Испанец (СИ) - Фрес Константин (полная версия книги .TXT) 📗
«Все же, я люблю его, - Марина старалась улыбаться, но думала об Эду, как уже прошедшем этапе в ее жизни, стараясь смириться с очередной потерей и таким обычным, почти рядовым, предательством. – А ребенок… наверное, это хорошо – то, что у меня все же останется часть от Эду…»
«Приедешь, - тотчас же оптимистично оживилась Анька, - родишь… Будешь по скверу с бэйбиком гулять! Представь: у всех дети, как дети, а у тебя – испанец!»
Марина подумала так – и не вынесла, расплакалась, укоряя себя, словно была в чем-то виновата.
«Может, и виновата, - подумала она печально, стирая слезы со щек. – Не нужно было торопить события… Все-таки, и месяца не прошло, а тут такое…»
«Ну, кто же знал, что вы не предохранялись, - виновато бубнил Анькин голос на периферии сознания. – Трахались как кролы! Да ладно, не кисни! Это всего лишь мужик, их вон три миллиарда шляется по планете. Или больше. Ну, не реви!»
"Три миллиарда, - подумала Марина. - А люблю я одного..."
Но, как бы себя не ободряла Марина разговором с воображаемой подружкой, а легче не становилось. Марина понимала, что теперь она не одна, но именно в этот момент чувствовала себя ужасно одинокой. Она закрывала глаза и ощущала, что падает в черную пустоту, в вакуум, который высасывает из нее жизнь.
«Но зато теперь Игорь точно на мне не женится, - подумала Марина. – Нафига я ему брюхатая? Близко даже не подойдет. И это очень хорошо».
Она снова подумала об Игоре, о его гнусных домогательствах и о том, как вытянется его лицо, когда он увидит ее в положении... нет, чужого ребенка воспитывать он точно не согласится. Тот, кто так безразлично ушел тогда, после разговора, безразлично оставив ее на улице одну темной снежной ночью, даже не озаботившись тем, куда же она побежит в темноте и холоде, не опасно ли это, и не случится ли с ней чего, - он точно не решится принять на себя такую отвественность, даже ради прилагающихся к брюхатой мамаше таких желанных ништяков. А избавляться от ребенка Марина не собиралась. Она четко поняла, как только узнала - этот ребенок непременно родится. Обязательно. Она уже любила его, хотя и была потрясена и прислушивалась к своему телу, стараясь почувствовать свое новое положение. Может, где-то болит? Или стало тяжело? Как-то это должно быть понятно вообще?
Дверь открылась, и Марина поспешила отвернуть лицо, чтобы скрыть от вошедших свои слезы, но медсестра, несущая на вытянутых руках огромный букет цветов, это заметила.
- Ай! – воскликнула она. – Ай, ай! Слезы?! Нельзя плакать, нельзя! Все хорошо, сеньорита, не надо плакать!
Марина уселась в постели, глядя, как медсестра устраивает ее букет в вазе. Огромные белоснежные лилии, просто роскошные, такие, какие дарят в особо торжественных случаях.
- Цветы? – рассматривая лепестки, отливающие восковым сиянием, ошарашенная, произнесла она. – От кого?
- Сеньор де Авалос пришел вас навестить, - ответила медсестра, вздохнув украдкой. – Говорит с врачом. Сейчас зайдет.
Медсестра поправила букет в вазе, снова завистливо вздохнула и вышла, кинув на Марину еще один взгляд, полный зависти. Марина мгновенно позабыла все, что думала об Эду до сих пор, все тоскливые мысли выветрились у нее из головы и осталась лишь одна - а Эду знает, или?..
«А если не знает, то как ему сказать, - лихорадочно соображала Марина. – Я должна ему сказать! – мысленно прикрикнула она, почуяв слабый протест от воображаемой Аньки. – Я не стану обманывать его!»
«Ну, вы посмотрите на нее, - мрачно пробормотала воображаемая Анька. – Пять минут назад нюни пускала, что женишок испарился, узнав про пузо, а тут, значит, на нее напала неведомая честность! Зверь заморский, диковинный… давай скажи. Пусть мчится прочь быстрее, а ты ной погромче. Можно ж подождать, разузнать, какие у него вообще планы. Поживете хоть месяцок, так он привыкнет, и уж, может, не удерет…»
«Он может знать, - стиснув зубы, подумала Марина. – Может все знать. И вообще, может, попрощаться пришел. Тем более скрывать все это глупо. Скажу».
«Ду-у-ура!» - провыла в голове возмущенная Анька и замолкла, потому что дверь открылась и вошел Эду. И сразу из головы Марины вылетели все мысли, и чувства разом погасли и снова вспыхнули ослепительно-белым огнем, потому что Эду не сказал ничего. Он просто шагнул к Марине и стиснул ее в объятьях, целовал, целовал, целовал, словно они не виделись целую вечность.
- Почему ты плакала? – пробормотал он, жадно утыкаясь лицом в ее грудь, тиская и сжимая ее больничную одежду, словно желая рывком содрать ее и добраться голодными губами до вожделенной груди, прихватить соски, нацеловать их до ярко-красного цвета. – Не надо! Нельзя плакать! Тебе теперь нельзя…
- Ты не приходил, - всхлипывала Марина, изо всех сил стискивая Эду, прижимаясь к нему так, словно жизнь уходила из ее тела, а напитаться новой она могла лишь от Эду. Он поглаживал ее вздрагивающую спинку, ее волосы, и Марина слышала. как он тихонько смеется.
- Меня не пускала полиция, - ответил он. - О-о-о, они тебя так охраняют! Подозревают всех! Ну же, не плачь, Doncella de nieve. Что это, слезы? Или это просто сердце твое тает под нашим горячим солнцем?
Эду чуть отстранился и осторожно отвел прядь волос с лица Марины, и та спохватилась, вспомнила, как выглядит, громко и безудержно разрыдалась, закрывая ладонями лицо, пораненный висок с выбритой дорожкой в волосах, синяк, расплывшийся на скуле и швы, некрасиво стягивающие кожу.
- Не смотри на меня, - всхлипывала она отчаянно, - я такая некрасивая…
Эду изумленно глянул на девушку – и рассмеялся, снова привлекая ее к себе, уютно обнимая ее и целуя в лохматую макушку.
- Самая красивая, - уверенно произнес он. – Что волосы? Они отрастут. Синяков я тоже видел немало. Ты самая красивая, моя Doncella de nieve, - голос Эду дрогнул, он крепче прижал к себе девушку, и Марина услышала, как сильно забилось его сердце. – Самая красивая и самая сильная. Врачи боялись, что это потрясение навредит тебе, но…
«Ага, - Марина почувствовала себя так, словно ее окатили ледяной водой, и сотни мелких игл впились разом в ее нервы. – Знает… кажется, знает… и что же скажет на это?!»
- … но все обошлось, - хрипло закончил Эду, словно в горле у него внезапно пересохло. Его ладонь осторожно легла на ее живот, и Марина только ахнула от спазма, охватившего все ее существо, словно тело чуть не выплеснуло ее душу вон. – Здесь все обошлось, - продолжил Эду, поглаживая животик девушки, так осторожно, словно любое прикосновение могло навредить. – Никакой угрозы нет. Все очень хорошо, Марина. Ты очень сильная и крепкая.
Он отстранил девушку от себя и пытливо глянул в ее глаза – перепуганные, от залегших под ними теней кажущиеся просто огромными, - и произнес:
- Ты знала… о ребенке?
Марина залилась краской и не смогла ответить сразу, лишь головой затрясла – нет, нет!
- Такой маленький срок, - забормотала она, пряча глаза и словно отыскивая себе оправдания. – Всего пару недель, может, чуть больше… я не заметила даже… Я не знала! Честно!
Эду недоверчиво хмыкнул, и Марина изо всех сил ухватилась за его руку, поглаживающую ее живот. Она не понимала причины его молчания, не понимала, почему молодой человек напряжен, хотя чувствовала, как подрагивают его пальцы, ласкающие ее, и ощущала его мягкую осторожность, с которой он прикасался к ее телу. Эта бережность, эти теплые мягкие касания снова вернули в сердце Марины веру, она почувствовала себя отчаянно, до головокружения счастливой, потому что Эду был вот он, рядом, и от него исходили только забота и любовь. Того нервного, стыдливого и трусоватого страха, что Марина учуяла в день расставания с Игорем, в Эду не было. Он не собирался говорить ей ранящих и неприятных слов; не собирался избавляться от нее, бормоча дежурные пошлые слова "давай останемся друзьями". Он пришел, и Марина снова почувствовала, что они с Эду единое целое. Как можно не верить ему? Как можно сомневаться?
