Дневники няни - Маклохлин Эмма (электронные книги бесплатно txt) 📗
— С миссис N.?! Невозможно представить миссис N., спевшуюся с кем-то. Точка.
— Да, иногда он приводил ее сюда, когда жена бывала в отъезде. Швейцары начали сплетничать, и скоро об этом узнал весь дом.
Он задумчиво смотрит в бокал, прежде чем сделать глоток.
— Не могу. Просто не в силах, не в силах, не в силах этому поверить.
— Ну… это чистая правда. Я видел сам, собственными двенадцатилетними глазами. Знойная женщина.
— Заткнись! — захлебываюсь я.
— Говорю же: красная помада, узкие платья, каблуки, все при ней. Зно-о-о-йная особа.
— И чем все кончилось?
Легенды 721-го дома гласят, что Шарлотта нашла не принадлежащий ей чулок, схватила его, вылетела в вестибюль и накинулась на Джеймса, вынуждая его сказать, кто был в тот день в квартире. Несколько недель спустя она выехала, а твоя миссис N., наоборот, въехала. Я отставляю бокал.
— Как же ты мог не рассказать мне об этом?
Почему-то в простыне сразу становится холодно, особенно когда высокий накал эмоций на девятом этаже водоворотом захватывает меня.
— Ну… ты так воспринимаешь подобные вещи.. — мямлит он, откладывая вилку.
Я резко отталкиваюсь от стола и иду к сушилке.
— Значит, чего я не знаю, то меня и не трогает?..
Вытаскиваю влажную одежду и раскладываю ее на стуле.
— Какая долбаная мальчишеская логика! Прости, кажется, я утомила тебя рассказами о своем жалком занятии?
— Послушай, Нэн, я сказал, что мне очень жаль. Он тоже встает.
— Не сказал. Не сказал, что тебе жаль.
Теплые слезы наполняют глаза, и я пытаюсь неуклюже натянуть непросохший свитер, не сбросив при этом простыню.
Он обходит стол и осторожно берет у меня свитер.
— Нэн, мне очень жаль. Урок усвоен: ничего не скрывай от Нэн.
Он обнимает меня за талию.
— Просто ты единственный человек в моем углу ринга, и я узнаю, что ты от меня что-то скрываешь…
— Эй, да брось ты, — бормочет он, притягивая меня к себе. — Я главный человек в твоем углу ринга.
Я утыкаюсь лицом в его ключицу.
— Прости, но мне так паршиво. Ты прав, я слишком поглощена этой работой. И мне действительно все равно, первый у него брак или нет. И не желаю тратить сегодняшний вечер на разговоры о них.
Он целует меня в макушку.
— В таком случае как насчет музыки?
Я энергично киваю, и он идет к музыкальному центру.
— Как я полагаю, Донна Саммерс сегодня не котируется?
Я смеюсь, заставляя себя вернуться на одиннадцатый этаж. Подкрадываюсь сзади и заворачиваю в простыню нас обоих.
Я допиваю уже третью чашку кофе, стараясь не заснуть, пока готовится ужин Грейера. Несмотря на греющие душу воспоминания, двух часов сна оказалось явно недостаточно.
Я засучиваю рукава выцветшей серо-лиловой фуфайки, пожертвованной Г.С. сегодня утром, дабы никто не подумал, что я два дня подряд прихожу на работу в одной и той же одежде. Лично мне кажется, что люди не обратили бы внимания, даже заявись я в этот дом, напялив клоунский нос и сверкая фальшивыми драгоценностями.
Не успеваю я положить сваренную на пару капусту на тарелку Грейера, как он соскальзывает с детского стульчика животом вниз и куда-то направляется.
— Ты это куда, малыш? — интересуюсь я, сунув в рот паровую морковь.
Он добирается до холодильника и наставительно объявляет:
— Я же просил не называть меня так! Никаких «малышей»! Открой холодильник.
Поза его при этом самая что ни на есть вызывающая. Поверх воротничка пижамы болтается галстук.
— Пожалуйста, — напоминаю я.
— Пожалуйста, открой! Я хочу сока!
Сейчас особенно заметно, насколько утомили его ежедневные занятия. Похоже, начинает сказываться усталость. Я открываю холодильник и тянусь к молоку.
— Ты же знаешь, за обедом сок нельзя. Соевое молоко или вода, решай.
— Соевое молоко, — кивает он.
— Сейчас достану. А ты пока садись на стульчик. Беру пачку соевого молока и возвращаюсь к столу.
— Нет! Я сам! Я сам. Не ходи за мной. Я сам…
Он так капризничает, когда приближается время моего ухода, что последние часы превращаются в пытку.
— Эй, не сердись. Пойдем нальем вместе, — жизнерадостно предлагаю я.
Он становится рядом со мной, так что голова оказывается на одном уровне с чашкой. Миссис N. терпеть не может, когда я позволяю ему самому наливать молоко. Не то чтобы мне самой это очень нравится: мало того что процедура длится целую вечность, так потом чаще всего приходится ползать на четвереньках с губкой. Но, учитывая его дурное настроение, лучше всего уступить, чем успокаивать потом бьющегося в истерике ребенка, тем более что мне еще нужно успеть на восьмичасовую лекцию.
— Ловко сделано, ма… Гровер. А теперь взбирайся на свой стульчик и принимайся за ужин.
Он садится и нехотя тычет вилкой в водянистые овощи. Я смотрю на часы и решаю, что мытье посуды — наиболее продуктивный способ провести последние несколько минут в этом доме, поскольку Грейер, кажется, не расположен болтать.
Я кладу последнюю кастрюльку в сушилку и поворачиваюсь к Грейеру как раз в тот момент, когда он преспокойно поднимает чашку и выливает молоко на пол.
— Грейер! — кричу я, хватая губку. — Грейер, почему ты так сделал?
Он смущенно опускает голову и кусает губы, очевидно, сам несколько шокированный своей выходкой. Я присаживаюсь на корточки рядом со стульчиком.
— Грейер, я задала тебе вопрос. Почему ты вылил молоко на пол?
— Оно мне не нужно. Пусть эта тупица Мария убирает!
Он откидывает голову и смотрит в потолок.
— И больше не разговаривай со мной.
Соевое молоко капает на мои руки, туда, где задрались рукава свитера. Волна усталости накрывает меня с головой.
— Грейер, так нехорошо. Нельзя разбрасываться едой. Немедленно слезай и помоги мне вытереть пол.
Я отталкиваю его стул, и он лягает меня, едва не попав в лицо. С трудом увернувшись, я встаю, отворачиваюсь и считаю до десяти, чтобы не сделать того, о чем я позже пожалею. Смотрю на часы. Иисусе, она опаздывает уже на четверть часа! До лекции остается сорок пять минут.
Поворачиваюсь к Грейеру и спокойно говорю:
— Прекрасно. Оставайся на месте. Я сейчас вытру пол и уложу тебя в постель. Ты нарушаешь правила, и это говорит о том, что тебе сегодня не до историй. Ты слишком устал.
— Я НЕ ГОЛОДЕН!
Он разражается слезами, жалко съежившись на стуле. Я вытираю молоко, стараясь не запачкать свитер Г.С., и выжимаю губку в его тарелку.
К тому времени как я уложила оставшиеся тарелки в посудомоечную машину, Грейер уже успокоился и готов забыть о случившемся. Я вешаю галстук ему на плечо и несу в детскую, отмечая, что теперь у меня остается двадцать минут, чтобы спокойно добраться всего лишь до Вашингтон-сквер, на лекцию Кларксона, и при этом мать ребенка даже не позаботилась позвонить. Я постоянно прислушиваюсь к жужжанию лифта, готовая сорваться с места, как только она войдет в дом, взять такси и мчаться на лекцию.
Раздеваю Грейера догола.
— А теперь иди в туалет, пописай, чтобы мы могли надеть пижамку.
Он бежит в ванную, а я киплю от возмущения: ведь предупреждала же, что по четвергам должна уходить до восьми! Могла бы уж уделить мне один вечер из пяти!
Дверь ванной распахивается, и Гровер появляется на пороге во всем своем великолепии. В довершение эффекта на шее болтается галстук, нависая как раз над его интимным местом. Он пробегает мимо меня к постели и хватает пижамную курточку.
— Если я ее надену, мы сможем почитать книжку? Всего одну?
Он так старается натянуть полосатую одежку, что мое сердце тает.
Я сажусь на кровать и поворачиваю его лицом к себе.
— Грейер, почему ты вылил молоко на пол?
— Мне так захотелось, — честно отвечает он, положив ручонки мне на колени.
— Гров, ты очень меня обидел, тем более что именно мне пришлось за тобой убирать. И нехорошо зря оскорблять людей, особенно Марию. Я так расстроилась, когда ты назвал ее тупицей, потому что она мой друг и целый день старается сделать нам приятное.
