Книга Дины - Вассму Хербьёрг (читать хорошую книгу .TXT) 📗

ГЛАВА 9

В газете «Тромсё Стифтстиденде» в списке пассажиров «Принца Густава» значился следующим из Трондхейма первым классом кандидат богословия Юхан Грёнэльв.

Матушка Карен не могла опомниться от радости, она то и дело вытирала слезы. В последние годы письма от Юхана приходили очень редко. Но родные знали, что он сдал свой последний экзамен.

За все эти годы Юхан ни разу не был дома. В письме матушке Карен он писал, что ему нужно пожить дома, чтобы все обдумать и отдохнуть после всех лет, что он провел уткнувшись в книги.

Если Дина и волновалась немного перед приездом Юхана, то хорошо это скрывала.

Богослов сообщил в своем последнем письме, что он, терзаемый сомнениями и сознанием собственного ничтожества, ходатайствовал о получении прихода в Хельгеланде. Но где именно, он не писал.

Дина считала, что ему следовало просить приход где-нибудь поюжнее.

— Там приходы богаче, чем у нас, — объясняла она, не спуская глаз с матушки Карен.

Однако матушка Карен не думала о богатых приходах. Она пыталась припомнить, как Юхан выглядел и как держался в последний раз, когда они виделись. Но мысли ее были скованы. Смерть Иакова затмила все. Матушка Карен вздыхала и перебирала письма Юхана, готовясь принять его таким, каким он стал. Мужчиной, богословом.

Я Дина, я знаю мальчика с испуганными глазами. На лбу у него было написано слово «ДОЛГ». Он не похож на Иакова. Волосы у него светлые и непокорные от морской воды. Запястья тонкие. Мне нравится его затылок. С впадинкой, не признающей долга на лбу. Входя, он надевает на лицо маску, чтобы спрятаться от меня.

Матушка Карен и Олине готовили праздничный обед. Был приглашен пробст. Семья ленсмана. Каждый, кто имел вес в приходе.

Собирались зарезать теленка и выставить лучшую мадеру. Готовили серебряные приборы. А также скатерти, салфетки и посуду.

Эти хлопоты радовали Олине. Ведь она готовила прием в честь сына Иакова!

Она учила Вениамина, как надо приветствовать старшего брата.

— Вот так! — говорила она, щелкнув пятками, как генерал.

И Вениамин серьезно и послушно повторял ее движения.

Матушка Карен следила за тем, как приводится в порядок мансарда, выходившая на юг, которую раньше занимала она сама. Для всех обновлений, задуманных матушкой Карен, времени осталось слишком мало.

Однако, несмотря на нахмуренный лоб Дины, она все-таки настояла, чтобы два стула, обтянутых тисненой кожей, перенесли из залы в комнату Юхана. И книжный шкаф с розеткой из слоновой кости вокруг ручек перекочевал из ее комнаты в комнату молодого богослова.

Перетаскивали мебель работники во главе с Фомой, а матушка Карен сидела на стуле в коридоре и тонким голоском руководила ими.

На вспотевших работников это действовало как удары кнута по шее.

— Осторожней, осторожней, милый Фома! Нет, нет, так вы можете повредить панели! Разворачивайтесь, только не спешите. Осторожней, не разбейте стекло!

Наконец все было сделано так, как она хотела. Дина помогла ей подняться наверх, чтобы она могла все увидеть своими глазами.

Может, виной тому был возраст, но матушке Карен показалась, что комната стала меньше и в длину и в ширину.

Дина же прямо заявила, что дорогая мебель, которая, по мнению матушки Карен, приличествует пастору, слишком громоздка для мансарды Рейнснеса. Для такой мебели мансарду следовало бы перестроить.

Матушка Карен прикусила язык и опустилась на стул, стоявший у двери. Наконец она проговорила еле слышно:

— Ему бы следовало отдать залу…

Дина не ответила. Подбоченясь, она оглядывала комнату.

— У него будет стол, что стоял в зале, и стул к нему. Их мы поставим рядом с книжным шкафом. А тисненые стулья унесем обратно туда, где они стояли.

Растерянный взгляд матушки Карен метался от стены к стене.

— Да, комната слишком мала.

— Так ведь он же не будет сидеть здесь все время. В его распоряжении будет весь дом. А здесь у него — книжный шкаф, стол, стул и кровать. По-моему, этого достаточно, если ему захочется поработать в одиночестве.

Так все и осталось. Хотя матушка Карен считала, что вернувшемуся домой богослову следовало отдать залу.

С юго-запада принесло дождь.

Четыре лиственницы, обступившие старую голубятню, пластали по ветру свои мягкие лапы.

Розовые кусты Ингеборг, точно дрессированные, покорно терпели непогоду у стен дома и вокруг беседки. Гордость матушки Карен — клумба с лилиями выглядела так, словно ее несколько часов продержали в крепком растворе щелочи.

Плита на кухне трижды гасла. Олине поминала и Судный день, и геенну огненную, плакала и причитала.

Служанки носились по дому, забыв, что и в какой последовательности им следует делать. Бывало, что Олине раза два в год теряла рассудок, но с каждым разом все больше.

Андерс забежал за кухню, он только что распорядился убрать лодки в сараи и хотел выпить кофе.

Увидев, что там творится, он добродушно заметил:

— Не беда, Олине. Если ты когда-нибудь и лопнешь пополам от злости, тебя хватит на обе половины!

— Но у каждой будет только по одной руке и ноге. Не мешайся под ногами, щенок! — сердито ответила она и бросила в него деревянным башмаком.

Но кофе он получил. Таков был закон. И принес за это две охапки березового хвороста на растопку.

Работники убрали лодки и теперь закрепляли на причалах все, что осталось непривязанным.

На флагштоке висел жалкий обрывок флага, большую его часть унесло ветром. Этот обрывок можно было принять за издевательский пиратский флаг.

Но хуже всего был дождь. Он так стучал по крыше и водостокам, что действовал на нервы матушке Карен.

В людской протекла крыша. Служанки и работники бегали с ведрами и ушатами, спасая от воды постели и укладки.

Фома плашмя лежал на крыше, пытаясь залатать дыру, но ему пришлось отказаться от этой затеи.

В проливе уже несколько часов пыхтел «Принц Густав», но все не мог приблизиться к Рейнснесу.

Люди, отрываясь от своих занятий, то и дело поглядывали в его сторону. Никак «Принц Густав» припадает на один бок? Да, похоже на то.

Шли жаркие споры, поднимать ли поврежденный флаг. Запасного в Рейнснесе не оказалось. Матушка Карен была решительно против. Никто не виноват, что непогода унесла с собой половину флага, но такой флаг на флагштоке будет выглядеть как оскорбление.

Нильс хотел послать Фому к одному из арендаторов, чтобы взять флаг взаймы.

Но Дина воспротивилась. Прежде чем Фома вернется, Юхан будет уже дома — и флаг не понадобится.

Вениамин несколько раз выбегал на улицу посмотреть, где пароход, и каждый раз его приходилось переодевать во все сухое.

Не выдержав, Олине крикнула на весь дом, что мальчишка дикарь и Стине должна лучше следить за ним.

Высоким звонким голосом Вениамин крикнул ей в ответ:

— Нет, Олине, я не дикарь! Я язычник!

Ханна серьезно кивала, выражая свое согласие, и помогала Вениамину расстегивать многочисленные пуговицы. Их любовь и дружба были незыблемы. Ханна как тень ходила за Вениамином. Если он падал в ручей, падала в ручей и Ханна. Если Вениамин разбивал колено, плакала за него Ханна. Когда Олине назвала его язычником, Ханна подняла рев и не успокоилась до тех пор, пока Олине не назвала язычницей и ее.

Из дверей, окон и щелей летели звуки виолончели. И уносились прочь, подхваченные шквалами ветра.

Дождь, как водяная арфа, выводил свою мелодию.