Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения (читаем книги TXT) 📗
— Нет, — качаю головой, удивляясь, что муж, вообще, занимается ее расходами. Она же заслуженная актриса! Разве на ее счетах не должны лежать миллионы?
— Не делится, значит. Этим он пошел в отца — слишком скрытный. В свое время я была так глупа, что согласилась на его условия о раздельном бюджете. Думала, что в независимости есть свои плюсы. А с его смертью обрекла себя на нечто худшее — довольствуюсь подачками ребенка, который обижен на меня за мою невнимательность, — мрачнеет на глазах, не отрывая взгляда от стены, и замолкает, о чем-то думая. — Не повторяй моей ошибки — откладывай на черный день, чтобы иметь хоть что-то если твоя жизнь полетит к чертям.
— Не понимаю, — я забываю об индейке, остывающей на плите, откладываю в сторону нож, больше не планируя ее резать, и теперь могу лишь гадать, какой смысл вкладывает в свои слова эта дама.
— Брось, не слушай меня, деточка, — касается моей похолодевшей руки, тепло улыбаясь. — Если мой брак не был счастливым, это вовсе не значит, что и тебя ожидает нечто подобное. И пусть Игорь как две капли воды похож на отца, материнское сердце хочет верить, что худшее ему не передалось.
— Худшее? Разве, вы не были счастливы?
— Были. Наверное, до штампа в паспорте. А потом… Потом Валентин занимался бизнесом и пускал в свою постель молоденьких секретарш, пока я колесила по миру с гастролями. Когда встречаются два карьериста, сохранить семью нелегко. Впрочем, — встряхнув головой, вновь становится прежней, закрываясь от меня на десяток замков, — все это давно в прошлом. Где приборы?
— Сейчас, — киваю, как и свекровь, делая вид, что этого странного разговора между нами не было, и достаю столовое серебро, подаренное кем-то на свадьбу.
Молча погружаюсь в заботы, заставляя себя не смотреть на свою помощницу, но тои дело кошусь в ее сторону, все еще ломая голову над ее внезапной трансформацией. Впрочем, недолго. Едва мы накрывает на стол, свекровь останавливает меня за руку, и еле слышно просит:
— Может быть, ты поговоришь с Игорем по поводу денег? Со съемками сейчас туго, а расставаться с привычками слишком поздно.
***
— И не подумаю, — все так же не смотрит на меня, прикрывая глаза рукой, и желваки на его щеках подтверждают мое опасение — я его разозлила.
— Но почему? Она ведь твоя мать, — стою на своем, даже не думая убирать свой подбородок с его груди. Лежу, устроив руки на крепком мужском торсе, своей болтовней мешая Гоше провалиться в сон.
— Лишь формально. Не лезь, куда тебя не просят! — впервые повышает на меня голос, и, не слишком-то нежно отпихнув меня от себя, выбирается из постели, без труда находя в полумраке спальни свою футболку. Сейчас наверняка хлопнет дверью. Не знаю, с чего так решила, но по законам жанра должно случиться именно это.
— Значит, твоя семья меня не касается? Разве это нормально, что я не могу высказать свое мнение по поводу этой ситуации?
— Моя семья — это ты! А твоими мнениями я сыт по горло. Только и слышу: «Не обижай мать! Мать — это святое!», — передразнивает, желая задеть, но добивается противоположного эффекта. Мои губы сами растягиваются в улыбке, а из груди уже рвутся характерные звуки.
— Ты смеешься? — застывает, так и не коснувшись дверной ручки, и щелкает выключателем, удивленно уставившись на мое спокойное лицо.
— Немного. Пародии не твой конек.
Теперь и сама ступаю босыми ногами на пол и быстро подхожу к нему, крепко обнимая за талию.
— Ну что тебе стоит? У тебя денег куры не клюют, а она сон потеряла, не в силах купить очередную побрякушку, — целую, ощущая, как он расслабляется, и уже чувствую вкус победы. Победа моя с привкусом мятной зубной пасты…
Когда-то я даже прониклась к этой даме. Уговорила Громова перестать наказывать ее за ошибки молодости, а в ответ получила это — приехав в студию на новеньком автомобиле, она выставляет меня никчемной женой, напрочь позабыв о работе, которую я проделала, желая хоть немного растопить лед между их странной парочкой.
Эвелина и бровью не ведет, в то время как я пылаю праведным гневом, с трудом удерживая язык за зубами. Мама не погладит меня по голове, если в эфире федерального канала я выскажу Громовой все, что думаю о ней и ее сыночке…
— Помниться, за измену ты его простила. Разве нет? — бьет наотмашь, обманывая всех кроме меня — это не улыбка, это оскал. — И прожила вполне счастливо почти полтора года.
— Спорное утверждение. Счастьем это можно назвать с натяжкой, — все-таки нахожу в себе силы ответить, подмечая, каким азартом загорается взгляд Филиппа. Встает, окончательно позабыв обо всем, что хотел разузнать у народной артистки, и уже идет ко мне, почуяв сенсацию.
— Как долго длилась интрижка вашего мужа?
Вопрос не по адресу, но деваться мне некуда:
— Четыре месяца, — сглатываю, и отвожу глаза в сторону. Увидеть Громову своих слез я не позволю.
ГЛАВА 22
Порой одна случайная встреча способна повлиять на жизнь целой семьи. Моя встреча с Яной сделала именно это — вновь заставила меня сомневаться, толкнула к краю обрыва и обрекла на страдания Лизу, для которой мое предательство стало ударом. Отправной чертой, перейдя которую механизм разрушения нашего брака был безвозвратно запущен — обратного пути нет.
Я встретил ее случайно: в том самом баре, в котором по выходным выступает диджей, заставляющий толпу двигаться в такт быстрой музыке, за той же барной стойкой, выполненной из лакированного дерева, в той же униформе, разве что темно-синюю рубашку предусмотрительно заменили на серую, отлично подходящую под обивку диванчиков и обшивку стен. Замер напротив, забыв о заказе, о Славе, стоящем за моей спиной, и… о жене, которой обещал вернуться к десяти.
— Здравствуй, — сорвалось с ее губ прежде, чем она успела подумать, а сердце мое уже билось где-то у горла, мешая поступлению кислорода.
За полтора года брака я почти справился с чертовой одержимостью этой жгучей брюнеткой. Перестал грезить о жадных руках, добровольно сдаваясь на волю другим — нежным, чаще отдающим, чем требующим взамен. Научился торопиться домой не потому, что того требуют клятвы, данные Лизе за стойкой регистрации, а лишь по той простой причине, что того желала моя душа. Она жаждала поскорее оказаться дома, поскорее вдохнуть цветочный парфюм женщины, которой я дал свою фамилию. Вовсе не дикая вишня была в моих фаворитах…
Помню, как тяжелым взглядом бродил по знакомому мне лицу, пока в шумном зале звенели пивные бокалы, пока Лисицкий, оттеснивший меня плечом, сухо чеканил название выбранного нами напитка, и как нехотя отходил к столику, даже не думая спорить, когда Славка намеренно занял диван, с которого открывался прекрасный вид на барменшу. Мне просто было не нужно на нее смотреть. Теперь, когда мое безумие оказалось заперто рядом, в этом переполненном баре, с густым табачным воздухом, я остро ощущал Янино присутствие. Память сама дорисовывала детали: волосы стали длиннее, сменив каре на неаккуратно заплетенную косу, доходящую до середины лопаток, глаза все такие же сияющие, разве что туши на них почти нет…
— Не нравится мне твой взгляд, — произнес тогда Слава, приблизившись ко мне настолько, насколько позволял деревянный стол, стоящий между нами, когда-то покрытый лаком, а сейчас утративший свой блеск. Смотрел исподлобья, и постукивал костяшками пальцев по столешнице, незаметно косясь мне за спину.
— Давай уйдем. Здесь куча баров.
— Брось, ладно? Все в порядке, — все, что успел сказать, прежде, чем Яна, лично вызвавшаяся отнести поднос, поставила передо мной рюмку и тарелку с горячим. Улыбнулась лишь краешком губ, и словно не замечая присутствия моего друга, коснулась руки. Правой руки, будто специально проводя указательным пальцем по ободку моего обручального кольца.
— Поздравляю, — бросила, словно выплюнула, ничуть не скрывая разочарования, а во мне вскипел гнев, довольно уместный, если учесть, что когда-то она дала мне понять, что не видит будущего со мной рядом… — Значит, ты все же решил последовать моему совету.
