Вилья на час (СИ) - Горышина Ольга (мир бесплатных книг .txt) 📗
— У тебя есть заклинание для Альберта? — еле выдохнула я, когда его губы сомкнулись на моей мочке.
— Нет, для него у меня ничего нет…
Пабло развернул меня к себе и жадно впился в губы. Я сразу же попыталась вырваться, а он попытался удержать меня у груди, и через секунду мы оба лежали на острых камнях, которые сейчас распороли мне спину даже сильнее, чем в ту роковую ночь обломанные перья.
— Черт!
Пабло потянул меня наверх, но снова оказался в воде, раздирая себе коленки. К счастью, один, а я ползком дотянулась до скользкого валуна и вскарабкалась на него, точно русалка. Пабло поднялся: с его футболки и шортов стекали потоки воды. Он закрутил штанину и немного отжал, потом сорвал с себя футболку и, выкрутив жгутом, встряхнул и натянул обратно на мокрое блестящее тело.
— Вики, пошли! — он протянул мне руку, и я схватилась за нее. — Осторожней, пожалуйста.
Я была осторожна, держалась за него двумя руками и, точно на болоте, ощупывала каждый камешек, прежде чем встать на него. И только на берегу громко выдохнула и, нагнувшись в сторону, отжала волосы. Пабло просто тряхнул головой на манер собаки. Я даже улыбнулась: сумасшедший какой-то…
— Святая вода, — рассмеялся он, когда я закрыла лицо ладонями, ограждая себя от брызг, летящих с его головы.
— Что это за вода?
— Святая, — теперь Пабло не улыбался. — Саркофаг десятого века, кажется. Двое святых, правда, из него куда-то делись, а пористый мрамор пропускает дождевую воду, вот она и скапливается под крышкой — кто-то верит в ее силу, но я не уверен, что кто-то когда-то пил ее из крана. Попробуешь?
Я тоже больше не улыбалась.
— Я думала, мы собираем ее для Альберта.
— Да, сейчас куплю тебе сладкого сока, чтобы у нас была банка.
— Значит, это никакое не чудо? — спросила я, уже одевшись в сухое и даже обувшись. — А что же ученые не могут тогда объяснить?
— Веру людей в ее чудодейственные свойства. Иначе не ставили бы решетку.
Я схватила его за руку. Мокрую. Он обернулся.
— А ты веришь?
Пабло в ответ сжал губы и выдал шепотом:
— Мне кажется, что верить должны не мы, а Альберто. Тебе так не кажется, нет?
— А во что он вообще верит? — я спрашивала таким же дрожащим полушепотом.
— Он верит в любовь. И эту веру точно нельзя объяснить ни одной научной теорией. Я не верил, что ты приедешь. Не верил даже на сотую долю процента.
— Если бы ты просто позвонил…
Пабло вырвал руку и сжал мне плечи.
— Господи, Вики! — он говорил сквозь сжатые, обнаженные в оскале зубы. — Я же хотел тебя убить. Думаешь, это легко? Чем больше я рисовал тебя, тем больше ты обретала для меня плоть. И это становилось тем же самым, что убить собственного ребенка или свою женщину. Это перестало быть просто именем в сети. Это стало тобой, — он снова вдавливал пальцы мне в плоть, точно в податливую глину, вминая кожу в кости. Но в отличие от глины, мне было больно, но я снова терпела.
— Я ведь и сейчас, не задумываясь, пожертвую тобой ради него. И собой. Я уже сказал это. Только моя смерть будет бесполезной. Но если ты умрешь, я, конечно, не убью себя, потому что не имею права быть настолько эгоистом, но буду сильно мучиться. Очень и очень сильно. А сейчас пойдем, а то придется ночевать под открытым небом, когда нас запрут в аббатстве.
Пабло втащил меня по склону, держа здоровое запястье железными пальцами, и усадил в машину. Ехать — не больше пяти минут. Улочки узкие и все под наклоном, точно горный серпантин. Мы оставили машину около рынка и пошли вверх пешком. Аббатство затесалось среди желтых двухэтажных домиков, но мы прошли мимо, до крохотного супермаркета, где Пабло взял связку бананов, булочки с шоколадным наполнителем и бутылку вина — черную с красивой красной бабочкой.
— Ты его пил?
— Нет, просто красивая этикетка. Верно ведь?
Я не могла не согласиться. И даже рассмеялась — нервно. Выбирать вино с человеком, который пытался тебя убить и обещает сделать это в ближайшем будущем, — за гранью разумного. Впрочем, весь этот год ни в какие рамки разумного не влезает: умные люди не верят в существование демонов, колдунов и вампиров, а дураки с ними со всеми встречаются!
— Да, нам вот этот, футбольный…
Пабло явно говорил с кассиром по-французски, и я поняла его фразу скорее по жесту. Мужик сорвал с кассы синий пакет с восхвалением нынешних чемпионов мира-французов и протянул Пабло уже наполненным нашими покупками. Мы спустились к дверям аббатства и вошли в садик, где подле информационного стенда примостилась скамеечка.
— Пей сок.
Пабло протянул мне открытую бутылку, и я принялась заполнять сладкой жидкостью свой полупустой желудок. Потом он протянул мне половину булочки, а сам съел вторую. Я предложила ему чуть сока, на самом дне банки. Он допил его и сказал, что сейчас вернется. Я осталась сидеть на скамейке, не в силах сделать без поддержки даже одного шага.
Вскоре Пабло вернулся и сунул чисто вымытую бутылку в футбольный пакет, а потом закинул его за плечо и протянул мне руку. Мы вошли в здание офиса по туризму, заставленного всякой бумажной продукцией и сувенирами, отсыпали в руку смотрителя восемь евро и пошли дальше, провожаемые недоуменным взглядом: подсохнуть мы не успели. Особенно Пабло.
Аббатство из серого камня с яркой черепичной крышей встретило нас тишиной. Мы прошагали по галерее вокруг садика, где я держалась за руку Пабло и за колонны, пока не остановились подле заветной решетки. Серый низкий саркофаг с медным краником, прилепленным сбоку, напоминал сундук на ножках. Над ним в стене был выбит крест, и Пабло при мне перекрестился и что-то там даже прошептал. Я же стояла с гордо оттянутыми лопатками, чувствуя спиной каждую новую ссадину.
— Пойдем в церковь, — позвал неожиданно Пабло.
И я краем глаза заметила позади нас в садике еще какую-то пару. Увы, даже в такой поздний час мы оказались здесь не одни. Будем ждать. Внутри церкви было прохладно и сумрачно, как и подобает быть старым каменным романским церквям, где единственным украшением служат сверкающий трубами орган и яркие фигуры святых в нишах. Какие-то статуэтки, особенно женские, по исполнению затыкали за пояса восковые фигуры из знаменитых музеев. Особенно глаза. Я больше минуты стояла подле каждого из святых, не в силах отвести глаз от проникновенных лиц. Даже ангелы, парящие в нишах, казались настолько живыми, что я начала слышать шелест их крыльев.
— Вики, присядь.
Пабло силой усадил меня на скамью и сел рядом. Я смотрела вперед, на алтарь, на зеленую скатерть и ковровую дорожку, и понимала, что у меня начинает двоиться в глазах. Или это был эффект настенных светильников, выполненных в виде факелов? Нет, это была моя слабость…
— Мне нужно срочно на воздух! — вскочила я на ноги, но тут же ухватилась за спинку скамейки, а Пабло — за меня, а потом подхватил на руки и вынес во двор.
Я опустила голову ему на плечо и постаралась дышать глубже, глубже и еще глубже. Вдруг Пабло дернулся, и я вместе с ним, и он почти уронил меня на каменные плиты. Церковь наполнили звуки органа.
— Только не концерт! — ахнул он в голос. — Только не концерт!
Сумка осталась лежать на скамейке. Нам все равно следовало вернуться в церковь. Мы заглянули в двери: пусто. Как странно. Ни одного слушателя и никого из обслуги. Пабло крепко держал меня за руку, и я уверенно шла рядом, шаг в шаг. Но лишь мы переступили порог церкви, как музыка смолкла, и тишина показалась наполненной шелестом тысячи крыльев — ангелов или бабочек. Тут трубы органа вновь загудели, и ввысь устремились звуки, которые нельзя было ни с чем спутать: это звучал марш Мендельсона. Мы стояли как зачарованные, пока вдруг музыка не стихла так же неожиданно, как и началась.
— Ну что же вы встали? — голос Альберта эхом отскочил от стен. — Я ведь играю в последний раз и я играю для вас двоих.
С моей спины свалился камень и рассыпался у ног, поэтому следующий шаг я сделала прямо по острым осколкам, которые пронзили мне сердце жуткой болью. Я вскрикнула и почти повисла на дрожащей в такт возобновившегося марша руке Пабло. Наши шаги утонули в величественных звуках органа, глаза заволокли слезы, и я не знала, подглядывают за нами из ниш святые или же мы остались один на один с вечной музыкой.
