Единственная наследница - Модиньяни Ева (серия книг .txt) 📗
Чезаре вышел с улицы Сан-Паоло, пошел по корсо Виктора Эммануила и на пьяцца дель Дуомо столкнулся с шествием манифестантов. Город был парализован забастовкой, общественный транспорт не работал, а пикеты забастовщиков мешали штрейкбрехерам восстановить движение. Возможно, это был более действенный способ, чем пустопорожняя болтовня политиков или крайности революции, чтобы восстановить равновесие в стране, оказавшейся у края пропасти. Общественные учреждения были закрыты. Школы не работали. Людей терзал голод и страх.
Солнце уже согревало, и шагать по улицам было приятно. Конечно, он запомнит, что времена рыцарей и одиноких волков безвозвратно миновали, и сделает выводы из слов старика. Чезаре Больдрани только вступал на путь, ведущий в святая святых, туда, где делаются законы, но путь этот был ему открыт. Первые политические контакты уже завязывались. Отношения Чезаре с политиками, более или менее удачные, но всегда полезные, будут продолжаться всю его жизнь.
АННА. 1980
Бывший президент совета сидел напротив нее перед камином, и, предложив ему перекусить, Анна беседовала с ним запросто, по-приятельски, поскольку то, о чем они говорили, еще не касалось важных вещей. Это был светский разговор, поверхностный и пустой, в котором экс-премьер если и не превосходил всех, то выказывал известную ловкость. Его живые черные глаза, его неизменно улыбающееся лицо могли ввести в заблуждение, расположив в самом деле к себе, но Анна знала об этом и была начеку.
– Я понимаю, что вечные скандалы и прискорбные происшествия, о которых читаешь всякий день в газетах, могут кому угодно внушить желание уехать куда-нибудь подальше из нашей несчастной страны, – министр сокрушенно развел руками и вздохнул. – Вы, наверное, уже слышали об этой ужасной трагедии девочки, задушенной своей собственной золотой цепочкой, которую какой-то негодяй пытался сорвать с нее, возможно, всего лишь ради очередной дозы наркотика?
Анна ответила жестом досады и печали. Да, она читала, конечно. Но не это дьявольское, что свойственно природе человека, вызывает у нее время от времени неодолимое желание уехать из своей страны. В Соединенных Штатах, где они подолгу живут, газетная хроника изобилует подобными же случаями. В современном мире поневоле привыкаешь ко всяким ужасам. Нет, ей хочется бежать от другого: от этой пошлости, которая господствует везде, от духа коррупции и узких корпоративных интересов.
– Правда, невозможно свыкнуться с тем, что тебя постоянно сопровождают телохранители. – Анна думала об одном, а говорила другое – верный знак того, что развязка близка.
– В самом деле, это тягостно, – согласился с легкой иронией ее собеседник. У него был облик придворного шестнадцатого века: слегка впалые щеки, высокие скулы и острый подбородок, который, казалось, выступал из кружевного жабо.
– Не думайте, что я сожалею о помпезных выездах, – уточнила Анна. – Я предпочитаю интимность и простоту.
– Ну что вы, – возразил депутат. – Вы могли бы путешествовать в сопровождении королевской свиты, и это все равно не бросило бы на вас ни малейшей тени. Один мой коллега, коммунист, жить не может без устриц и шампанского. Я знаю депутата социалиста, который высылает вперед целый взвод карабинеров, чтобы очистить улицу от пешеходов и произвести этим фурор.
– К сожалению, сегодня проблема в том, как очистить город от преступников, – сказала Анна. – Но с пешеходами, конечно, справиться легче.
Эта реплика вызвала у министра сдержанный смешок.
– Я понимаю, что у вас есть веские причины, чтобы проводить много времени за границей, – сказал он. – А нас, политиков, увы, удерживают дома обязанности.
– Вы, синьор министр, были когда-нибудь в Нью-Йорке? – спросила она.
– Нет, синьора Анна, – ответил он. – В Вашингтоне – да. Но и то не ради собственного удовольствия.
– Вы мне не поверите, но в запутанном лабиринте Нью-Йорка есть островки удивительного покоя и поэзии, – сказала она. – Казалось бы, мелочь, но это очень важно, когда продавщица большого магазина искренне помогает тебе найти то, что ты ищешь. Или кассир, который, улыбаясь, протягивает сдачу.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – улыбаясь, кивнул министр. – Некий климат, некую атмосферу, которая создается из многих частностей.
Он взглянул на эту красивую зеленоглазую женщину со стройной фигурой и аристократической внешностью, пытаясь предугадать момент, когда она проявит свои истинные намерения. В последней беседе с ним Чезаре Больдрани был лаконичен: «До конца этого года я предъявлю вам счет».
– Но вы, синьор министр, – уже без обиняков спросила она, – не для того, надо думать, решились навестить меня в эту ужасную ночь, чтобы поговорить о Нью-Йорке.
– Увы, это так, – чуть склонив голову, согласился он. – Хотя и тема Нью-Йорка имеет для меня некое очарование.
– Вы видите, часы в полном порядке? – показала Анна на настольные часы девятнадцатого века, которые министр преподнес ей от себя и от «друзей» на прошлое Рождество. – Идут прекрасно, хотя им уже больше ста лет.
– В самом деле, вещь очень красивая, – сдержанно согласился он.
– Но талисман нашего дома, синьор министр, – вот эти.
Бережно, даже с некоторым трепетом, как часто делал на ее глазах отец, Анна взяла со столика серебряные часы с эмалевым циферблатом и еще раз внимательно посмотрела на них. На крышке была изображена богиня судьбы – Фортуна. Анна нажала на кнопку, крышка открылась, и зазвучал «Турецкий марш» Моцарта.
– Очаровательно и занятно, – заметил экс-премьер.
– Теперь мы можем поговорить, – сказала Анна, осторожно кладя часы на место. – С чего начнем? – добавила она, объявив о начале военных действий.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы вынудили меня признаться, что я впервые нахожусь в некотором затруднении, – солгал он.
– Может, поговорим об акциях, о тарифах, о международных отношениях, о ценах на нефть? – Анна внутренне подобралась, чувствуя себя, как гонщица на старте. У нее была хорошая машина, отличные шины, надежный мотор, и зеленые глаза ее блеснули в ожидании отмашки флажка стартера.
– Поговорим о деле Пеннизи, – вкрадчиво предложил министр.
– О скандале Пеннизи, – уточнила Анна.
– Я тоже нахожу, что полезнее называть вещи собственными именами, – с легкой улыбкой сказал экс-президент совета.
– Отец говорил мне об этом деле.
– В таком случае вы, наверное, знаете, что в этом деле, неприятном для всех, замешано и мое имя, – проговорил он.
– По случайной игре судьбы?
– Скорее, если позволите, – возразил депутат, – в силу деликатных обстоятельств, которые иногда ставят политиков в затруднительное положение.
– Боюсь, я вас не понимаю, синьор министр: я живу в стороне от большой политики, и от меня ускользают софизмы политической философии.
Анна гладила какую-то вещицу из слоновой кости, слушая его с легким безразличием.
– Тогда попытаюсь быть более ясным, – сказал он, решительней вступая в игру. – Ваш отец из неких источников – не удивлюсь, если вы даже в курсе, из каких именно, – получил документы, которые могут повредить мне и моей партии. Я мог бы долго распространяться о том, насколько я в данный момент неуязвим, насколько моя партия вне опасности и моя власть крепка. Это в самом деле так, тем не менее вы вольны думать, что обнародование этих документов крайне нежелательно для нас.
– У меня нет причин подвергать сомнению ваши слова, но думаю, что вероятность этого не исключена.
– Могу я задать вам вопрос? – спросил он, галантно склоняясь к ней.
– У меня еще тридцать минут для вас. – Она держала банк и контролировала всю игру, как, бывало, ее отец, а не только следила за ставками и ходами. – Можете спрашивать у меня все, что пожелаете.
– Скажите, у вас есть какие-то личные причины досадовать на меня?.. Простите, – предупредил он ее ответ, – но какую пользу вы лично извлекли бы из возможного скандала? В моих краях говорят, что, когда уголь не горит, он пачкает. И трудно поднять пыль на дороге, не запылившись самому.
