Терпкость вишни - Сова Изабелла (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
— Я тоже так думаю, — присоединилась я к Виктории. К сожалению, ничего больше я сказать не могла, потому что Филипп попросил меня не рассказывать о нашем разговоре. Сказал, что сам все урегулирует.
— Может быть, — буркнула Миленка. — Но мне без разницы. Мне все без разницы. И ничто уже не огорчает. Даже то, что со вчерашнего дня я уже не студентка. Наконец-то я от всего избавилась.
Прозвучало это крайне уныло. Так уныло, что с минуту мы не могли ничего возразить.
— Так ты что, намерена вот так вот сидеть за этой обгрызенной клеенкой, — в конце концов нашлась Мария, — когда на улице такая погода?
— Я не люблю солнца, предпочитаю лампы в солярии.
— Да дело же не только в солнце. Посмотри на деревья, на бузину, на цветущие каштаны!
— А ты-то чего такая радостная? — поинтересовалась Виктория.
— Потому что весна! — ответила Мария. — А кроме того, вчера я встретила того режиссера. Ну, того самого, что предлагал тебе роль Золушки.
— Это который с белым кашне и перстнем?
— На этот раз он был без кашне, но с перстнем и массивным браслетом.
— Ну и ну. — Виктория покачала головой. — Богатенький.
— Ты будешь слушать или будешь упражняться в остроумии? — прошипела Мария, стерев улыбку с бледного лица. — Ну так вот. Сидела я вчера в парке, делала выписки к экзамену, и тут он сел рядом со мной и спросил, выступала ли я когда-нибудь на сцене. А потом сказал, что я как раз то, что надо для роли Золушки.
— Похоже, что из всех сказок Шарля Перро он знает только эту, — заметила Миленка, улыбаясь левым уголком губ в точности как Болек.
— Может быть. Но главное, что он взял мои координаты и пообещал позвонить в первых числах июня. Так что, если все пойдет хорошо, вы еще до конца каникул увидите меня на сцене. Ну что? Рады за меня?
БУРНАЯ СРЕДА
Сказочные перспективы Марии не произвели на Миленку никакого впечатления. Она по-прежнему сидела на кухне, перестала даже смотреть на телефон. Я решила действовать и с утра отправилась в универ. Отстояла очередь в секретариат и наконец предстала пред ясные очи самого главного человека на факультете. Секретарши. Она как раз кончила обрабатывать ногти. Сосредоточившись на этой ювелирной работе, она едва удостоила меня взглядом.
— Я пришла забрать документы, — пролепетала я.
— Как так? — вознегодовала она. — Без ничего?
— А что я должна принести?
Шампанское? Шоколадку? Большой баллон лака для волос?
— У куратора была? Чтобы выяснить?
— Я больше ничего не желаю выяснять, — выпалила я. — Я хочу получить свои документы! И немедленно!
Секретарша прервала маникюр и молча прошла к шкафу. С четверть часа она рылась в кипах папок. А я ждала, и меня всю трясло. Еще секунда, и я сбегу. Не выдержу.
— Пожалуйста! — швырнула она папку на стол. — Распишись здесь. И прощай.
— Ну и для чего ты это сделала? — буркнула Миленка.
Мы сидели втроем на скамейке под каштаном. Виктории наконец удалось уговорить Милену вылезти из кухни.
— В знак солидарности. Теперь мы будем ехать с тобой в одной телеге.
Ну, а кроме того, мне уже хватит встреч в коридоре с небезызвестным ассистентом. Я думала, что привыкну, но, видимо, теперь я не такая пластичная, как была раньше.
— Вниз по наклонной плоскости. На самое дно, — буркнула Миленка.
— И еще я хочу проучить папу, — продолжала я, не обращая внимания на мрачную реплику Милены. — Может, до него дойдет, что он натворил.
— Обычно редко доходит. — Рядом с нами плюхнулся Болек, предварительно пожав нам руки. — Что-то ты, Миленка, слегка выцвела по сравнению с прошлым разом.
— Да ты тоже бледноват, — заметила Виктория.
— Ничего, скоро все изменится. Летом нам в амбулаторию собираются купить кварцевые лампы.
— Серьезно? — оживилась Милена.
— Ну да. Были жалобы, что мы вызываем страх, особенно у детей. Ну и заведующий решил улучшить наш облик в глазах пациентов. Отсюда идея о кварцевых лампах. Что, поверили? Милые девочки, — с осуждением посмотрел он на нас, — у нашей больницы нет средств ни на что.
— А-а, — отреагировала Миленка. И это было все.
Болек внимательно взглянул на нее.
— Ну-ну.
— Она уже дня три в таком состоянии, — объяснила Виктория. — Ты мог бы ей как-нибудь помочь?
— Мог бы, — ответил он, сворачивая фунтиком обертку от чупа-чупс. — Достаточно было бы взять ее к моему пациенту Матушке. Этот человек уже десять лет после инсульта способен произнести один-единственный глагол «идет». На вопрос, что у него болит, он в течение пяти минут повторяет «идет, идет, идет», причем так интонирует, словно произносит нормальную осмысленную фразу. Очевидно, он не отдает себе отчета в том, что с ним что-то не так.
— Для него это, наверное, благо, — заметила я.
— Для него, наверное, но не для семьи… — Болек вздохнул, складывая из обертки крохотного голубя. — После часа пребывания у Матушки начинаешь радоваться тому, что можешь от него выйти. И начинаешь по-настоящему радоваться собственной заурядной жизни.
— Так отвези туда Миленку, — попросила Виктория. — Пусть поймет, как прекрасна ее жизнь.
— В общем-то я могу. — Болек посмотрел на чупа-чупсного голубя. — Вот только зачем? Кто сказал, что мы должны улыбаться двадцать четыре часа в сутки? И кто сказал, что состояние радостного удовлетворения лучше состояния грустной задумчивости?
ПРАЗДНИК БОЖЬЕГО ТЕЛА
Милена все так же пребывала в состоянии грустной задумчивости. Виктория вспомнила о надвигающейся сессии и помчалась в библиотеку. Мария наконец навестила свою тетю, втайне надеясь на небольшое вспомоществование. А я поехала к папе, чтобы рассказать ему о том, что я бросила учебу. На этот раз он сидел у себя в кабинете, внося правку в статью о недоразумениях в партнерском браке. Я постучалась, вошла и сразу перешла к делу. Если бы я была так же тверда и решительна полгода назад… Но вероятно, без опыта последних месяцев я по-прежнему была бы пугливой мышкой, которая способна только робко улыбаться.
— Скажи, Вислава, шансов на восстановление нет? — поспешил он убедиться.
— Нет, и главным образом потому, что я не хочу этого.
— Вот и прекрасно. Я с самого начала знал, что ПАВЛ — это гигантское недоразумение. Сейчас ты спокойно сможешь сдавать на СЭРБ.
ДЕНЬ ДЕТЕЙ
Я ждала Ирека, чтобы сообщить ему последние сведения насчет того, как обстоят дела у меня в семье и в доме, и вдруг в кухню вступила высокая стройная блондинка с глазами серны. Малина.
— Ну и жара, — простонала она и опустилась на табуретку. — Я едва дошла. Четыре остановки!
— А ты что, не могла доехать трамваем или автобусом?
— Пробовала, — вздохнула она, убирая со лба пряди влажных волос, — но давка была такая, что меня чуть не расплющили. В довершение всего у почты сели трое подростков. А ты же знаешь, как себя ведут подростки.
Я кивнула, дескать, да, знаю, но Малина все равно объяснила:
— Их все смешит. Смешно, что дождь идет. Смешно, что успели вскочить в последнюю секунду и никак не могут найти проездной. Хохот на весь автобус.
— Угу, — успела я сказать.
— Я все думаю, неужели и я была такая, как они?
— Могу тебя уверить: нет, — сообщил Ирек из глубины коридора. — Ну, что на этот раз произошло?
— Научный руководитель ворчит на бабушкины гадания. Считает, что они недостаточно конкретные.
— Так приукрась их, — посоветовал Ирек. — А как с любовью? Тоже кризис?
— Нет, и это начинает меня беспокоить.
— Начинает? — рассмеялся Ирек. — Да я уже два года как слышу, что ты ожидаешь кризиса.
— И все сильней нервничаю, Ирек. Даже думаю, что мне нужно уйти первой.
— Ну так уходи. Попробуй немножко побыть одна.
— А если потом он не захочет, чтобы я вернулась, — жалобным голосом произнесла Малина, — и я останусь одна-одинешенька? Больше никого не найду и буду коротать век одинокой старушкой?
