Страсть за кадром - Джойс Мэри (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
«Какой странный сон!» — подумала Бретт, оглядывая комнату. Все вещи были на месте. Ей не хотелось быть свидетельницей того, как растаскивают по частям ее дом, и так как оставался еще один месяц до окончания аренды, Тереза должна была проследить упаковку и здесь, как она это сделала в студии, но только после отъезда Бретт.
Она босиком направилась на кухню и налила себе стакан минеральной воды. Взглянув на часы, поняла, что должна поторопиться, если не хочет опоздать на обед к Софи Леклерк.
«Джефри Андервуд — мой спаситель, как странно», — размышляла Бретт о своем сне, направляясь за полотенцем.
Неделя пролетела в суете. Все время было расписано: в каком ресторане она должна была быть и с кем.
В среду она вернулась после выпивки с Джорджес, ее любимым гримером, и увидела у двери белую коробку с цветами. В ней было две дюжины желтых роз и записка: «Желаю счастья. Лоренс». Она почти уже засунула их в мусорную корзину, но потом решила, что такие нежные цветы она имеет право любить.
Для вечеринки Бретт выбрала узкое платье без рукавов из весенней коллекции Мартины.
Габриель предложил Бретт приехать на час позже начала вечера, но она настояла на том, что сама хочет приветствовать каждого, кто придет. Бретт заплела косу и, перед тем как выйти, еще раз посмотрелась в зеркало. Сладкий, нежный и ненавязчивый, как мимолетная память, запах исходил от роз, которые она поставила в фарфоровую вазу. Задумчиво она взяла один из нераспустившихся бутонов.
Прошли месяцы после ее разрыва с Лоренсом, и горький вкус предательства перерос в сладкий приятный аромат опыта. Лоренс научил ее многому, в личном и профессиональном плане, и она знала, что, куда бы она ни пришла, что бы ни произошло в будущем, маленькая его часть всегда будет с ней. Она заколола цветок в косу и вышла из квартиры.
Дом на проспекте Марсе был классическим зданием из известняка с большими пилястрами. Бретт была здесь только однажды. Ее удивляло, что частная жизнь Габриеля так отличалась от светской.
Он был наследником одного из известнейших виноделов Франции. Его родители настояли, чтобы он изучил их семейный бизнес, и до их смерти мода была только его хобби. Его предприятие было огромных международных масштабов. Он нанял кого-то управлять им, а сам открыл агентство «Л'Этуаль».
Жизнь Габриеля Жарре не зависела от комиссионных, которые он получал от своих моделей, и его дом был доказательством этого.
Дверь открыл слуга Габриеля и проводил Бретт в холл, который, как и любая комната в доме, служил галереей одной из крупнейших в мире коллекций картин. По пути в сад, где у фонтана ожидал ее Габриель, она прошла мимо полотнищ Пикассо, Утрилло, Мане, Дега.
Он расцеловал ее в обе щеки и предложил бокал шампанского.
— Боюсь, что это не «Жарре», но мы производим только скромное «Бургундское». Без шампанского, каждый знает, ты не можешь сказать до свидания.
Стали съезжаться гости. Бретт принимала их экспромты. Это означало, что они приехали не ради того, чтобы их увидели, и поэтому плата за вход не имела никакого значения. Обед, под аккомпанемент бродячего гитариста, игравшего в классическом стиле, был в виде «шведского стола», и гости ели в саду, и во всех комнатах дома.
Казалось, что бокал Бретт заполнялся сам собой, и, следуя намеку Габриеля, она никому не говорила без него «до свидания». Разговоры были легкими и непринужденными. Это была одна из лучших вечеринок со дня ее приезда в Париж. Когда все ушли, они с Габриелем сели у фонтана и проговорили до глубокой ночи.
— Мне надо идти, — сказала Бретт, поднимаясь с мраморной скамейки. — Все было действительно восхитительно! Спасибо.
— Ты возьмешь Нью-Йорк штурмом! Бретт молча кивнула, чувствуя, что ее голос выдаст слезы, и ушла.
Подъехав к Лефт Бэнк, она увидела раскаленный до бела шпиль Эйфелевой башни. Это было ее решением — приехать сюда, и оно было правильным. Она не всегда поступала верно, но Париж открыл для нее окна, в которые она могла наблюдать, и двери, через которые она смогла пройти, и здесь останутся незабываемые кусочки ее жизни и друзья, которые будут с ней всю жизнь.
«Каждый конец — есть начало чего-то», — подумала она, свернув на бульвар Сен-Жермен, и поняла, что пора возвращаться домой.
Глава 20
Бретт достала толстый белый махровый халат, повесила его на дверь и осторожно встала под поток воды. Ее собственная ванная комната в Сан-Ремо была удобна для принятия душа, но купаться она обычно любила в огромной фарфоровой лохани Лилиан.
Большую часть лета она провела в Кокс Коуве, где выздоравливала ее тетка. Когда Бретт вернулась из Парижа, она нашла Лилиан уже на ногах, разгуливающей каждый день по блокам. Доктора согласились, что тишина Кокс Коува лучше больницы. В их владении для прогулок была почти миля морского побережья, а также четыре акра леса, и это совмещалось с ухаживанием за садом и рисованием, что, конечно, должно было ускорить выздоровление Лилиан.
Довольная тем, что привезла из Парижа сандаловую пену, Бретт скользнула вниз по лохани до тех пор, пока пена не достигла подбородка. Успокаивающее действие ванны было ей необходимо после вечера, проведенного в сомнениях по принятию решения о приобретении дома. Бретт полностью вытянулась и ногой попыталась дотянуться до струи горячей воды. Она увеличила напор воды, и вся комната наполнилась ароматным паром. Она положила голову на подушку на краю лохани. На лбу выступили капельки пота, но ласковая вода была очень приятной. Она закрыла глаза, и вздох облегчения сорвался с губ.
Решение купить пятиэтажный дом было принято без особых раздумий, после того как Джефри пояснил преимущество оплаты налогов на собственность перед оплатой ренты, с одной стороны, и то, что это вложение денег в недвижимость, с другой. Проблемой для нее было привыкнуть к мысли, что она может тратить около двух с половиной миллионов долларов. Несмотря на все сведения о своем состоянии, Бретт никогда не думала о себе как о миллионерше, и тем более что может стать миллиардершей после смерти деда.
Она сжала натуральную морскую губку и крошечные ручейки воды побежали по ее груди, стали разбивать пузырек пены. Тепло воды проникало внутрь ее тела, делая его более податливым и восприимчивым.
Неожиданно Бретт ощутила страстное желание, не охватывающее ее со времени разрыва с Лоренсом. Она была молодой, энергичной, и ее тело желало мужского прикосновения. Чтобы унять возбуждение, Бретт яростно принялась тереть губкой руки и ноги. Ей никак не удавалось заглушить воспоминания о страсти, которую она познала с Лоренсом. «Будет ли еще в моей жизни такое?» — подумала она.
Вся сложность заключалась в том, что рядом с ней не было мужчины, если не считать Джефри Андервуда, но она не думала о нем как о поклоннике, хотя со дня операции Лилиан Джефри стал для нее больше, чем помощником в делах. Он регулярно звонил и справлялся о здоровье Лилиан и ее собственном. Когда Свен наконец приехал из Австралии, Джефри сопровождал его в больницу и вместе с Бретт ожидал, пока тот разговаривал с сестрой. Они втроем обедали в ресторане «Смит и Воленски».
Свен поглощал пищу последовательно, начиная с салата и печеного картофеля, который он, намазывая маслом, съедал по частям, и кончая бифштексом с кровью.
Он разговаривал только по необходимости, и, когда Бретт предложила ему комнату для гостей в Сан-Ремо, сообщил, что, так как Лилиан стало лучше, он этой ночью улетает обратно в Расин. Дед показался Бретт еще менее доступным, чем в телефонных разговорах, и она была рада присутствию Джефри.
С тех пор Бретт и Джефри встречались дважды: на обеде и опере «Манон Леско» в Мэт, и еще один раз во время ленча. Он был любезен и внимателен, но для Бретт все еще оставался неосязаемым. Его правильная речь звучала так, словно он громко зачитывал документ, а одежда и ухаживания были настолько безупречными, что временами Бретт было интересно узнать, расслабляется ли он и снимает ли когда-нибудь галстук. Но, несмотря на его манеру поведения, Джефри, казалось, был заинтересован ею. Очевидно, он разобрался в ее деятельности и теперь, как и в Париже, его помощь и советы были неоценимыми. Бретт не чувствовала давления с его стороны, и уже одно это делало его неплохим компаньоном.
