Серебряная корона (ЛП) - Джонсон Джули (электронная книга .txt, .fb2) 📗

— Не могу поверить, что ты мне солгала, — шепчет он мне на ухо, когда вальс подходит к концу.

— Что?

Его улыбка ультрабелая.

— Ты прекрасный танцор. Ты еще ни разу не наступила мне на ноги.

— Дай мне время.

— Значит ли это, что я могу убедить тебя потанцевать со мной снова?

Я открываю рот, чтобы согласиться, но мои слова прерывает легкий акцентированный голос слева.

— К сожалению, принцесса не может танцевать с вами, — говорит молодой человек, которого я не узнаю, слегка поклонившись, когда он смотрит на меня, его карие глаза сверкают. — Так как она будет танцевать со мной.

— О? — Я вскидываю бровь. — А вы…?

— Уэстли Эгертон, барон Френбергский. Для меня большая честь познакомиться с вами, Ваше Королевское Высочество.

— Просто Эмилия, пожалуйста.

Его брови вскинулись в шоке от такой фамильярности. Леди Моррелл была бы в полном ужасе от моей неуместности, но мне все равно. Я так устала от того, что меня называют Вашим Высочеством, что готова плюнуть. А ночь только началась.

— Значит, принцесса Эмилия, — тактично говорит Эгертон, улыбаясь и протягивая руку. — Ну что, идем?

Смотря извиняющимся взглядом на Олдена, я беру его протянутую руку и позволяю втянуть себя в еще один зажигательный танец. Чувствуя на себе тяжесть многочисленных мужских взглядов, у меня закрадывается подозрение, что его предложение будет не единственным в этот вечер…

КАК ОКАЗАЛОСЬ, мое предчувствие было верным.

Два часа спустя у меня болят ноги, пока очередной ухажер из какого-то места, название которого я не могу вспомнить, кружит меня по танцполу. К несчастью для меня, в отличие от Олдена, этот конкретный граф не обладает даже унцией легкости ног — об этом свидетельствует тот факт, что он уже по меньшей мере трижды топтался на моих.

— Еще раз прошу прощения, Ваше Высочество.

Я прячу вздрагивание за фальшивой улыбкой.

— Не проблема.

Хлоя смотрит на меня через плечо красивого лорда, с которым она танцует. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но это превращается в еще одну гримасу боли, когда его значительный вес опускается на мои пальцы ног.

— Глубочайшие извинения, еще раз…

Я сжимаю зубы в гримасе и молюсь, чтобы это уже закончилось. Я устала от доброжелательных улыбок и светских бесед с незнакомцами; от того, что меня требуется, от издевательств лордов средних лет с отвисшими животами и кислым дыханием; от язвительных комментариев их жен во время коротких перерывов, когда мне удавалось сбежать с танцпола, чтобы сделать глоток укрепляющего шампанского.

— Пожалуйста, простите меня, принцесса, — говорит граф, но мое внимание внезапно переключается на что-то в толпе, что заставляет мое сердце биться вдвое быстрее обычного. Что-то, на что я не смотрела весь вечер, несмотря на мои постоянные поиски.

На краю танцпола стоит мужчина. Он держит в руке стакан с бурбоном, но его глаза устремлены на меня. Даже с такого расстояния я знаю, что он видит, как я вздрагиваю, когда граф по раздавливанию пальцев ног снова оправдывает свое прозвище.

— Мне очень жаль, очень жаль…

Я открываю рот на автопилоте, готовая принять его последние извинения, но слова испаряются с моего языка. Я не могу говорить, не могу даже дышать. Все мое существо полностью занято наблюдением за тем, как Картер медленно выливает бурбон из своего бокала, бросает его на соседний столик и выходит на танцпол. На его лице выражение мрачной решимости, когда он направляется к нам, прокладывая путь через море кружащихся пар, не сводя с меня глаз.

Он движется как хищник, все гладкие мышцы и сила в безупречно сшитом смокинге. В кои-то веки его волосы убраны назад от лица — гладко уложенные с помощью лака, они блестят под светом люстры. От этого эффекта перехватывает дыхание; я чувствую, как воздух физически покидает мои легкие, когда я вижу его острые скулы, выставленные напоказ. Углы его лица, похожие на лезвия, прорезают меня с остротой, которую я ощущаю каждым квадратным дюймом своей души.

Святое.

Дерьмо.

Мои ноги замирают, и граф теряет равновесие, его рука падает с моей поясницы. Я даже не потрудилась извиниться, пока он пытался выпрямиться. Я даже не смотрю в его сторону. Я не могу отвести взгляд от Картера, когда он останавливается рядом с нами. Его темные брови насуплены. Его взгляд устремлен на меня.

— Могу я вмешаться?

Он не ждет разрешения. Он просто делает шаг в наше пространство, скользит руками по моему телу и вырывает меня из цепких рук графа. Мои губы раздвигаются, когда мое тело на мгновение сталкивается с твердыми поверхностями его груди. Я крепко прижимаюсь к нему, моя правая рука переплетается с его, а левая скользит вверх и слегка ложится на его плечо.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — шиплю я, когда мы начинаем двигаться.

— Просто пытаюсь быть хорошим братом. — Он делает многозначительную паузу, его глаза сверкают жестокостью — на меня, на нашу ситуацию, на весь этот чертов мир. — Спасаю мою сестру от необратимого повреждения ног.

— Картер…

— Ты бы предпочла, чтобы я оставил тебя этому великому олуху? — Его глаза сузились. — Отлично. Я уверен, что смогу его позвать…

— Не смей, — огрызаюсь я.

Он ухмыляется.

Я выдыхаю вздох и отдаюсь танцу. И это странно — нас окружают сотни людей, но каким — то образом, в кругу его рук, я могу убедить себя, что мы только вдвоем. Мы танцуем вдвоем, без сожалений и последствий. Мы двигаемся вместе безупречно — на мили синхроннее, чем даже мои самые опытные ухажеры. Как будто мое тело знает его, как будто он знает каждый мой шаг, который я собираюсь сделать, еще до того, как он произойдет. По мере того, как вальс продолжается, наши вращения и повороты сближают наши тела все больше и больше, воздух между нашими лицами начинает кипеть от такого напряжения, что трудно дышать правильно. Его рука крепко сжимает мою талию, упираясь в золотистую ткань платья, и я знаю, что он тоже это чувствует.

Я просто надеюсь, что никто из толпы не видит, как бьется мой пульс, не чувствует легкую заминку в моем дыхании, когда я втягиваю воздух в легкие.

Просто брат и сестра, танцующие праздничный танец.

Совершенно невинные.

Его лицо — маска вежливости, но его глаза — они обжигают меня, как огненное клеймо. Он не смотрел на меня так с той ночи, когда мы перешли невыразимую границу, в поместье Локвудов. Я боюсь, что как только этот танец закончится, он больше никогда не будет так смотреть на меня. Что, как только ноты сольются в тишине, он снова воздвигнет стену из черствого безразличия, которая так эффективно отгораживает меня от него.

Времени остается все меньше. Каждое движение скрипичного смычка по струнам приближает нас на одну ноту к концу этого момента. К концу нас. Поэтому, прежде чем я успеваю остановить себя, прежде чем я успеваю вспомнить причину, по которой, между нами, вообще существуют эти аккуратные стены… Я задаю безрассудный вопрос. Вопрос, который убивает меня каждую ночь, когда я лежу в кровати, ожидая звучания блютуза, который никогда не приходит.

— Песня. — Мое горло спазмируется. — Почему?

Звучат последние ноты, и наши шаги стихают в тишине. Он все еще не дал мне ответа. Периферийным зрением я чувствую, как пары вокруг нас расступаются, уходят с танцпола в короткой паузе между песнями… но мы не двигаемся. Ни один из нас не готов отпустить. Потому что мы оба знаем, что в тот момент, когда мы это сделаем…

все закончится.

— Почему? — Я умоляю, в моем голосе есть пауза.

Он смотрит на меня, крепко сжав челюсти, так долго, что я не думаю, что он собирается отвечать. Когда он наконец говорит, его тон тщательно очищен от всех эмоций.

— Потому что единственное, что я ненавидел больше, чем видеть тебя с ним… это заставлять тебя плакать из-за меня.