Вулканы, любовь и прочие бедствия - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин (читать книги без .txt, .fb2) 📗

Но в тот момент в зале заседаний координационного центра гражданской обороны мне кажется, я точно знаю, что делаю.

— Подземные толчки, связанные с вулканической активностью, обычно довольно слабые, — поясняю я. — Вероятность сильного землетрясения не особенно велика. А что касается извержений, то одна из особенностей роев трещин полуострова Рейкьянес как раз такова, что вулканическая активность там больше всего в середине, а чем дальше от разлома литосферных плит, тем она слабее. Самый северный вулкан Крисувикской системы — Бурфедль, а к северу от нее извержений никогда не бывало. Единственный район столичного региона, которому может угрожать опасность от извержений, — это Валлакверви в Хабнарфьордюре, который стоит на лавовом поле, лаве из возвышенностей Ундирхлидара, но, пока лава дотечет до тех мест, у нас есть в запасе много дней для эвакуации жителей.

Я смотрю на Милана и выношу свой вердикт:

— Надо выждать и посмотреть, что будет. Нам следует быть начеку на случай, если что-то изменится. Мы выпустим пресс-релиз, что Крисувикская система по-прежнему находится под пристальным наблюдением, что на полуострове Рейкьянес есть опасность землетрясений, но мы не видим причины в данный момент вводить вместо режима повышенной готовности ЧС.

Милан кивает:

— Хорошо, но надо быть готовыми ко всему. При малейших изменениях ситуации вас вызовут.

Мы встаем из-за стола; когда я поднимаюсь, у меня перед глазами плавают черные точки; чтобы не упасть, мне нужно опереться на край стола. Когда остальные расходятся, Милан просит меня на пару слов.

— С вами все нормально? — спрашивает он.

— Да, конечно, — отвечаю я.

Он испытующе смотрит на меня.

— Анна, последние месяцы у нас всех выдались крайне напряженные. Сейчас вы напоминаете мне некоторых моих товарищей из военной полиции перед тем, как я оставил эту службу. Не новобранцев, а как раз закаленных ветеранов. Они могли трудиться бесконечно, в течение месяцев сражаться как львы, а потом в них вдруг что-то ломалось. Они становились дезориентированными, переставали видеть целостную картину, хотя сами этого не понимали, начинали творить бессмысленные жестокости. Усталость от войны — по-моему, это так называется.

— Постойте, Милан, успокойтесь. Усталость от войны? Вы серьезно? Если считаете, что моим суждениям нельзя доверять, дайте мне знать и возьмите вместо меня кого-нибудь другого.

— Не сердитесь, я вам полностью доверяю, — отвечает Милан. — Я просто за вас переживаю. Ведь вы мне друг.

— У меня докторская степень по вулканологии и геофизике, я руководила исследованиями каждого извержения в стране на протяжении пятнадцати лет. И позволю себе утверждать, что у нас в Исландии ни один геолог не имеет такого опыта, квалификации и понимания ситуации, как я, и никто не способен принимать рациональные решения о том, что делать при этом извержении.

Милан приглаживает рукой свои короткие волосы, его глаза печальные, серые, покрасневшие от бессонницы, как и мои.

— Знаете что, Анна? Вы самый умный человек, которого я знаю, но ум может быть безмозглым и кичливым. Он порой дает человеку ложное чувство защищенности. Иногда заставляет людей считать, что в их власти находятся те вещи, которые на самом деле им неподвластны. Иногда разум — просто обман, и необходимо учитывать другое: интуицию, человеческие чувства.

— Я непременно сообщу вам, когда стихийные бедствия будут касаться чувств, — говорю я. — Примерно тогда же, когда в аду ударит мороз. Они все касаются простых законов природы, физики и расчетов. И орудия, которыми мы пользуемся, чтобы их понять, — это знание и разум. Не надо переживать за меня, за то, что у меня график напряженный. В жизни подобного вздора не слышала. Сейчас я поспешу в Крисувик, разведаю обстановку, и попозже сегодня днем мы снова можем вынести решение. До свидания!

Затем я убегаю из помещения с гордо поднятой головой, бесконечно уверенная в своей правоте, в гордыне моего разума, как будто я все контролирую, все понимаю, могу сполна полагаться на свой непогрешимый разум и знания, хотя в голове у меня и бушует непогода.

И конечно же, все выглядит так, как и должно: модели тщательно выстроены, снимки местности точны. Все формулы сходятся, каждая константа и переменная на своем месте, но где-то в недрах моего сознания, в глубинах прошлого, мой отец выбивает трубку и щурит глаз: «Смотри-ка, карапузик. Рой трещин — это не локация, а способ продвижения лавы к поверхности. Помнишь: стая лебедей, летящих с юга».

Но я его не слышу, не пускаю его к себе.

Пирокластический поток

Вулканический (пирокластический) поток — это горячий, почти раскаленный поток вулканического пара и тефры, с бешеной скоростью (до 500 км/ч) несущийся вниз по склону вулкана. Сигурд Стейнторссон. Что такое пирокластический поток? www.visindavefur.is

В это утро я совершаю много ошибок. Оно превращается в череду забытых решений, воспоминаний и обещаний, и, в частности, забываю наш разговор с Салкой ранним утром: что я почти обещала забрать ее из школы и взять с собой смотреть извержение. На заседании я собиралась было задать этот вопрос: можно ли в данной ситуации привезти восьмилетнего ребенка к самому краю лавового потока? А затем он вылетел у меня из головы, так и не дождавшись ответа; мысль ушла, обещание позабылось.

Потом я пыталась решить это уравнение, вычислить, где мы были бы в 10:34 утра, если бы я заехала за ней. Подъехали бы мы к центру извержения вместе с Йоуханнесом и Халльдоурой и другими моими коллегами, а они бы дружески похлопывали ее по плечу и звали на подвиги: мол, девочка продолжает семейные традиции? Или же мы задержались бы в школе и нам пришлось бы заехать домой за более подходящей обувью, теплой курткой, спаслись бы в машине? На ход событий того дня могла повлиять тысяча мелочей: лопнувшая шина, авария, срочный телефонный звонок, красный свет на всех светофорах по пути; но остается лишь этот непоправимый страшный факт.

Я забыла о Салке!

Я вовсе не спешу в Крисувик, как сказала Милану, тогда бы вспомнила о своем обещании, по дороге свернула бы и заехала за ней в наш район. Еду туда по прямой, по проспекту Кринглюмирабрейт, мой джип — стрела цвета шампанского, летящая точно по курсу, но необъяснимым образом он оказывается не в том ряду, и, не успев осознать это, я уже въезжаю на мост, ведущий в индустриальный район, к мастерской Тоумаса Адлера. Паркуя машину у его дверей, секунду колеблюсь. Что я выиграла, приехав к нему без приглашения, терзаемая ревностью, в приступе ярости? Чего ищу: подтверждения его любви или обнаружения ужасной измены? Немного мешкаю, но в конце концов вхожу в незапертую дверь, предварительно не позвонив, открываю его мастерскую и зову:

— Эй, есть кто-нибудь дома?

Я прислушиваюсь, ожидая услышать возню и скрип дивана, но до меня доносится только музыка — «Wild Horses» и слабый запах конопли. Он сидит за компьютером и смотрит фотографии, вглядывается в черно-белые детали, с удивлением оборачивается, услышав меня, на его лице появляется улыбка:

— Надо же, ты пришла? Как здорово! Что слышно?

Мне становится легко — до головокружения; я стыжусь своего приступа ревности.

— Просто мне нужно было тебя повидать. Я по тебе скучала, утро выдалось трудное.

— Любовь моя, — говорит он, вставая. — И я по тебе скучал. Как же рад тебя видеть! Прости, что был с тобой резким, когда ты позвонила: по утрам я бываю несносен.

Он обнимает меня, прижимает к себе и замечает, что я дрожу в его объятиях: от облегчения и блаженства, от того, что он один и рад меня видеть. А на прочее мне наплевать: на беспорядок у него в мастерской и у меня в голове, на то, что я сама осознаю, насколько потерто и немолодо выгляжу в своей флисовой кофте и с волосами, собранными в неряшливый хвостик.

— Почему ты не предупредила, что заедешь? — спрашивает он, целуя меня. — Я бы прибрался, кофе бы тебе сварил.