и снова принялась складывать вещи в шкаф.
Я закрыла дверь своей комнаты и в глубокой задумчивости села на кровать. Надо же, какое странное выражение появилось у нее на лице, когда она поняла, что я абсолютно ничего не помню! По правде говоря, я никогда особо не задумывалась, почему у меня совершенно не осталось детских воспоминаний. Впрочем, я всегда была твердо нацелена исключительно на будущее и на возможность уехать из Уэслина. Слишком уж долго пришлось бороться за право быть счастливой и жить в безопасности. И этого было вполне достаточно. Но сейчас я действительно хотела вспомнить все. Мне вдруг стало очень важно заполнить белые пятна своего прошлого.
Открыв шкаф, я достала из-под аккуратно сложенных футболок несколько фотографий. Разложила их на кровати и заперла дверь, поскольку не могла предугадать мамину реакцию, если она случайно узнает, что я храню фотографии, которые, по ее мнению, безвозвратно пропали.
Я опустилась на кровать и стала осторожно перебирать снимки. Там была фотография папы со мной, новорожденной, на руках, а еще одна, на которой он сидел в кресле-качалке с книгой, а я устроилась у него на коленях. Я осторожно провела пальцем по его сияющему лицу на снимке, где мы гоняли футбольный мяч. Он выглядел таким счастливым. Однако мамы на этих фотографиях почему-то не было. Должно быть, это она нас и снимала.
Но я нашла и другие фото. Там, где они были вдвоем – смеющиеся и влюбленные. Я надеялась найти свадебные снимки, но… увы. Наверное, она их где-то прячет, по крайней мере, мне хотелось надеяться.
Внимательно изучив все снимки, я легла на кровать и закрыла глаза. Попыталась воссоздать папин образ в надежде, что на меня снизойдет просветление. Но ничего не случилось – вместо воспоминаний абсолютная пустота. С тяжелым вздохом я засунула фотографии обратно под футболки.
Тогда я прошла в гостиную и включила телевизор, но смотреть не стала, так как мое внимание было приковано к креслу-качалке. Ведь я действительно помнила кресло, а это уже что-то. Потом мысленно вернулась к фотографии, где папа, сидя в кресле-качалке, читает мне книжку, и попыталась восстановить всю картину. Ничего.
– Готова?
Я даже подскочила от неожиданности. Мама уже надевала пальто. И как-то странно смотрела на меня.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– Ни о чем, – покачала я головой.
Может, ничего не помнить – это даже к лучшему?
Потом я обратила внимание на мамин наряд. Меня несколько удивил ее выбор: узкая джинсовая мини-юбка с легинсами. Она вроде и воспользовалась моим советом надеть джинсы, но я имела в виду вовсе не это. Что уж там говорить, прикид более чем смелый. Поэтому я очень надеялась, чтобы не давать лишний повод для сплетен, уговорить ее сесть в секторе для родителей, хотя и это вряд ли могло спасти меня от пересудов.
Мы зашли пообедать в маленький переполненный бар, где под дружные вопли посетителей шла трансляция матчей университетских команд.
– Даже и не знаю, придет ли сегодня Джонатан, – сообщила она, заказав пиво у чересчур дружелюбного бармена. Она с вытянутым лицом изучала меню. – Вчера вечером я вела себя просто ужасно.
– Но он ведь говорил, что уедет в университет только осенью, – попыталась утешить я маму. – Конечно, тебе сейчас тяжело. Он ведь тебе так нравится.
– Похоже, я в него здорово втрескалась, – со вздохом отложив меню, призналась она. – Даже и не знаю. Я уже вообще ничего не понимаю. С одной стороны, я хочу с ним завязать и жить дальше, так как он все равно уезжает. Но с другой – я прекрасно понимаю, что буду здорово скучать по нему, и если уж могу побыть рядом с ним пусть даже пять месяцев, то почему бы и нет? – Она с надеждой посмотрела на меня. – Как по-твоему, это правильно?
Я колебалась, не зная, что ответить.
– Поступай так, как подсказывает тебе сердце, – наконец посоветовала я.
– Легко говорить, – вздохнула она. – В любом случае это будет больно. Надеюсь, он все же придет на игру. Я уже, наверное, миллион раз перед ним извинилась. Он обещал быть, но не уверен, так как у него завал на работе. И вообще, прости и ты меня, что возвела на тебя напраслину… Ну, ты понимаешь.
Мне хотелось надеяться, что мы не будем касаться этого эпизода вчерашней ночи.
– Я ведь знаю, что вы здорово поладили. Слышала, как вы болтали и смеялись посреди ночи. Иногда мне даже казалось, будто он специально не спит – ждет, когда ты спустишься вниз. Понимаю, все это звучит дико. Я имею в виду, что ты все-таки моя дочь и вообще…
– Он на такое не способен, – до смерти испугавшись ее ревности, поспешила я успокоить маму. – И кроме того, мы ни о чем особенном не разговаривали. Честное слово. Может, ты спросишь у него… о его кошмарах?
– Я пробовала. – Официант принес бургеры, и она замолчала. – А он тебе случайно не говорил, что ему снится? – (Я молча помотала головой.) – Последнее время он так от меня отдалился. Похоже, я здорово облажалась, и теперь он не захочет остаться со мной даже на то короткое время. Словом, мы уже целую неделю не занимались любовью.
И тут я чуть было не подавилась куском чизбургера.
– Прости, – скривилась она. – Наверное, такая информация уже явно лишняя.
– Есть немного, – прокашлявшись, согласилась я.
Когда мы приехали в школу, то, как и предполагала мама, Джонатана там не оказалось. И, увидев ее расстроенное лицо, я не смогла набраться мужества попросить ее сесть в секторе для родителей.
– Он задерживается, – бросив в сумку мобильник, пробормотала она. – Хотя уверена, что он вообще не придет.
