Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна (е книги .TXT) 📗
— Я хочу это знать от тебя.
Максим с хмурым упреком продолжает молчать.
— Если я не буду знать правду, я не смогу тебя защитить, — а я продолжаю давить, приводя свои аргументы. — Ты должен мне все первый рассказывать. Почему ты матерился?
— Меня Гоша довел.
— Да, но мне про Гошу ничего не говорили, говорили только про тебя. Заметили только тебя.
— Я не смог сдержать эмоций, — вздыхает сын.
— Нужно сдерживать. Ты уже большой. Я же стараюсь себя контролировать.
— Угу, — кивает, — нужно.
Он любит, когда его называют большим, и я часто пользуюсь этим приемом, чтобы чего-то от него добиться. Все дети мечтают поскорее вырасти, наш Макс не исключение.
— Представь, если бы я так эмоционировала каждый раз, когда меня кто-то доводит. Ты вообще хоть раз видел, чтобы меня кто-то довел? Или Никиту?
— Не-а.
— Учись себя контролировать. Только ты сам можешь это сделать. Иногда люди ругаются матом. Это не секрет. Но в том и суть, что детям не положено произносить такие слова именно потому, что они говорят их не к месту. Взрослые могут себя контролировать, а дети нет. Вот ты хоть раз слышал, чтобы я материлась в школе или в садике? В магазине? Во дворе?
— Нет.
— Вот видишь. Поверь, я столько матов знаю, сколько ты в своей жизни еще не слышал.
— Да? — оживляется Макс.
— Конечно. Так что давай договоримся, что плохие слова ты не произносишь. А если все-таки тебе захочется эмоционально высказаться, говори другие.
— Какие?
— Давай придумаем. «Черт», «блин», например.
— А «твою мать» можно?
— Не стоит. Это грубовато звучит. «Зараза» можно сказать…
Еще несколько минут мы подбираем ругательную лексику. Макс остается очень доволен, но я немного порчу ему настроение:
— Все же за свой поступок ты должен ответить. Весь вечер прописи будешь писать. За каждое матерное слово по странице.
— Ну и ладно, — храбрится мальчишка, — делов-то! Одну страницу написать!
— А за вранье одна страница азбуки. Как раз чтение подтянешь. И мульты тебе сегодня не светят.
— Да понял я, понял!
— Теперь зови сестру, будем ужинать.
Наливаю себе только чай, решая подождать Никиту, тем более до ужина я еще не дозрела. Макс ненавидит суп, но сегодня он, хитрец, съедает всю порцию и просит добавки, демонстрируя хороший аппетит. Аришка долго гоняет ложкой по тарелке, но потом принимается за еду, заплаканными глазами глядя на вазочку с конфетами. Награду за съеденную тарелку супа никто не отменял. Может, конфеты поднимут ребенку настроение. У нее сегодня своя беда. Наша малышка вдруг недосчиталась одной из своих кукол «ЛОЛ» и подалась в слезы. Еле успокоили.
— Значит ты наученный у нас. Чего тогда только про права узнал? Ты и про обязанности почитай, раз уж на то пошло. Обязанностей у нас куда больше, чем прав, если честно.
— Угу, почитаю.
— Еще Уголовный Кодекс у отца попроси, пора уже. — Смотрю, не ощетинится ли Макс на слово «отец».
— И попрошу. — Нет, не ощетинивается. Отвечает ворчливо, но не протестует. — И вообще мне надо еще раз с ним поговорить. А то, по-моему, меня в моих правах жестко щемят, — заявляет он горделиво и смотрит на сестру: — Ариша, хватит уже ныть? Было бы из-за чего! Из-за этого лупоглазого чудовища!
— Она не чудовище! — всхлипывает малая и снова начинает реветь.
— Да страшная же!
— Максим, перестань, она только успокоилась. — Усаживаюсь рядом и придвигаю к себе ее тарелку. — Ариша, не плачь, мы купим тебе новую куколку. Хорошо?
Моя детка кивает, размазывая слезы по щекам. Я помогаю ей избавиться от этой сырости, вытерев личико полотенцем.
— Давай я тебя покормлю.
Это Макс хочет поскорее вырасти, а Ариша любит побыть маленькой. Ей нравится, когда я или Никита кормим ее с ложки, а самая лучшая игра, это если папа пеленает ее, как младенца, и носит на руках. Мне такого большого младенца поднять тяжеловато.
Месть за оскорбление куколки случается этим же вечером.
Никита приходит домой, дети встречают его крепкими объятиями и поцелуями в щеку. Когда я это вижу, по сердцу растекается сладкое чувство, и внутри зарождается новая уверенность, что все получится.
— Ариша, ты ничего не потеряла? — Никита вытаскивает из кармана пальто потерянную куклу.
— Ого! Нашлась! — Девочка восторженно округляет глаза и прижимает игрушку к груди.
— Завалилась под сиденье.
— Боже, ты наш спаситель. Мы весь вечер слезы льем из-за этой куклы. Я даже пообещала купить новую.
— Купить новую все равно придется, раз пообещала. Как дела?
Макс, услышав вопрос отца, быстро исчезает в своей комнате.
— Я тебя поздравляю.
— С чем?
— Во-первых, тебя признали папкой. Во-вторых, твой сынок матерится, как сапожник.
— Прям уж как сапожник, — усмехается Никита.
Я коротко посвящаю нашего папу в подробности эпопеи с Гошей и психологом, но внезапно наш тихий разговор прерывается громким криком.
— Ты все-таки его выбросила! — с диким воплем вылетает Максим из комнаты.
— Кого?
— Моего монстра!
— Я его не трогала. — Теперь только понимаю, о чем он толкует.
Я сказала, что если Макс не наведет порядок, то я сделаю это сама, но тогда не исключено, что в мусор полетит что-то нужное. Вся комната завалена «Лего». Отличное увлечение, но мелкие детали валяются и на столе, и под столом, и даже в кровати под подушкой.
— Ты мне сама сказала, что все выбросишь!
— Сказала, но ничего не трогала. Мы же договорились, что ты сам с этим разберешься.
— Я же просил! Моя мама никогда бы так не сделала! — зло бросает он, а я ошеломленно замолкаю, не зная, что ответить.
Никита молча уводит мальчишку в детскую. Макс плачет, уверенный, что игрушку выбросили, папа ходит по квартире, заглядывая во все углы. Через несколько минут все выглядит так, словно мы снова затеяли ремонт. Даже мебель отодвинута от стен. Мы перетряхиваем все вещи и, ничего не найдя, решаем поставить все по местам.
— Макс! — Аринка замирает на пороге, пряча руку за спиной. — Ты дурак! На свое чудовище! Это у тебя чудовище, а моя кукла красивая! — кричит она, кидает на пол монстрика, и упавшая игрушка разлетается на отдельные детальки.
— Вот и нашелся монстр, — вздыхаю я.
Никита интересуется ужином. Обещая разогреть, иду на кухню, оставляя отца и сына наедине.
— Не плачь, — шепчет Ариша и берет меня за руку.
Я не плачу. Но откуда она знает, что мне хочется разреветься?
— Это ты взяла его игрушку? Зачем?
Ариша медлит, не решаясь признаваться, но все-таки говорит:
— Хотела, чтобы он тоже поплакал и не обзывался на мою куклу.
— Вот видишь. Ты хотела насолить ему, а поругал он меня.
— Я ничего не солила.
— Так говорят. Насолить. Сделать плохо.
Малышка мотает головой:
— Я не хотела, чтобы он ругался на тебя.
— Я знаю. Просто, когда следующий раз ты захочешь проучить брата, сначала посоветуйся со мной. А сейчас иди играй. И больше не бери его вещи без спроса.
Ариша снова кивает головой и уходит к себе.
Разогретый ужин снова остыл, а Никиты все нет. Беседует с Максом. Не знаю уж, даст ли это свои плоды, у меня в голове вообще нет мыслей, не могу прийти в себя после его слов. Значит, я ему не мама. Возможно, он никогда меня не примет. Он помнит свою родную мать, и она для него единственная.
Стоя в раздумьях у окна и вытирая слезы, которые все-таки прорвались сквозь мое железобетонное самообладание, вдруг четко ощущаю чье-то присутствие. Оборачиваюсь, думая, что это Никита, но вижу Макса.
— Прости, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть, — наконец говорит он.
— Я не обижаюсь. Я немного расстроена, но не обижаюсь. — Крепко обнимаю его, и Макс, босой, уже одетый в пижаму, ответно прижимается ко мне, задерживаясь в объятиях чуть дольше, чем обычно.
Может, я ему не настоящая мама. Но настоящая мать именно так бы и сделала, хотя, признаться, мне требуется немало сил, чтобы сказать то, что я сказала и сделать то, что я сделала. Именно это значит — быть мамой. Когда нет сил или настроения, делать и говорить то, что нужно, а не то что хочется.
