Эверест (СИ) - Свирская Дарья (книга регистрации TXT) 📗
Оставив пакеты на столе, мою руки и протягиваю ему градусник, который начинает пиликать через несколько секунд. У него тридцать восемь и восемь, и я немедленно выдаю лекарства, которые он послушно принимает.
— У тебя есть плед? — Спрашиваю, заметив, как он дрожит.
— Да, в спальне.
— А это где?
— Последняя дверь справа от коридора.
Его спальня так же минималистична, как и остальные комнаты: огромных размеров кровать, какие-то абстракции на стенах, ламинат, прикроватные тумбочки, шкаф. Хорошо, что плед лежит поверх покрывала, и мне не приходится нигде лазить в его поисках.
Набросив его на плечи Димы, я опустошаю пакеты и, начиная раскладывать купленное в холодильник, убеждаюсь в правильности своего решения: там практически пусто.
Я под его пристальным взглядом начинаю хозяйничать, открывая шкафчики и отыскивая необходимую мне посуду. Ставлю вариться куриный бульон и вкладываю ему в руку чашку чая с имбирем и корицей.
ДМИТРИЙ
С приходом рыжей все начинает налаживаться: я чувствую себя значительно лучше, а в доме впервые за долгое время пахнет едой.
Я с интересом наблюдаю за ней из своего угла, кутаясь в плед и попивая ароматный напиток. Она сказала, что мне нужно обильное питье и соорудила какой-то хитроумный чай. Ее манипуляции вызвали ассоциации с барменом, держащем в голове рецепты тысячи коктейлей, и готовым в любое время дня и ночи приготовить любой из них.
Мне приятна и ее забота, и ее идея приготовить что-нибудь съестное. А готовит она очень даже на уровне, — чего стоили солянка и печенюшки в командировке! Да и поесть мне действительно не мешало бы. Интересно, чем она решила меня потчевать?
ЛЕРА
Куриным бульоном я все же не ограничилась, дополнив его по ходу пьесы самодельной лапшой. Получился такой вполне себе супчик, легкий и ароматный, Дима даже добавки попросил.
Я прописала ему постельный режим, поэтому после обеда мы отправились в спальню. Там он улегся, накрывшись пледом, а я устроилась рядом на кожаном офисном стуле, который прикатила из его кабинета.
Пока я искала кабинет, наткнулась еще на пару комнат, похожих на гостевые. Его квартира поразила мое воображение своими масштабами, тут вполне пригодился бы сказочный клубок, указывающий дорогу. Но у меня такого не было, и все методом проб и ошибок, а, точнее, открывания и закрывания дверей, приходилось находить самостоятельно.
Но, помимо огромного пространства, его квартира впечатлила своей минималистичностью. Все было на своих местах, необходимо и функционально. Но в то же время как-то обезличенно. Она больше была похожа на номер в хорошем отеле, чем на дом, который, как в пословице — моя крепость…
— Хочешь, я почитаю тебе?
— Хочу…
— А что?
— Не имеет значения. Главное — твой голос…
Я и сама не знаю, на чем остановить выбор, бездумно листая в телефоне странички поисковика, а Дима вносит предложение:
— Прочти мне что-нибудь из детства. Что-то, что запомнилось тебе больше остального…
После этих слов я уверенно отыскиваю «Барсучий нос», а потом «Михаил Матвеич» и «Голубая змейка», но на последних строках мой слушатель уже спит.
Я осторожно перемещаюсь на кровать, где, упершись в спинку, усаживаюсь поудобнее, чтобы скрасить время ковырянием в телефоне. Периодически прикладывая ладонь к его лбу, проверяю температуру, которая, снизившись до нормальной всего на пару часов, занимает прежние позиции. И я не уверена, что можно снова сбивать ее ударной дозой препаратов, ведь предыдущий прием был менее четырех часов назад.
Дима открывает глаза, но спрашивать, как он себя чувствует, даже не пытаюсь: красные глаза и тяжелое дыхание говорят сами за себя.
Я заставляю его выпить чашку чая с медом и малиной и, помогая снять футболку, обтираю его уксусным раствором. Уже довольно поздно, но о том, чтобы вернуться домой, я даже не думаю. Зная по болезням детей, что обязательным является наблюдение за пациентом, остаюсь.
И меня ждет варфоломеевская ночь.
Диму бросает то в жар, то в холод, а я то накидываю на него новые одеяла, то стираю пот со лба. Он то засыпает, то просыпается, а порой пребывает в пограничном между сном и явью состоянии и даже неосознанно стонет, чем пугает меня до глубины души.
Все это жутко мне не нравится. Я без конца меряю температуру, которая, дойдя уже до тридцати девяти, не хочет опускаться. И я не представляю, что еще можно предпринять.
На несколько часов он забывается тяжелым сном, и все это время я, как ООНовский наблюдатель, полулежу на кровати, держа его за руку, но, когда его большое горячее тело начинает подрагивать, сильнейший страх зажигает огненный шар внутри меня, грозя испепелить до основания.
Я аккуратно притрагиваюсь к его плечу, чтобы разбудить и спросить, что происходит. А когда он смотрит на меня, как будто не узнавая, лихорадочно начинаю выстраивать в голове план дальнейших действий.
Я укутываю его все новыми и новыми пледами, а он трусится, словно раненый зверь. Дрожь настолько сильная, что у него зуб на зуб не попадает, хотя он стоически пытается делать вид, что все в порядке.
— Дима, я вызываю «скорую», — ставлю его в известность, доставая телефон.
— Не надо! — Сквозь клацанье зубов протестует он. Но пережитый мною страх придает решимости.
Все то время, пока врач находится в пути, лихорадка не отпускает его, и я убеждаюсь в правильности принятого решения.
Приехавший доктор внимательно осматривает Диму, и я, стоя за порогом открытой двери, слышу, что причиной сильнейшего гриппа стало его невольное купание в зимней реке.
Диме предлагают госпитализацию, от которой он, конечно же, отказывается, и, после нескольких уколов и подробного инструктажа, мы снова остаемся одни. И место моей сегодняшней ночевки теперь предопределено.
Наконец-то он засыпает спокойным сном. У меня же, наоборот, после пережитого потрясения сна ни в одном глазу. Я устраиваюсь рядом с ним на кровати, каждые полчаса мониторя состояние пациента. И все протекает стабильно. Дима спит. Температура не поднимается. До трех часов утра…
Я замечаю, как его лоб покрывается испариной, и, решая, что, возможно, ему стало жарко, хочу убрать лишнее одеяло. Но, прикоснувшись ко лбу, чувствую… холод!
Аккуратно нащупав под одеялом его руку, трогаю пальцы: холодные. На ногах то же самое.
Да что же с ним такое! Не хватало мне еще трупного окоченения…
Да, Дмитрий Романыч, заставил ты меня сегодня понервничать… И, судя по всему, это еще не предел…
Разбудить? Но зачем? Не зарядку же с ним делать, чтобы разогреть. Да и эти скачки температуры — от максимума к минимуму… что за хитрая форма гриппа?
Или снова вызвать неотложку и сдать в больницу?
Думай, Лера, думай!!!
И тут в сознание врывается некогда просмотренный фильм о выживании в дикой природе, где двое путников грели друг друга телами…
Решив, что этот способ будет последним, и, если не справлюсь, лично сдам в лабораторию на опыты, раздеваюсь до нижнего белья и ныряю к нему под одеяло, накрывая своим телом, оплетая руками и ногами…
Аллилуйя! Минут через десять к этому хладнокровному начинает возвращаться тепло. Его кожа перестает пугать меня своей вампирской температурой и я, пролежав так около часа, и, убедившись, что он больше не собирается превращаться в кусок льда, не помню, как отрубаюсь, распростертая на его теле…
ДМИТРИЙ
Я выныриваю в реальность внезапно: открываю глаза, читая свои ощущения, и вспоминая вчерашний день. Или сегодняшний?
В комнате полумрак: плотные шторы прикрыли окно, и понять, сколько времени, не представляется возможным. Я ощущаю свежий воздух. Очевидно, открыта форточка. Как очевидно и то, что в кровати я не один…
Скосив глаза, думаю, что еще сплю, или у меня какая-то странная галлюцинация: на моем плече разметались рыжие локоны, на моей талии ее рука, а на бедре — нога.
И, если просканировать ощущения дальше, одежды на ней минимальное количество.
