Юность под залог - Богданова Анна Владимировна (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Коля! Когда мы поженимся? – открыто, без тени смущения, спрашивала Любаха у своего избранника спустя три месяца после банкета в ресторане «Ромашка». Поначалу Кротько уходил от ответа, переключая Любино внимание на убежавшее молоко на плите, на распустившиеся как-то сразу – так незаметно и неожиданно – весенние листочки, но когда тот факт, что Галина Тимофеевна действительно способна заработать трехкомнатную (!) квартиру, стал очевидным и бесспорным, Николай начал отвечать на Любашкин вопрос твердо и убедительно:
– Любик! Вот квартиру получим и свадьбу сыграем!
– Правда? – сомневаясь, уточняла она.
– Конечно! Свадьбу вместе с новосельем справим! Всех твоих родных позовем! Ну тех, которые в ресторане тогда были!
– Неужели всех? – ужасалась Любаха, но на сердце бальзамом разливалось приятное тепло.
– Всех! И моих знакомых! Правда, их немного – всего два человека. Мать из Харькова звать не буду – мы к ней лучше как-нибудь летом съездим, познакомлю вас...
– Неужели все поместятся?
– Любик! Так квартира-то пустая, огромная! – восторженно кричал Николай – душа его ликовала. – Расставим столы по всем комнатам и отметим это событие как полагается!
– Больно накладно всех-то кормить да поить!
– Не мелочись, Любик!
Кротько с Любашей с нетерпением ждали осуществления своей мечты. Только вот нельзя не заметить, что мечты их были разными. Николай изо всех сил жаждал квартиры и московской прописки, а Люба – мужа, официального, положенного ей по всем статьям – ну хотя бы потому, что у нее есть сын, что она уже далеко не девочка – время неумолимо и незаметно принесло ее, подобно сильному течению реки, к тридцатилетию... Да и вообще, чем она хуже других-то, замужних?
Любила ли она своего избранника? Трудно ответить на этот вопрос. Скорее Николай являлся для нее подобием ценной, крупной вещи, без которой чрезвычайно сложно обойтись в жизни. Как, например, дорогое настроенное фортепьяно для пианиста-профессионала.
В начале марта «возлюбленные» получили квартиру. Они всем семейством отправились смотреть ее, хлюпая и чавкая башмаками по строительно-весенней грязи. Они пешком поднялись на третий этаж. Галина Тимофеевна торжественно открыла дверь новеньким, блестящим, не исцарапанным еще ключом и, пропустив новоселов вперед, попросила снять обувь.
На всех на них напало невыразимое чувство блаженства и безмятежности, только Димочка, опустив голову, явно чем-то недовольный (он будто предчувствовал: уж кому-кому, а ему жить в этой квартире не придется) побрел в одну из комнат.
– Ой! Мама! Коля! Смотрите! Плитка! Над раковиной плитка! – радовалась Любаха.
– О какие стали квартиры давать! Это ж надо! – прокаркал Иван Матвеевич, расстегивая свое ветхое, грозившее разъехаться по швам прямо на нем пальто. – Ты помнишь, Галь, как мы жили-то? В коммунальной комнатке! С матерью, с Зинаидой, с Володькой, с Любочкой... – И он принялся вспоминать с ностальгическим удовольствием на лице, сколько ж их в общей сложности иной раз ночевало в памятной послевоенной клетушке.
– Какие чудненькие обои! Веселенькие! Кажется, подсолнечники на них изображены. Не так ли, Любаш? – с гордостью проговорила бывшая химичка – мол, если б не я, век бы не видать вам ни плитки над раковиной, ни балкона, ни этих чудненьких, веселеньких обоев с подсолнухами.
Каждого восхищало что-то определенное, а вот Николай пришел в настоящий восторг, когда очутился в туалете.
– Бат-тюшки! – прошептал он, словно боясь, что толчок растает, растворится на его глазах. – Это ж надо! Красота-то какая! Голубой! Любик! Иди скорее сюда!
– Что такое?! – испуганно спросила Любаха, встав на пороге уборной.
– У нас унитаз голубой, – обомлевшим каким-то голосом пролепетал Кротько.
– Прям напугал! – с укором воскликнула Любаха.
– Нет, ты глянь! Ты только глянь! В такой-то толчок и облегчаться жалко!
– Ой! Да ладно уж! Тоже мне! – смущенно проговорила Любаша и заглянула в ванную. А Николай нашел себе наиувлекательнейшее занятие – он забавлялся тем, что то и дело спускал воду из бачка.
После осмотра квартиры у всех поднялось настроение (если не считать семилетнего Димочку), а Николай от чистого сердца расцеловал Галину Тимофеевну. Он готов был даже полюбить будущую тещу, что само по себе является нонсенсом для любого русского, а тем более украинского мужчины.
Любаша добилась своего. На следующий же день «молодые» подали заявление в загс. Свадьбу назначили на двадцать второе мая, и Аврорина кузина, не теряя времени, сразу же отправилась в ателье шить себе подвенечное платье. Из всех цветов, что имелись в наличии, она выбрала ткань приглушенно-голубого тона, который до невозможного напоминал оттенок унитаза в их новой трехкомнатной квартире.
Девятнадцатого мая Аврора принимала смену у своей напарницы Златы, печально глядя на ее нарядное серо-вишневое платье с юбкой, скроенной по косой.
– Ты что сегодня такая хмурая? Дома что-то не так?
– Да нет. Просто у моей сестры свадьба, а я не знаю, в чем идти! Представляешь, ведь у меня точно такое вот платье, как у тебя, только коричневое. И оно совсем не нарядное, – посетовала Аврора.
– Хочешь, я тебе свое дам? – простодушно спросила Злата.
– Нет. Что ты?! А если я его испорчу? Испачкаю?
– Ерунда, отстираем. Пошли переодеваться. – И девушки удалились в номер для администраторов.
– Ну как?
– Прелесть! Лучше, чем на мне! Аврорка! Ты в этом платье как королева! – восхищалась Злата.
– Ну а если я его все-таки испорчу?! – опасалась наша героиня.
– Отстираем, зашьем. Что ты так переживаешь?! Иди в нем!
– Спасибо тебе!
– Ну я побежала! – И Злата отправилась домой в Аврориной серой юбке и тонком шерстяном джемпере.
Аврора очень скоро поняла, что это платье ей действительно к лицу. Столько поклонников еще ни разу не собиралось одновременно возле ее стойки. Один звал в театр, другой – в ресторан, третий все пытался перелезть через стойку и шептал воодушевленно:
– Красавица! Не откажи! Поехали в эти выходные в Сочи! Побродим по берегу моря, на звезды посмотрим. А?
– Де-е-еточка! – дрожащим голосом проверещал дряхлый старикашка в темно-сером костюме (какой-то известный писатель, воспевающий прелести социалистического строительства). – Выходи за меня замуж! Не пожалеешь! Все наследство тебе отпишу! – пообещал он, поправив столь же дрожащей рукой, что и голос, серый в узкую полоску галстук.
– Она за меня выйдет! – гаркнул парнишка лет пятнадцати – полный, розовощекий, с пробивающимся первым пушком над верхней губой, – кажется, сын министра легкой промышленности одной из среднеазиатских республик.
– А не рановато ли, молодой человек? – И писатель пригрозил ему клюкой с витым набалдашником в форме бульдожьей головы.
– Уж лучше рано, чем так поздно! – усмехнулся министерский сынок.
Они говорили и говорили, делили Аврору между собой, предлагая ей то одно, то другое, а ее самой в этом разговоре и, казалось, за стойкой будто и не существовало. Героиня наша то бледнела, то краснела, моля бога, чтобы ее сегодняшняя смена побыстрее завершилась. Она очень боялась, что именно сейчас, когда ее окружает толпа поклонников, каждый из которых клянется ей в вечной любви, начиная с пятнадцатилетнего несозревшего юноши и заканчивая едва ли не столетним старцем, откуда-нибудь из-за угла, как это обычно бывало, появится неожиданно вишневый шлем разъяренного супруга.
– Разойдитесь, разойдитесь! Что столпились?! Позвольте-ка, – к администраторской стойке пробирался, расталкивая соперников, знаменитый куплетист Евгений Бобиков. – Тут что, бесплатную колбасу дают? Ах! Царица! – увидев Аврору, размяк и обомлел он. – Вы сегодня ослепительно хороши! Невозможно! Авророчка! Выходите за меня замуж! Выходите! – И тут Бобиков на глазах многочисленных свидетелей бухнулся перед нашей героиней на колени, склонив голову в ожидании ответа. Авроре же вся эта картина напомнила кадр из какого-то отечественного фильма – герой точно так же нагнул голову перед тем, когда ему должны были вот-вот снести ее.
