Сын счастья - Вассму Хербьёрг (книги .TXT) 📗
Аксель вздохнул, пока я набирал в легкие воздух. И между прочим, дважды поправил мой датский язык.
— Конечно, я понимаю, что поэт хотел показать нам также и великую трагедию. Но все заслонила форма. Она чересчур плоская.
— Ты рассуждаешь как старик! И ты слишком буржуазен. Я читал, что французская буржуазия хотела посадить Флобера в тюрьму. — Он засмеялся.
— Я буржуазен? — с негодованием воскликнул я.
— Конечно, потому ты и сердишься. Ведь это всего лишь литературное произведение. Верно? Что в этом романе такого необычного?
— Он считается неприличным.
— Почему?
— Из-за образа Эммы Бовари, — нетерпеливо объяснил я и хотел снова углубиться в философию. Но Аксель этого не допустил.
— Объясни, что в ней представляется тебе неприличным? — с интересом попросил он.
— Ну-у… — Я замялся. — Это не так легко объяснить.
— Ты считаешь, что о таких женщинах, как Эмма, не стоит писать? — Аксель улыбнулся.
— Она заставила доктора, своего мужа, произвести операцию новым методом. Он с этим не справился. Для нас, будущих докторов, этот момент должен быть особенно важен. Между прочим, я мог бы сделать это гораздо лучше. Я имею в виду — написать книгу, — похвастался я.
— Напишешь, когда перестанешь быть красной девицей, — весело сказал он.
Я покраснел и замолчал. Невозможно было угадать заранее, что скажет этот пасторский сынок.
— Ты просто не читал этот роман.
— Да, не читал. И мне надоели твои словоизвержения. Давай лучше поговорим о Бодлере, — предложил Аксель.
— Это трудно, — признался я.
— Почему? После трех кружек пива ты всегда начинаешь читать его стихи!
— Это другое дело.
О Бодлере я не мог говорить ни с кем. Мне было стыдно, что его стихи производили на меня такое сильное впечатление. Действительно, я несколько раз читал их вслух. И потом раскаивался в этом. Для меня стихи Бодлера — чистая магия. Меня одинаково очаровывало и описание длинной похоронной процессии, и надежда поэта, которая поднимала свой черный флаг над его склоненной головой.
— Самое лучшее в стихах Бодлера — это женщины, — сказал я, пытаясь найти хоть что-то, что было бы интересно нам обоим. К тому же это была правда.
— Почему же?
— Они такие неистовые. Жестокие, буйные, опасные. В них есть что-то нечеловеческое.
— Ты хочешь сказать, что их можно взять с собой в постель и они избавят тебя от тоски по живой женщине? — спросил он.
— Не знаю.
— Не могу поверить, что тебя так интересует поэзия! Ты просто хочешь показать, что очень начитанный и умный. Хвастаешься, как все норвежцы! — Аксель захохотал.
Я возмутился и стал излагать свои соображения, почему стихи Бодлера так волнуют меня.
— Они тебя возбуждают? — Аксель оживился.
— Как сказать…
— Чтобы стихи Бодлера могли возбуждать! Ведь он пишет только о змеях и смерти! Верно? И что же ты испытываешь?
— У меня появляется желание что-нибудь предпринять…
— Это касается женщин? Или…
— Вообще! Что-нибудь совершить.
— Господи Боже мой! — простонал он.
Я определенно произвел на него впечатление. Ему все-таки удалось выманить меня из моей раковины.
— Я знал когда-то одну женщину… — начал я.
— И что же? — Аксель облизнул губы и затаил дыхание.
— Ее звали Андреа… Она была такая… Она приходила ко мне по ночам…
— Не может быть! Когда это было?
— Давно, — уклончиво ответил я.
Он долго смотрел на меня, и я опять покраснел.
— Смелей! И что же дальше?
— Она ложилась со мной, ласкала меня и… — И что?
— Делала все остальное… Все.
Рассказывая о жене кожевника и его кожаном фаллосе и наблюдая в то же время за лицом Акселя, я вдруг усомнился в достоверности этой истории. Может, я все это выдумал? Увидел во сне?
— Должно быть, она была извращенка? — Глаза у Акселя горели.
— Почему ты так думаешь?
— Трудно поверить, чтобы она… Нет! Хватит рассказывать сказки. Ты все это придумал, чтобы шокировать меня!
Я молча покачал головой.
— Ну и какая же она была? — спросил он через некоторое время.
— Ненасытная.
— Я понимаю, но в чем это выражалось?
— Подробностей я не помню.
— Лжешь! Помнишь! Просто стесняешься. Он натужно засмеялся.
— Это было ужасно! — неожиданно для себя сказал я, мне хотелось сказать совсем другое.
— Почему?
— Ее муж вышвырнул меня из дома.
— Я так же поступил бы на его месте! — сказал Аксель.
— Он плакал.
— Плакал? Фу!
— А я молился, чтобы он умер, — признался я.
— Нельзя желать смерти ближнего, — сказал Аксель.
— А я желал!
— Тебе так только казалось. И не пытайся внушить мне, будто ты такой храбрый. На самом деле ты трус. Черт бы тебя побрал, Вениамин! Неужели все действительно было так, как ты говоришь?
— Смотри, это должно остаться между нами!
— Само собой!
Аксель протянул мне свою ручищу.
Я чувствовал себя на гребне волны. Теперь у нас с Акселем была общая тайна. Может, это и называется великим словом «счастье»? Или это можно назвать как-то иначе?
Когда мы вышли на улицу, Аксель пошутил, что мы должны сейчас же отправиться в «переулки» к женщинам.
— Я знаю там одно надежное место, — сказал он.
Я вылупил на него глаза. Тогда он признался, что только слышал о нем. Но где это находится, он знает. Это место легко найти. Женщины там сидят в своих окнах, точно в витрине.
— Я их тоже видел! — храбро сказал я.
Двое в два раза храбрее одного. Мы пересчитали свои деньги и решили, что их должно хватить.
— Сколько это стоит? — спросил я.
— А черт его знает! Возьмем тех, что подешевле. Мы прямым ходом направились на Хольменсгаде.
Именно там мы оба видели женщин, сидевших в окнах. Но, по-видимому, все они сейчас были заняты, потому что нам никто не открыл. Мы постучали в двери, на которые указал Аксель.
— Чистоплюи перекрестили эту улицу, — усмехнулся Аксель.
— А как она называлась раньше?
— Улькегаде. Или улица Морских Волков. Ее знали все моряки мира. В конце концов люди, жившие в «приличном» конце улицы, не выдержали. Но перемена названия ничего не изменила.
Мы, смеясь, шагали по грязи.
— Ладно, как бы она ни называлась, мы не можем ходить тут всю ночь, — сказал я.
Аксель был немного смущен — ведь он утверждал, будто ему здесь все известно.
— А кто говорил, что у него богатый опыт? — поддел он меня.
— Ну, когда это было! — засмеялся я.
— Не скромничай!
— Магстреде! Вот куда мы пойдем! — воскликнул я и потянул его за рукав.
— Ты с ума сошел! Там в борделях гостиные обиты плюшем и строгие хозяйки в цилиндрах. Это нам не по карману! — возразил Аксель.
— Вот и верь после этого людям, которые хвалятся своим знанием мира! — пробормотал я.
В конце концов мы оказались в переулке Педера Мадсена — тесном проходе, который вел на Грённегаде.
Эта узкая грязная дыра одним своим видом предупреждала об опасности. Во всяком случае, женщин. По обе стороны мостовой со сточными канавами, наполненными отбросами и нечистотами, вплотную друг к другу жались трех — и четырехэтажные дома.
Я вдруг вспомнил, как один из профессоров говорил нам на лекции, что статистика за пять лет показала: из восьмидесяти детей, родившихся на этой улице, только девятнадцать доживают до пяти лет.
Я не стал напоминать об этом Акселю. К чему? Хорошая память на цифры всегда была моим несчастьем. Однако я вздрогнул, и он решил, что я уже пожалел о нашей затее.
— Хочешь бежать?
— И не думаю!
Две или три женщины сидели у открытых окон и уже заметили нас. Отступать было поздно. Я глянул на Акселя и спросил, не лучше ли нам разойтись поодиночке. Но он побоялся идти один. Зря я похвастался ему своим опытом! Я кашлянул и улыбнулся ближайшему видению в окне. Крупное, одутловатое лицо, волосы, искусно собранные в пучок на макушке. Широкое белое платье, украшенное кружевным воротничком и брошкой, — очевидно, женщина надевала его только для работы. Она была не толстая, но кости у нее не торчали. Мне она показалась достаточно привлекательной, чтобы заговорить с ней. Но лечь? Ни за что!
