Один день - Николс Дэвид (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
За свою недолгую жизнь детектив Пенни Потом-Придумаю повидала немало сцен преступления, но такого ____ еще не видела.
— Кто-нибудь двигал тело? — спросила она.
Ядовито-зеленые буквы смотрели на нее с экрана монитора: всё, что она написала за целое утро. Сидя за маленькой школьной партой в маленькой комнатушке ее маленькой новой квартиры, Эмма перечитала написанное, затем снова перечитала, и всё это время за ее спиной недовольно бурлила батарея.
По выходным или по вечерам, если хватало сил, Эмма писала. Она начала два романа (в одном действие происходило в концлагере, во втором — в постапокалипсическом будущем); книгу для детей о жирафе, у которого была слишком короткая шея, с собственными иллюстрациями; остросоциальный, гневный сценарий телесериала о социальных работниках под названием «Крутое дерьмо»; пьесу для альтернативного театра о сложной эмоциональной жизни двадцатилетних; роман в стиле фэнтези для подростков, где учителя оказывались злыми роботами; радиопьесу об умирающей феминистке в стиле «поток сознания»; книгу комиксов и сонет. Ни одно из этих произведений не было закончено — даже сонет в четырнадцать строк.
Строки на экране были ее последним проектом, попыткой сочинить серию коммерческих детективов с феминистским подтекстом. В одиннадцать лет она прочла всю Агату Кристи, а также Реймонда Чандлера и Джеймса М. Кейна — так почему бы не написать что-то похожее на первого, второго и третьего авторов одновременно? Однако в который раз Эмма обнаружила, что читать и писать — далеко не одно и то же, нельзя просто впитать слова и выжать из себя что-то другое. Она не могла даже придумать фамилию своей героине, женщине-детективу, не говоря уж о внятном сюжете. Даже ее псевдоним никуда не годился — ну что за Эмма Т. Уайлд? Она невольно задумалась: не принадлежит ли она к тому роду людей, которые всю жизнь только и делают, что пробуют свои силы? Она уже пробовала играть в группе, писать пьесы и детские книги; пробовала быть актрисой и работать в издательстве. Что, если детективы — всего лишь очередной неудачный проект, которому суждено занять свое место среди полетов на трапеции, буддизма и изучения испанского? Она посмотрела статистику: количество слов. Тридцать пять, включая заглавие и ее дурацкий псевдоним. Эмма простонала, нажала на рычажок офисного кресла, в котором сидела, и оно опустилась чуть ниже.
В фанерную дверь постучали.
— Как там дела у Анны Франк?
Снова эти его шуточки. У Иэна они не бывали одноразовыми — он повторял их снова и снова, пока они не разваливались, как дешевый зонтик в руках. Когда она и Иэн начали встречаться, почти девяносто процентов всего, что произносил Иэн, было так или иначе связано с так называемым юмором — каламбуры, смешной голос, все что угодно шло в ход ради комического эффекта. Эмма надеялась, что со временем эта цифра снизится хотя бы до сорока процентов — с сорока процентами она могла бы смириться, — однако прошло два года, а он по-прежнему юморил на все семьдесят пять, и вся ее жизнь протекала на фоне постоянного смехоаккомпанемента. Неужели человек действительно способен хохмить два года почти без остановки? Она избавилась от черных простыней, подставок под пивные кружки, тайком повыбрасывала половину его трусов, и он уже не готовил так часто свое знаменитое ирландское рагу — но сколько можно пытаться его изменить? Кажется, она достигла предела.
— Не желает ли леди чашечку чая? — проговорил он, жеманно растягивая слова.
— Нет, милый, спасибо.
— Гренки по-бирмингемски? — На этот раз прозвучал шотландский акцент. — Мой хомячок не желает пару гренок?
С недавних пор он начал звать ее хомячком. Когда она потребовала объяснений, Иэн ответил, что ему просто хочется затискать ее, как хомячка. В отместку она взялась было звать его сусликом: суслик и хомяк, хомяк и суслик. Но прозвище как-то не прижилось.
— Как насчет маленькой греночки? Чтобы подкрепиться перед сегодняшним вечером?
Сегодняшний вечер? Так вот в чем дело. Часто, когда Иэн начинал говорить смешными голосами, он делал это потому, что просто не мог сказать что-то напрямую, естественным голосом.
— Сегодня же такой вечер. Крутая тусовка с мистером ТВ.
Она решила не обращать на него внимания, но это было нелегко. Упершись подбородком ей в голову, он вслух прочел слова, которые видел на экране монитора:
— Портрет в багровых тонах…
Она закрыла экран ладонями:
— Не читай из-за спины, пожалуйста.
— Эмма Т. Уайлд. Кто это — Эмма Т. Уайлд?
— Иэн, это мой псевдоним.
— А что значит «Т»?
— Третьесортная писательница.
— Талантливая. Таинственная.
— Тошнотворная.
— Если хочешь, я могу прочитать…
— С какой это стати? Это же полное дерьмо.
— Ты не можешь написать дерьмо.
— Ну, так представь, что написала. — Она выключила монитор, отвернулась и, не глядя на Иэна, поняла, что он опять смотрит на нее, как ручная собачонка. В последнее время в присутствии Иэна она часто чувствовала нечто среднее между раздражением и угрызениями совести. — Извини, — прибавила она, взяв его за пальцы и пожав ему руку.
Он поцеловал ее в затылок и прошептал ей в волосы:
— Знаешь, что такое «Т» на самом деле? Толстопопая. Толстопопая Эмма Уайлд.
Сказав это, он ушел; классический прием: подначить ее и ретироваться. Не желая поддаваться на его провокацию, Эмма захлопнула дверь, включила монитор, перечитала написанное, передернула плечами, закрыла файл и отправила его в корзину. Раздался характерный звук, имитирующий комкание бумаги, стук клавиш.
Визг пожарной сигнализации оповестил ее о том, что Иэн взялся за готовку. Она встала и, следуя на запах горящего масла, прошла по коридору в кухню, служившую также столовой. Это была не отдельная комната, а всего лишь самый темный угол гостиной в квартире, которую они купили вместе. По правде говоря, Эмма не была уверена, стоит ли покупать квартиру, которая была похожа на один из тех углов, что показывают в криминальной хронике, но Иэн ее уговорил. Глупо снимать жилье, сказал он, они и так постоянно ночуют друг у друга, дом рядом со школой, это свое, а не чужое — и так далее, и тому подобное. И вот они вместе накопили деньги на банковском счету, приобрели квартиру и накупили книг по дизайну интерьеров, включая ту, в которой рассказывалось, как покрасить фанеру под итальянский мрамор. Они вели вдохновенные разговоры о том, что неплохо было бы восстановить оригинальный камин, соорудить книжные полки и встроенный шкаф для хранения одежды. Восстановить оригинальный паркет. Иэн даже взял напрокат циклевальный аппарат, чтобы сделать все по науке. И вот в дождливую февральскую субботу они сорвали ковровое покрытие, с тоской взглянули на гниющие доски, растрескавшуюся стяжку и старые газеты и с виноватым видом прибили ковровое покрытие обратно, точно избавляясь от трупа. И все их попытки наладить быт носили такой неубедительный, временный характер, точно они были детьми и строили домик из одеял; и, несмотря на новую краску, постеры на стенах и новую мебель, квартира по-прежнему имела неухоженный вид временного пристанища.
Иэн стоял в кухоньке в луче дымного света, повернувшись к ней широкой спиной. Стоя в дверном проеме, Эмма смотрела на него: старая дырявая серая майка, трусы, выглядывающие из спортивных штанов, которые он называл трениками. Внизу его спины, покрытой коричневыми волосами, на резинке трусов красовалась надпись «Келвин Кляйн», и Эмме пришло в голову, что Келвин Кляйн подобный антураж не одобрил бы.
Она заговорила, нарушив тишину:
— У тебя ничего не подгорело?
— Не подгорело, а поджарилось.
— По-твоему — поджарилось, а по-моему — подгорело.
— Может, вообще все выбросить?!
Тишина.
— У тебя трусы выглядывают.
— Да, так задумано, — говорит Иэн. И добавляет тоненьким девчачьим голоском: — Так сейчас модно, противная.
— Выглядит вызывающе.
В ответ — тишина, лишь масло шипит на сковородке.
